Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии — страница 27 из 105

Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 5, с. 20; Гуандун, 1972, с. 10]. Любимым кушаньем китайцев Севера на праздник осенней луны были манты, сычуаньцев — паровые рисовые лепешки.

Среди праздничных подношений непременно фигурировали тыква или дыня, более других плодов выражавшие пожелание изобилия. В Сычуани и других областях женщины, желавшие родить сына, в ночь осеннего праздника тайком срывали в саду тыкву и приносили ее к себе в комнату. Тайно сорванные, т. е. как бы украденные, тыквы или дыни юноши нередко посылали в подарок замужним женщинам, у которых еще не было сыновей. В провинции Гуйчжоу тыквы, предназначенные в подарок женщинам, действительно воровали, причем вор старался сделать так, чтобы хозяин заметил его и обругал, ибо быть проклятым в этот праздник считалось хорошей приметой [Чжоу Кайцин, 1976, с. 29; Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 8, с. 31].

Главной обрядовой едой в праздник Середины осени были так называемые лунные лепешки — довольно крупные, до 30 см в диаметре, круглой формы, выпеченные из сероватой (цвета лунного сияния) пшеничной муки или рисовой муки с добавлением сахара и различных специй — миндаля, кунжутного семени, апельсиновой кожуры, тыквенных семечек и пр. На поверхности лепешек изображали популярные лунные символы — Хозяйку луны, лунную жабу, лунного зайца и т. д. — или «счастливые» иероглифы, например, иероглиф «изначальное», звучавший так же, как и слово «круг». Существовало множество локальных разновидностей лунных лепешек — столичные (пекинские), сучжоуские (в Восточном Китае), гуандунские, сычуаньские и т. д. В городах их обычно готовыми покупали в специальных лавках и обязательно дарили родственникам и друзьям накануне праздника. Во время жертвоприношений полагалось выставлять 13 лунных лепешек, сложенных стопкой, что символизировало «полный» лунный год (вместе со вставным месяцем) и «полный круг счастья». Являя образ полной луны, лунные лепешки одновременно символизировали сплоченность и довольство в семье.

Популярная легенда (совершенно лишенная исторических оснований) приписывала лунным лепешкам особую роль в избавлении Китая от монгольского владычества в XIV в. В этой легенде рассказывается о том, что монгольские правители Китая, опасаясь народного восстания, приставили к каждой китайской семье соглядатая, доносившего о всех подозрительных действиях своих подопечных. Долгое время китайцам не удавалось обмануть бдительность монгольских шпионов. Наконец, кто-то предложил прикрепить записку с призывом подняться против монголов в ночь Середины осени к лунным лепешкам, которые посылали в подарок накануне праздника. В тот год в праздник Середины осени по всей стране вспыхнуло восстание, завершившееся изгнанием монголов из Китая [Цзежи ды чуаньшо, 1980, с. 51].

Таким образом, обычай есть и дарить лунные лепешки в этот праздник служил помимо прочего и укреплению чувства национального единства китайцев.

В культах, связанных с ним, важное место занимал обычай «возжигания меры благовоний». Конусообразная мера риса была обязательной принадлежностью жертвоприношений женским божествам в ночь Середины осени, поскольку эта столь необходимая в хозяйстве емкость была, в представлении крестьян, естественным символом достатка и обеспеченности. В деревнях для отправления религиозной церемонии обычно использовалась настоящая посудина. В городах изготовляли ее имитацию из бумаги или связанных вместе благовонных палочек. На дно меры насыпали рис и втыкали в него курительные палочки и пару свечей, горевших целый день; иногда эту «меру благовоний» украшали фигуркой божественного покровителя ученых [Гу Лу, 1973, с. 3839; Ayscough, 1925, с. 60]. В г. Фучжоу «возжигание меры благовоний» посвящалось небесному прототипу меры зерна — богине Доуму, слывшей Матерью звезд.

В жертву Матери звезд приносили по семь чашек соевой похлебки и фруктового супа, по три чашки вина, чаю и творога из молока буйволицы. Многие семьи приглашали даосского священника служить молебен [Doolittle, 1867, с. 69].

Наряду с мерой зерна другим популярным атрибутом праздника Середины осени была миниатюрная пагода — любимая забава китайских детей в эти праздничные дни. В деревнях ее мастерили из черепков и глины сами дети, горожане могли купить ее в готовом виде. Мальчики украшали пагоду крошечными лампадками, клали внутрь орехи, сладости, вокруг расставляли фигурки доброго владыки ада Дицзана или других богов и совершали перед ней поклонения. Изначально, как уже отмечалось, сооружение таких пагод было связано с чествованием мертвых. В низовьях Янцзы еще в XIX в. существовало поверье о том, что такая игрушечная пагода «освещает преисподнюю», и кое-где ей поклонялись в последний день 7-го месяца [Doolittle, 1867, с. 69; Гу Лу, 1973, с. 3839]. В Гуандуне пагоду украшали пожеланиями многочисленного потомства, богатства и долголетия, а рядом с ней помещали изображения Восьми бессмертных [Гуандун, 1972, с. 198]. В такие пагоды вкладывали бумажные жертвенные деньги, предназначенные для Богини луны, и вечером 15-го числа сжигали их [Gray, 1878, с. 264].

Еще одной достопримечательностью осеннего праздника были гирлянды разноцветных фонариков, которые вывешивали во дворах и на стенах домов. Их называли «небесными огнями», и издали они действительно напоминали россыпи звезд на небе. Фонари украшали благопожелательными надписями, изображениями богов или сцен из популярных романов и пьес. Для обитателей каждого дома в них воплощалось счастье всей семьи, о чем недвусмысленно оповещали написанные на многих из них заклинания вроде таких: «Небесный фонарь! Небесный фонарь! Покрой полнеба, умножь счастье и доходы в миллион раз!» Многие молодые люди пытались украсть фонари в надежде заполучить чужое счастье, и дело доходило до драк между ворами и сторожами фонарей [Гуандун, 1972, с. 377]. Мальчики гуляли по улицам, держа фонарики на бамбуковых шестах. Если их «небесный фонарик» падал на землю, это было плохой приметой. Жители провинции Сычуань расставляли перед воротами дома множество курительных палочек, что называлось «жечь небесные благовония» [Чжоу Кайцин, 1976, с. 30].

Торжественнейший момент в празднествах Середины осени наступал поздним вечером, когда женщины, нередко украсившие себя, по обычаю, цветами коричного дерева, отбивали поклоны Богине луны, известной в китайском фольклоре под многими именами: Лунная госпожа, Фея лунного блеска и т. д. При свете луны женщины и дети просили хозяйку лунного дворца отведать вместе с ними лунных лепешек, жгли специальную «бумагу лунного света», а пепел ее раздавали домочадцам [Ли Цзяжуй, 1936, с. 94]. В представлении древних китайцев, как и многих других народов мира, луна, каждый месяц умирающая и воскресающая вновь, символизировала бессмертие, обретаемое через смерть. Естественно, что и Лунная госпожа представала в китайском фольклоре хранительницей секрета вечной жизни (даже если, как утверждается в популярных легендах позднейшего происхождения, она открыла его случайно), а ее присутствие среди людей в эту ночь могло вдохнуть в них новые силы.

Народная фантазия населила луну еще несколькими необычными существами. Все они пришли в позднейший фольклор из древних мифов, но получили в нем новую жизнь. Среди них мы встречаем трехпалую жабу, которая считалась в Китае бессмертной тварью и перевоплощением Лунной госпожи. Другим популярным персонажем китайской (как и мировой) лунной мифологии был заяц, причем последний, подобно лунной жабе, первоначально мог быть хромым. Известно, что в древнем Китае коленной чашечке зайца приписывали магические свойства. Во время осенне-зимних празднеств ее вырезали из лапы жертвенного зайца и клали в ритуальную пищу. Найти ее считалось добрым предзнаменованием [Boode, 1975, с. 65]. Хромоту жабы и зайца следует расценивать, вероятно, как указание на хтоническую природу этих существ. Впоследствии связь зайца с вечной жизнью была перетолкована на новый лад: в последние два тысячелетия китайцы думали, что заяц на луне толчет в нефритовой ступе порошок бессмертия. Изображения лунного зайца ставили на алтарь во время чествований луны, а статуэтки лунного зайца, одетого тоже по новейшей моде — в костюм военачальника, в дни осеннего праздника продавались повсюду на улицах китайских городов. Считалось, что заяц сидит под кроной кассии — волшебного дерева, из листьев которого приготовляется эликсир вечной жизни.


Лунный заяц [Tuu Li-ch’en, 1936, с. 67]. Прорисовка В.И. Агафонова.


Еще один лунный житель — некий дровосек по имени У Ган, своего рода китайский Сизиф. Он пытается срубить волшебное дерево жизни, но его топор не оставляет на нем следов. Наконец, в китайском фольклоре мы встречаем и такой универсальный мотив лунной мифологии, как связь луны с устроением браков. По представлениям китайцев, брачные узы завязывал Лунный старик, и молодые девушки в ночь лунного праздника молили его о счастливом замужестве.

В праздничную ночь женщины гадали о своем счастье. Самый распространенный способ состоял в том, чтобы, загадав украдкой желание, подойти к воротам и по первым услышанным словам прохожих определить, сбудется ли оно [Brendon, Mitrophanow, 1927, с. 403]. В Южном Китае женщины при лунном свете пытались разрезать семечко помелона, и, если им это удавалось, их, как считалось, ожидала удача [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 7, с. 22]. Кроме того, обычай требовал, чтобы женщины совершали прогулку под луной, что, как верили, избавляет их от всякой хвори [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 30; Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 3, с. 59]. Им также полагалось навестить родительский дом.

Праздник Середины осени можно с полным правом назвать не только женским, но и детским. Выше уже говорилось о сопутствовавших ему магических обрядах, призванных обеспечить появление мужского потомства, о продававшихся к празднику игрушечных пагодах, фонариках, лунных зайцах (и многих других игрушках), которые открывали детям волшебный миг игры и сказки. Существовали и специальные обрядовые игры, исполнявшиеся детьми и подростками. Так, в провинции Гуандун дети во время праздничного гулянья пели обрядовые песни-благопожелания. В провинции Аньхой подростки мастерили из рисовой соломы, прутьев и бумаги чучела драконов и по ночам ходили с ними по улицам, как во время празднования Нового года. Эти чучела были разных размеров. Одни приводились в движение десятью и более людьми, другие — только одним танцором. Драконы были освещены изнутри свечами, причем те, кто не имел сыновей, меняли свою свечу на свечку, горевшую в пасти чудовища, что называлось «получить сына» [