Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 5. с. 10].
Обряды осеннего праздника нередко выражали заботу о благополучии я счастье детей. Во многих местностях сохранялся древний обычай в полнолуние 8-го месяца метить лоб или даже все тело ребенка киноварью или красной тушью, что, согласно поверью, должно было уберечь его от болезней [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 216; Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 5, с. 32]. В провинции Фуцзянь матери, желая своим детям здоровья и долголетия, давали им съесть рис, преподносившийся богине Доуму. В той же Фуцзяни родители, у которых со времени прошлогоднего осеннего праздника родился ребенок, покупали куколку, писали на ней его имя, и та становилась его ритуальным двойником. Эту куколку ставили на алтарь во время поклонений богиням, покровительствующим детям, и некоторых других церемоний. Если ребенок умирал до того, как ему исполнилось 16 лет, т. е. до достижения им совершеннолетия, куколку хоронили вместе с ним [Doolittle, 1867, с. 68]. По всему Китаю матери в день осеннего праздника посещали местные храмы и молили богов о благополучии своих детей.
Внимание, оказываемое детям в праздник Середины осени, было вызвано не только любовью к ним родителей или родственников. Оно имело глубокие религиозные и социальные корни, которые определяли специфическое место Середины осени в ряду осенних праздников. В обычаях, связанных с полнолунием 8-го месяца, мы встречаем один из самых архаических пластов традиционной китайской религии, который представлен в практике одержимости людей духами, экстатического «общения» людей с божествами.
Правда, оргиастические игрища и пляски девушек-шаманок под луной в дни осеннего праздника, о которых глухо упоминают источники древности и средневековья, к началу XX в. уже исчезли в Китае. Однако то же экстатическое начало в его позднейшей, более сдержанной и контролируемой форме медиумных сеансов было органической частью народной религии китайцев, особенно на Юге. И подобно народам всего мира, китайцы верили, что свет луны способен загипнотизировать человека, ввергнуть его в состояние транса, одержимости, вещего сна, в котором тот общается с богами.
Примечательно, что медиумные сеансы в праздник Середины осени устраивали большей частью подростки 11–15 лет. Возможно, состояние транса или одержимости духом как праздник их инициационной смерти соответствовало вступлению в «переходный возраст» и перерождению во взрослого человека. Добавим, что юноши и девушки проводили свои «лунатические» сеансы только порознь и в строгой тайне от лиц противоположного пола, т. е. участники подобных обрядов представляли собой, по существу, инициационные группы. Как и во время новогодних празднеств, женщины в ночь Середины осени устраивали гадания при помощи примитивной куклы, сооруженной из сита, корзинки, палочек для еды или веера. В куклу, которую поддерживали две девочки-подростка, «вселялся» женский дух, участницы обряда расспрашивали его о будущем и пытались угадать ответ по тому, как раскачивалась кукла [Шанъю, 1976, с. 147; Гуандун, 1972, с. 157].
Как уже говорилось выше, праздник Середины осени и весь 8-й месяц года были временем всевозможных игр и увеселений, отмечавших сбор урожая. В городах и их окрестностях любимым народным зрелищем были театральные спектакли, игравшиеся профессиональными актерами. Не было недостатка и в любителях, готовых за небольшую плату позабавить народ незамысловатыми сценками вроде «пляски львов» или «прогулкой в лодке для сбора лотоса» [Календарные обычаи, 1985, с. 71]. В Северном Китае большой популярностью пользовались представления циркачей на ходулях. В отдаленных деревнях жители сами развлекали себя, разыгрывая несложные театрализованные представления, которые были тесно связаны с магией плодородия и являлись частью общедеревенских поклонений божественным покровителям деревни. Вот как проходили подобные игрища в начале нашего века в деревнях уезда Хэпу (провинция Гуандун). После завершения полевых работ все жители деревни собирались на большой поляне, воздвигали алтарь, вывешивали на нем изображения богов и поклонялись им. Во время поклонений ряженые — мужчина и женщина — танцевали на алтаре, принимая, по выражению очевидца, «отвратительные» (надо полагать, эротические) позы и вызывая громкий смех окружающих. Мужчины и женщины деревни, встав друг против друга, пели обрядовые песни, которые, по отзыву того же очевидца, отличались «непристойным содержанием». Жители деревни утверждали, что эти сходки способствовали изгнанию нечисти и обеспечивали обильный урожай [Гуандун, 1972, с. 506].
Последний осенний праздник отмечался в 9-й день 9-го месяца и был известен под наименованием праздника Двойной девятки (Чунцзю) или Двойного ян (Чунъян), поскольку число «девять» ассоциировалось в Китае с началом ян. Внезапное появление вдвойне усиленного начала ян среди осеннего периода, соотносившегося с началом инь, определяло космологическое значение дня Двойной девятки как особой праздничной даты.
Этот день часто называли также праздником Восхождения на высоты, ибо главным сопутствовавшим ему обрядом было пиршество на возвышенности. Легенда связывает происхождение обычая подниматься на холмы в день Двойной девятки с именем некоего Хуань Цзина, ничем не примечательного в других отношениях человека, жившего якобы во времена правления династии Поздняя Хань (I–II вв.). По совету своего учителя-мага Хуань Цзин, дабы избежать предсказанного несчастья, вместе с домочадцами поднялся на гору в 9-й день 9-го месяца. Спустившись вниз, он обнаружил, что весь его домашний скот по неизвестной причине погиб «насильственной смертью». Маг объяснил Хуань Цзину, что такая участь ожидала его самого, если бы он не взошел на гору [Кэй-Сё, 1978, с. 207].
Легенда о чудесном спасении Хуань Цзина и его семьи ничего не объясняет в обычае «восхождения на высоты», за исключением, пожалуй, того, что погибший скот являлся своеобразной искупительной жертвой, принесенной вместо человека. По мнению В. Эберхарда, древнейшая версия мифа праздника Двойной девятки отображена в рассказе о том, как мифологический правитель Юй созвал на вершине горы своих помощников и казнил одного из них, опоздавшего на это собрание [Eberhard, 1968, с. 356]. Пережитки жертвоприношения домашнего скота в день Двойной девятки, возможно, сказываются в распространенном кое-где в Южном Китае обычае на праздник 9-го дня 9-го месяца отпускать скот свободно пастись. На Севере в некоторых районах зафиксирован обычай дарить в этот день выпеченные из теста фигурки быков и баранов [Гуцзинь, 1934, кн. 21 с. 2а-б]. В средневековом Китае в праздник Двойной девятки ели рисовые пирожки с говядиной, свининой и бараниной [Кэй-Сё, 1978, с. 209].
В древности восхождение на возвышенности было одной из отличительных черт обрядности осенне-зимнего периода, противостоявшей весеннему гулянью у реки. Оно и позднее было характерно для других осенних праздников. В средневековых источниках упоминаются легенды о собраниях и пирах богов на вершинах священных гор в полнолуние 8-го месяца. [Eberhard, 1968, с. 358]. Жители г. Фучжоу в праздник Середины осени поднимались на окрестные холмы и совершали поклонение Небу и Земле [Doolittle, 1868, с. 67]. Обычай «восходить на высоты» в этот праздник был распространен и на равнине Хуанхэ. В свою очередь, празднику Двойной девятки были свойственны и некоторые другие характерные черты обрядности осеней поры. В частности, важная роль в нем отводилась женщинам и детям. Известно, например, что о благополучии тех и других в некоторых местностях провинции Фуцзянь в этот день молили шаманы [Минси, 1975, с. 457].
По всей видимости, восхождение на горы осенью было обрядом очищения от вредоносных поветрий, связанным с окончанием земледельческого цикла. С древности важную роль в подобных обрядах играли хризантемы, расцветавшие позже других цветов, и кизил. Их наделяли способностью в пору поздней осени отвращать напасти и удлинять жизнь. Участники прогулок в горы пили рисовую водку с лепестками хризантем и прикрепляли к волосам веточки кизила; многие подвешивали к поясу мешочки с кизилом. Есть сведения, что прежде в Северном Китае в 9-й день 9-го месяца вино, настоенное на кизиле, лили на порог дома, чтобы «отвратить зло» [Чэнь Юаньцзин, 1978, с. 1085].
В Южном Китае восхождение на холмы повсюду сопровождалось запусками воздушных змеев (на Севере их запускали обычно после встречи Нового года.) Запуски воздушных змеев, которые еще на рубеже XIX–XX вв. привлекали не только мальчишек, но и многих солидных мужей, изначально были своеобразным очистительным обрядом. Они также были разновидностью состязания, причем соперничество здесь начиналось уже во время изготовления змея, которому надлежало быть как можно более крупным и красивым. Обычно змеям придавали облик птиц, бабочек, стрекоз, драконов, летучих мышей и других реальных или фантастических тварей, способных летать. Нередки были фигуры небожителей и духов, а с XIX в. и «заморских варваров». Воздушных змеев украшали разного рода счастливыми символами вроде головы тигра или дракона, полосок красной бумаги, восьми триграмм и пр. Зачастую к ним приделывали и натянутые струны, издававшие на ветру певучий звук.
В состязаниях воздушных змеев участвовали не только отдельные лица, но и целые профессиональные объединения, причем местные власти нередко выступали в роли арбитров.
Участники их старались протаранить змея противника или перерезать державшую его веревку. Популярная на Юго-Востоке поговорка гласила: «Если порвется веревка воздушного змея, из дома уйдет половина богатства» [У Интао, 1980, с. 28]. В то же время многие намеренно отпускали своих воздушных змеев в надежде, что они взлетят выше всех и тем принесут славу семье, а когда упадут на землю, вместе с ними разобьются и несчастья семьи [Brendon, Mitrophanow, 1927, с. 432].
Отдельный комплекс обрядов дня Двойной девятки выражал характерный для осенних праздников мотив благодарения предков и богов. Во многих районах Центрального и Южного Китая этот день знаменовал, по существу, празднование второго урожая. Его отмечали поклонениями предкам, чествованиями полевых божеств, а иногда и уборкой семейных могил. По этому случаю замужние дочери наносили визит родителям. Кое-где в юго-восточных провинциях к дню Двойной девятки готовили пельмени