Гу Лу, 1973, с. 3848]. Процессии нищих в костюмах чертей были популярны и в провинции Чжэцзян [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 4, с. 26]. На улицах городка Гаочжоу (Гуандун) прежде под Новый год «плясали местные варвары, наряженные львами» [Фан Цинъи, 1978, с. 6299].
Очищение от поветрий старого года символизировал также обряд «проводов демона бедности», который совершали в канун Нового года или, что бывало чаще, в 5-й день 1-го месяца, когда бумажную фигурку человека выносили за ворота и сжигали. Такой же смысл имел и обычай после встречи Нового года выбрасывать на улицу остатки пищи. В провинции Шаньдун те, кто в течение года дал богам обет принести благодарственные жертвы, на Новый год жертвовали им свинью [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 2, с. 27].
Официальным началом новогоднего периода можно считать 20-й день 12-го месяца, когда в старом Китае закрывались на новогодние каникулы все государственные учреждения. Однако, как обрядовый и, в частности, праздничный феномен этот период начинался после церемонии проводов на Небо Бога очага, проводившейся в 23-й (на Севере) или 24-й (на Юге) день последнего месяца. В народе проводы Цзаована именовали «малым Новым годом».
Отбытие ко двору Небесного правителя Бога очага с докладом о поведении вверенных им семей за истекший год и временное прекращение надзора богов за людьми означали вступление в свои права особого праздничного мира — мира, «вывернутого наизнанку», «кромешного». С этого момента всевозможные игрища и увеселения считались в порядке вещей. В Гуандуне, например, начиная с 25-го дня мальчики разгуливали по улицам распевая песни и ударяя в гонги. Они заходили в дома, дарили их обитателям различные счастливые символы и требовали взамен денег [Гуандун, 1972, с. 345].
Еще один аспект праздничного настроения — запечатленная уже в экзорсистских процессиях идея вторжения в упорядоченный человеком и богами мир сил зла и хаоса, ощущение пугающей и пьянящей близости обитателей потустороннего мира. В низовьях Янцзы существовало поверье, что после проводов Цзаована вокруг дома рыщут демоны эпидемических болезней, поэтому местные жители в 25-й день последнего месяца старались не шуметь и рано ложились спать, чтобы не привлечь внимания злых духов [Гу Лу, 1973, с. 3851]. В новогоднюю ночь всякий шум на улице воспринимался как проделки нечисти. Некогда существовало поверье, что Год и даже, точнее, Новый год (нянь) — это название страшного чудовища, который раз в году, в новогоднюю ночь, выходит к людям и может причинить им большие неприятности [Фэн Чанрэн, 1970, с. 114]. Поэтому следовало принять надежные меры для защиты.
Различные обереги от нечистой силы занимали видное место в новогоднем убранстве китайского дома. На воротах, дверях и стенах домов вывешивались изображения «духов-стражей ворот», Чжункуя, Чжана-Небесного учителя и других великих магов-экзорсистов; бруски древесного угля, выставлявшиеся перед воротами палки-амулеты и стелившиеся во дворе стебли конопли, хруст которых, как верили, отпугивал демонов. Зажженная свеча в очаге или у семейного ложа была призвана отгонять демона по прозвищу Сюйхао (букв. «Пустота и убыток»), а фонарь на длинном шесте во дворе дома (так называемый небесный фонарь) — мифическую девятиголовую птицу, приносившую людям несчастья [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 2, с. 44].
Другой аспект новогоднего убранства китайского дома представлен различными благопожелательными символами: изображениями иероглифа «счастье», декоративными деньгами, новогодним лубком, пожеланиями богатства и счастья в виде затейливых вырезок из бумаги, цветами в горшках, сосновыми или кипарисовыми ветвями с привязанными к ним монетами, лоханью с рисом, украшенной мандаринами или ветвями мандаринового дерева, и т. д. Двоякую функцию — защиты от напастей и привлечения счастья — выполняли огни (в виде фонарей, факелов, костра и т. д.), зажигавшиеся во дворе домов на Новый год, а также разрывы пороховых хлопушек, о которых впервые упоминается именно в связи с новогодними празднествами [Крюков, Малявин, Софронов, 1979, с. 211].
Столь же универсальна собственно религиозная значимость Нового года. В новогоднюю ночь совершались поклонения предкам, а также Небу и Земле, т. е. всем богам. Тогда же (в юго-восточных провинциях на четыре дня позже) происходила встреча Бога очага. Если богам и предкам приносили обильные жертвы, то Цзаована встречали только чашкой бобов, ибо считалось, что в таком случае Цзаован сочтет подвластную ему семью очень бедной и будет жалеть ее [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 3, с. 11]. На рассвете первого дня года поклонялись Богу радости, совершая в его честь ритуальную прогулку. На 2-й день (в Южном Китае — на 5-й день) года чествовали Бога богатства.
Новогодний талисман, привлекающий богатство [Tuu Li-ch’en, 1936, с. 104]. Прорисовка В.И. Агафонова.
Обрядовой пищей на Новый год были так называемые новогоднее пирожное из рисовой муки, клецки хуньдунь, лапша, пампушки с фаршем из баранины и свинины, на Севере — пельмени, на Юге — вино, настоенное на ветвях «счастливых» деревьев (персика или кипариса) или целебных травах. Все эти кушанья выражали пожелание изобилия и довольства в доме. В обрядах новогоднего периода часто фигурировали и бобы, которые в Китае издавна наделялись способностью изгонять вредоносные силы.
В обрядах новогодней ночи многое выражало идею единения семьи и всего рода, включая его умерших представителей. Живые должны были встречать Новый год вместе с их покойными предками. Возвратившимся в родной дом духам мертвых подносили блюда с обрядовой едой, в богатых семьях об их присутствии напоминали их портреты, которые вывешивали на время празднования Нового года. В деревнях Северного Китая большую роль в призывании усопших предков, как и в период осеннего праздника «голодных духов», играли огонь и конопля. В уезде Дин (провинция Хэбэй) зафиксирован следующий обычай: в канун Нового года от каждой семьи два человека, мужчина и мальчик, отправлялись к могилам предков. Придя на место, они зажигали пучки конопли и молили мертвых: «Уважаемый дедушка, уважаемая бабушка, просим вернуться домой и поесть пельменей». Затем они шли домой, следя за тем, чтобы их факелы не погасли, и непременно повторяя свое приглашение. Вернувшись, они клали на домашний алтарь корни сгоревшей конопли, и в течение пяти дней все домочадцы поклонялись им. Как и во время осеннего праздника, предков провожали обратно в могилу, сжигая им в дар бумажные деньги [Динсянь, 1933, с. 399]. Обычай посещения на Новый год могил предков был широко распространен и в Юго-Восточном Китае, где наблюдались различия лишь в составе жертвенных яств. Так, в Сучжоу жертвовались только постная пища и чай, в Ханчжоу — вино и мясо [Гу Лу, 1973, с. 3806].
Возвращение в дом усопших предков подразумевало сплоченность их живых потомков рода. На встрече Нового года и новогодней трапезе должны были присутствовать все члены семьи, причем какие бы то ни было посторонние лица не допускались и даже двери дома запечатывались.
Празднование Нового года было также поводом для подтверждения своих социальных связей. Это было время, когда родственники и знакомые наносили друг другу визиты или посылали друг другу поздравления.
Новогодний период, как считалось, определял удачи и неудачи на весь наступающий год. Отсюда множество связанных с празднованием Нового года обычаев, призванных обеспечить счастье в начавшемся году. К их числу можно отнести бодрствование в новогоднюю ночь (что называлось «оберегать год»), обычай писать иероглифы с «хорошим смыслом», запреты в первые дни года брать воду из колодца, готовить пищу, пользоваться режущими и колющими предметами, различные табу, касавшиеся речи и поведения, гадания об урожае и пр.
Встреча Нового года заканчивалась в 5-й день 1-го месяца, когда в большинстве районов Китая убирались подношения на семейном алтаре и большинство атрибутов новогоднего убранства дома, а также совершался обряд «проводов демона бедности»; на следующий день возобновлялась торговля в городах. Тем не менее, магические обряды, имевшие целью сохранение отдельных аспектов «новогоднего счастья», совершались до конца первой декады 1-го месяца.
Частью новогодних празднеств были обряды, связанные с днем Начала весны (ли чунь). Важнейшим среди них был официальный обряд раздирания «весеннего быка», который совершался следующим образом: по улицам городов ходила процессия с глиняной фигурой быка, которую затем бичевали и раздирали во дворе местной чиновничьей управы. Как и большинство новогодних обрядов, раздирание «весеннего быка» было призвано укрепить силы плодородия земли.
Заключительным этапом празднования Нового года был праздник Первой ночи (юань сяо), продолжавшийся в течение нескольких дней (обычно с 13-го по 17-й день) в середине 1-го месяца. Характерной его особенностью (равно как и всей новогодней обрядности) был обычай зажигать по ночам во дворах домов и на улице множество фонарей всевозможных форм и расцветок. Данный обычай уходил корнями в древнюю магию огня как символа вечности и неуничтожимости жизни. Горящие фонари, факелы, лампады и прочие светильники в новогодний период символизировали единение живых и мертвых (т. е. вечную жизнь рода) и одновременно плодородие природы. В отличие от обрядов встречи Нового года, неизменно торжественных и строго семейных, праздник Первой ночи носил характер массового гулянья. Прогулкам в этот праздник приписывали (особенно в отношении женщин) свойство предохранять от недугов и способствовать появлению потомства. По традиции женщины устраивали во время праздника медиумные сеансы. Праздничному гулянью в полнолуние 1-го месяца были присущи элементы карнавала, в частности мотив ритуальной кражи, шуточные маскарадные процессии, зачастую эротического характера. Заметное место в них занимал и мотив ритуального соперничества. Праздник Первой ночи сопровождался различными обрядовыми играми, увеселениями и зрелищами: процессиями с фигурами драконов, символизировавших силы плодородия, «танцами львов», разного рода цирковыми номерами и комическими сценками, всевозможными театральными представлениями — от самодеятельных деревенских игрищ до спектаклей профессиональных актерских трупп, аттракционами, запусками воздушных змеев и т. д. В хозяйственном отношении праздник Первой