Праздничный период, связанный с возвращением душ умерших в мир людей, заканчивался в последний день 7-го месяца чествованием бодхисаттвы Дицзана — радетеля за всех страждущих обитателей ада. Существовало поверье, что в этот день Дицзан единственный раз в году открывает глаза, и в каждой семье поклонялись всесострадающему святому в надежде, что он облегчит участь тех, кто уже ушел в иной мир. По этому случаю у ворот домов зажигали свечи и курительные палочки [Ayscough, 1925, с. 55]. В некоторых местностях в последний день 7-го месяца было принято пускать по воде фонарики [Ху Пуань, 1923, ч. 2. цз. 3, с. 88, 111].
Среди хакка, составляющих особую этническую группу южных китайцев, празднества полнолуния 7-го месяца посвящались только неупокоенным душам, тогда как чествование предков происходило в новолуние 8-го месяца и носило название «большой Цинмин». В этот день хакка ели рис со свежесорванными травами, «в точности как в день Цинмин», и семьи в полном составе поклонялись покойным предкам. Тогда же совершали вторичное захоронение праха предков [Чэнь Юньдун, 1978, с. 376].
Хакка в Гонконге устраивали в 14-й день 7-го месяца свой особый, так называемый Полевой праздник (Тянь цзе), выступавший как своеобразное дополнение праздника «голодных духов», отмечавшегося коренным гуандунским населением. К этому празднику женщины-хакка пекли специальное «печенье денежной связки» (т. е. стебель риса, связывавший печенье, уподоблялся нитке с нанизанными монетами). Печенье заворачивали в листья банана и втыкали в него палочку для еды, осознававшуюся как фаллический символ: согласно поверью, печенье протыкали палочкой для того, чтобы «быстрее созрели семена». Печенье вместе с другими яствами и бумажными деньгами приносили в жертву Божеству земли, желая обеспечить обильный урожай [Blake, 1981, с. 98–99].
Средний месяц осени, или 8-й месяц года, тоже был временем больших празднеств, пик которых, как и в период осеннего «праздника мертвых», приходился на полнолуние. В народе этот крупнейший осенний праздник и один из трех главных «праздников живых» в году называли праздником Середины осени (Чжундю) или просто праздником 8-го месяца. В основе его лежали обряды и праздничные игрища, отмечавшие окончание уборки урожая, которое на большей части Китая приходилось на начало 8-го месяца. Собственно календарное значение праздника Середины осени определялось осенним равноденствием, обозначавшим начало осенне-зимнего периода.
В древнем Китае осень была временем принесения благодарственных жертв силам плодородия Земли. Еще и в прошлом столетии китайские крестьяне, особенно на Юге, в полнолуние 8-го месяца поклонялись божественному покровителю своей местности Тудигуну — далекому потомку Божества земли в древности. В низовьях Янцзы крестьяне в 24-й день 8-го месяца чествовали Бога очага, или «первого земледельца», что называлось праздником Благодарения Неба [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 216]. По традиции осенние жертвоприношения Земле сопровождались совместным пиршеством всех жителей деревни. В некоторых местностях на равнине Хуанхэ дни подобных праздников, согласно старинному обычаю, высчитывались по шестидесятидневному циклу и не имели фиксированной даты в лунном календаре. Прежде кое-где бытовало поверье, что если эти общинные праздники состоятся до дня осеннего равноденствия, то зерно будет дешево, а если после, то оно будет дорого [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 216].
В деревнях Китая празднование осеннего урожая неизбежно носило локальный характер, включало в себя самые разные обряды и растягивалось на длительное время. Иными словами, оно сохраняло многое от недифференцированной, аморфной природы первобытного праздника. Но, несмотря на локальные расхождения в обрядности, празднества урожая повсюду знаменовали одно и то же: радость отдохновения от достойно завершившегося труда, благодарность животворящему началу космоса, изобилие пищи, счастье людей. Стоявшие в 8-м месяце ясные и тихие дни укрепляли это настроение благополучия и обеспеченности. В Южном Китае, где крестьяне снимали два урожая в год, на полях в это время уже зрели новые посевы риса, так что праздник Середины осени был там еще и знамением всепобеждающей силы жизни.
В эпоху раннего средневековья в его мифологии и обрядности сложилось устойчивое ядро, составившее собственно праздник Середины осени и определившее его специфическое место в годовом цикле календарных праздников китайцев. Таким ядром стала символика луны и ее холодного, призрачного света.
В представлении китайцев, как и многих других народов, луна соответствует женскому началу и стихии воды. Таким образом, культ ночного светила в полнолуние 8-го месяца делал «середину осени» точной аналогией других осенних праздников, в которых неизменно празднуется женское и темное (ночное) начало. Неудивительно, что обряды Середины осени не вполне отчетливо отделены от обрядности прочих осенних праздников. Например, в средневековом Китае был широко распространен доживший кое-где до XIX в. обычай пускать по воде фонарики, дабы «доставить удовольствие речным духам в полнолуние 8-го месяца» [Мэн Юаньлао, 1957, с. 381]. Во многих областях, особенно на Юге, в праздник Середины осени было принято приводить в порядок могилы предков и ставить на них шесты с жертвенными деньгами. Среди жителей провинции Фуцзянь было распространено поверье, что в 8-м месяце семейные могилы «раскрываются» [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 22а; Юнчунь, 1975, с. 517].
В миросозерцании образованных верхов императорского Китая архаические истоки лунной мифологии оказались забытыми, и луна для ученых мужей, а потом и горожан Китая стала, в конце концов, просто предметом эстетического любования. Для горожан праздник Середины осени превратился главным образом в дружескую пирушку и гулянье под луной, которая, как считалось, светила особенно ярко на осеннем небосклоне. Созерцать озаренный луной пейзаж и пить вино в ночь Середины осени считалось настолько важным или, точнее, престижным делом, что богатые люди нередко выстраивали для этого специальные террасы или павильоны (отдельно для мужчин и женщин, как того требовали нормы конфуцианской морали), а люди честолюбивые, но бедные даже отдавали в заклад за вино свою одежду [Мэн Юаньлао, 1957, с. 161].
Связь осеннего праздника с уборкой урожая и завершением важнейшего производственного цикла в жизни земледельцев проявлялась и в том, что это была вторая среди трех дат в году, когда должникам следовало погасить свои долги, по крайней мере, часть их. В деревнях хозяева в день праздника щедро потчевали своих работников, а также дарили им и их родственникам еду [Динсянь, 1933, с. 394]. И хотя праздник осенней луны был один на всех, платежи в его канун и даже праздничные угощения для батраков и слуг лишь с новой силой заставляли ощутить пропасть между богатыми и бедными. Недаром дети в эти дни распевали песенку: «15-й день 8-й луны — это середина осени. Одни люди веселятся, другие — печалятся. Одни на башнях дуют в свирели, другие на земле хмурят брови (вариант: „должны проказничать“)» [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 7, с. 21; Гуандун, 1972, с. 191].
Празднование Середины осени начиналось за несколько дней до середины 8-го месяца, но важнейшие его обряды приходились ровно на полнолуние, т. е. вечер 15-го дня. Лишь в южной части провинции Чжэцзян праздник Середины осени отмечался вечером 16-го дня. Жители Нинбо, одного из портовых городов Южного Чжэцзяна, связывали эту отсрочку с именем своего земляка Ши Хао, служившего первым советником при династии Южная Сун (XII–XIII вв.). Согласно легенде, Ши Хао каждый год на праздник Середины осени возвращался в родной город, чтобы полюбоваться ясной луной вместе с родичами и старыми друзьями. Однажды он был вынужден задержаться в пути и прибыл в Нинбо с опозданием на день, полагая, что жители города уже справили праздник без него. Но те терпеливо дожидались возвращения своего именитого земляка и начали празднества только после того, как он вновь был с ними. С тех пор в Нинбо и его окрестностях праздник осени отмечали в 16-й день 8-го месяца [Цзежи ды чуаньшо, 1982, с. 52].
В день праздника полагалось совершать поклонение богам и предкам на семейном алтаре. Примечательно, что предков пятого колена поминали особо, но всех разом, ибо они уже теряли свою индивидуальность [Сюй Жучжун, 1971, с. 11]. Кроме того, совершали поклонение луне на открытом воздухе, причем обычай разрешал приносить жертвы луне или, точнее сказать, Хозяйке луны, только женщинам — родственным ей существам. «Мужчины не поклоняются луне, женщины не поклоняются очагу», — гласила народная поговорка. Торговцы и многие горожане чествовали еще и Бога богатства. Жертвоприношения на домашнем алтаре совершали утром 15-го дня, луне поклонялись ближе к вечеру, а чаще — с наступлением сумерек и появлением ночного светила на небосклоне.
Обычай требовал в праздник Середины осени ставить на стол разнообразную снедь и наедаться до отвала, что, надо полагать, символизировало изобилие и процветание дома. Естественно, что и в жертву приносили самую разную пищу: мясные блюда, в особенности свинину и утку, чай и вино, сладости, всевозможные плоды, в частности помелон, арахис и водяной орех, хурму и пр. На Юге особое значение придавали батату. Было желательно, чтобы жертвенные дары луне имели округлую форму, символизировавшую достаток и согласие в доме [Грубе, 1912, с. 210]. Жительницы Гуандуна непременно ставили на жертвенный столик блюдо сладкого картофеля. В центр блюда клали клубень побольше, символизировавший «мать», а вокруг размещали клубни поменьше, которые обозначали «детей» [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 7, с. 22]. На Тайване ели рис с бататом, памятуя о местной поговорке, гласившей: «Съешь рисовый батат — будет хорошая дорога» [У Интао, 1980, с. 26]. Гуандунцы обязательно ели рыбок, выловленных в оросительных прудах и каналах, и улиток, обитавших на рисовых полях, что, согласно местному поверью, улучшало зрение. Рыб из оросительных каналов было принято есть и преподносить в подарок также и в Восточном Китае [