рога, и те превратились в коромысло, с двумя бамбуковыми корзинами. Пастух положил в корзины двух своих детей, водрузил коромысло на плечо и вдруг почувствовал, что летит прямо на небеса. Завидев юношу, Небесная царица бросила ему под ноги свою золотую шпильку, и там, где упала шпилька, вскипели волны Небесной реки. Пастух, превратившись в звезду, так и остался стоять на другом берегу реки, и лишь один раз в году ему было разрешено свидание с любимой феей [Цзежи ды чуаньшо, 1982, с. 46–50].
О первоначальном смысле праздника Ткачихи и Пастуха можно лишь догадываться. Как предположил Й.Й. де Гроот, он символизировал когда-то соединение мужского и женского начал мироздания, рождавшее новую жизнь (Groot de, 1886, с. 438).
Независимо от древнейших мифологических коннотаций ткачества и образа быка праздник Кануна седмицы, несомненно, имел определенные точки соприкосновения с хозяйственным укладом китайцев. Он совпадал с периодом жатвы, поспевания фруктов, а также, что следует особо выделить, со сбором шелковых коконов и переводом домашнего скота с летних пастбищ в зимние стойла. Вместе с тем в легендах о Ткачихе и Пастухе мы находим ряд мотивов, указывающих на то, что обряды Кануна седмицы принадлежат осенней поре — поре увядания природы. Таковы темы ночи, в течение которой встречаются влюбленные; воды, в которой купаются феи, и которая разделяет любящих и, наконец, женской красоты. Разумеется, и ночь, и вода, и женщина, как и весь осенне-зимний период, относились, по китайским представлениям, к началу инь. Тема обновления и торжества жизни не была и не могла быть исключена из мифологии праздника Кануна седмицы, но это торжество представало отодвинутым в неопределенное будущее, в область смутного обещания и надежды, что вполне уместно для осени. Женственное же начало персонифицировалось в образе почти бесплотной и недоступной для простых смертных небожительницы.
Источники сообщают лишь об одном обряде Кануна седмицы, имевшем отношение к мужскому герою легенды о небесных влюбленных: в некоторых местностях Северного Китая мальчики прикрепляли к рогам буйволов цветы, чтобы «отвратить напасти» или «поздравить буйволов с днем рождения» [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 1б]. Все прочие обряды и символы первого осеннего праздника, равно как и представления о его сакральной силе, были связаны с женским началом. Известно, что на Севере кое-где в ночь на 7-й день 7-го месяца прежде чествовали Хозяйку стихии инь или Мать-правительницу — пережиток древнего культа Матери-правительницы Запада [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 2а].
Широко было распространено поверье, что в эту ночь вода в колодцах, реках и прудах обладает чудодейственными целебными свойствами, ибо в ней купаются небесные феи. В Гуандуне женщины в полночь Кануна седмицы шли к колодцу, набирали в кувшин воду, затем призывали заклинаниями небожительниц, а кувшины запечатывали и открывали впоследствии лишь в лечебных целях [Brendon, Mitrophanow, 1927, с. 375]. Жители уезда Босэ (провинция Гуанси) верили, что в эту ночь в местной реке купаются феи. Сразу после полуночи они бежали с кувшинами в руках, стремясь первыми зачерпнуть из реки «святой воды» [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 7, с. 64]. В Хубэе бытовало поверье, что в ночь на 7-й день 7-го месяца открываются врата Небес и, если в эту ночь призывать богов, они непременно явятся [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 6, с. 5].
В некоторых районах и, во всяком случае, для подавляющего большинства мужчин празднование Кануна седмицы сводилось к ночному бдению за чашей вина. Дело в том, что это был, пожалуй, единственный в году чисто женский праздник, отражавший и мечты женщин о своем счастье. В эту праздничную ночь по всему Китаю женщины приносили во дворе дома жертвы небесным влюбленным и небожительницам. Многие из них перед праздником постились 7 или даже 49 дней [Гуандун, 1972, с. 172]. В некоторых местностях Седьмой деве совместно поклонялись семеро незамужних девушек [Чжэцзян, 1986, с. 207]. Тогда же чествовали и другие божества, освящавшие семейную жизнь, например, Покровительницу брачных покоев.
На жертвенных столиках помимо обычных в таких случаях курительных палочек, чая и вина было желательно выставить семь различных видов плодов, в особенности тыкву или дыню. Подношения феям почти всегда включали в себя лепешки из пшеничной муки с добавлением орхидей, листьев хризантем, семян баклажанов, бобов и пр. Жительницы Гуандуна приносили в жертву молодые ростки риса и освещали их свечами. В Хубэе главной обрядовой едой в Канун седмицы было мясо. Популярным украшением жертвенных столиков, нередко соединенных изящными миниатюрными мостиками — символом моста через Небесную реку, были цветы и сделанные из бумаги предметы женского туалета. В дар Небесной фее подносили и бумажную одежду. Многие женщины выставляли на ночь баночки с пудрой, которая, как верили, вследствие близости небожительниц тоже приобретала чудодейственные свойства. То же проделывали и с разного рода талисманами и оберегами для детей.
Если погода выдавалась ясная, участницы церемонии (мужчинам, как правило, не разрешалось даже присутствовать на ней) внимательно всматривались в ночное небо. Доброй приметой считалось увидеть падающую звезду. Тем, кому особенно посчастливится, могли увидеть, как ровно в полночь Пастух стремглав перелетает через Небесную реку на своей звездной лодочке. Некоторые полагались больше на слух, надеясь услышать шепот влюбленных. Старшие женщины молили небожительниц о даровании членам их семей богатства, долголетия и потомства, причем обычай разрешал просить в эту ночь только об одном, самом нужном в доме виде счастья. Во многих районах традиция требовала поклониться небожительницам до семи раз. По окончании церемоний бумажные предметы бросали на крышу дома в дар феям, а пирожные съедали дети. Тогда же с детей снимали шелковые шнуры-талисманы, которые им повязывали в летний праздник, обмывали их водой и тоже закидывали на крышу как символ Сорочьего моста. В Юго-Восточном Китае взамен старых амулетов на детей иногда вешали нитки с нанизанными медными монетами [Гу Лу, 1973, с. 3836; Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 2а-б; Сюй Жучжун, 1971, с. 9].
Важное место в праздновании Кануна седмицы занимали обряды, связанные с традиционно женскими занятиями — ткачеством и шитьем. К ним относились различные обряды, которые имели общее название «просить мастерства» (ци цяо), ведь возлюбленная Небесного Пастуха слыла большой мастерицей. Для женщин искусность в рукоделии имела настолько большое значение, что и жертвенные яства, подносившиеся феям, нередко называли «фруктами мастерства», «пирожными мастерства» и т. д. Во многих районах Китая сохранился старинный обычай в Канун седмицы класть в коробочки пауков и выставлять их на ночь во дворе. Если наутро в коробочке находили паутину, это считалось хорошей приметой. В соответствии с другим древним обычаем, зафиксированным еще на рубеже нашей эры, женщины старались в слабо освещенном месте — при луне, под столом, при зажженной курительной палочке — продеть нитку в иголку, и те, кому это удавалось, могли рассчитывать на репутацию искусной рукодельницы. В некоторых местностях для этого обряда использовали иголку с семью ушками, в которую продевали нити разных цветов.
На следующий день устраивали гадания и девочки: они по очереди клали в чашку с водой иголку (иногда иголку заменяла травинка), а присутствующие пытались определить их способности к рукоделию по тени, отбрасываемой иголкой в воде. Тень прямая и четкая или напоминавшая по виду цветок считалась добрым знамением, тень расплывчатая и неровная вызывала насмешки над гадавшей [Гу Лу, 1973, с. 3836].
В обрядах «прошения мастерства» нетрудно увидеть своеобразную игровую подготовку к предстоявшим женщинам в то время года выделке шелковой пряжи и изготовлению зимней одежды.
Разумеется, Канун седмицы, как женский праздник, не обходился без пожелания семейного счастья. Известно, что в средневековом Китае к этому дню изготовляли фигурку мальчика, олицетворявшего мужское потомство [Крюков, Малявин, Софронов, 1984, с. 204]. В г. Чжанчжоу (провинция Фуцзянь) девочки дарили друг другу вареные бобы, символ плодородия, что называлось «завязыванием уз» [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 20]. В г. Тайчжоу (провинция Чжэцзян) родители жены присылали в подарок зятю выпеченную из теста фигурку ткачихи, что называлось «послать мастерицу» [Чжэцзян, 1986, с. 524].
Следует подчеркнуть, что Канун седмицы имел глубокие корни в земледельческом цикле китайцев. По существу, это был один из осенних праздников урожая. На Севере основной обрядовой едой праздника были пирожные из пшеничной муки, поскольку в это время там происходила жатва пшеницы. В деревнях Северного Китая мальчики за несколько дней до Кануна седмицы начинали выращивать в небольшом тазике молодые побеги пшеницы. Известно, что в окрестностях Пекина эти побеги отождествляли с Небесным Пастухом, а тазик, в котором они росли, называли «тазиком пяти видов жизни» [Ли Цзяжуй, 1936, с. 88]. В уезде Жунчэн (провинция Шаньдун) выращивание молодых ростков пшеницы к празднику Ткачихи и Пастуха было обрядом «прошения мастерства» для мальчиков. По местному поверью, чем крупнее был выращенный мальчиком росток пшеницы, тем удачливее будет он в своем труде земледельца. Выращенные детьми к празднику стебли пшеницы растирали и примешивали к сладкому печенью из пшеничной муки. Это печенье полагалось съедать в Канун седмицы при свете луны, отчего и выращенные к празднику побеги назывались «лунными побегами». Для мальчиков пекли печенье круглой формы, символизировавшее полную луну, дня девочек — печенье в форме месяца [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 2, с. 25]. В провинции Шаньси, где тоже зафиксирован обычай выращивать к празднику Ткачихи и Пастуха «побеги мастерства», в Канун седмицы на поле ставили шест с заклинаниями против заморозков или ветку персикового дерева с привязанными к ней жертвенными деньгами с целью «отблагодарить поле» [