ночи знаменовал начало трудового года. Недаром в деревнях в эти дни хозяева набирали работников на предстоящий год и выставляли для них даровое угощение [Динсянь, 1933, с. 393].
Поскольку новогодние празднества представляли собой как бы совокупное выражение годового цикла, упомянем вкратце об их связях с различными видами сезонной обрядности. Прежде всего, наблюдается явственный параллелизм в праздновании зимнего и летнего солнцестояния. Правда, в позднесредневековом Китае такого рода празднества в чистом виде уже не сохранились. Обряды, относившиеся к зимнему солнцевороту, были со временем почти целиком поглощены лунным Новым годом, а обряды середины лета оказались включенными в праздник Истинной середины. В обрядности Нового года и летнего праздника мы встречаем немало общего, в частности использование одних и тех же талисманов, оберегов и экзорсистских средств: ветвей персикового дерева, листьев полыни, стволов бамбука, комбинаций «пяти цветов», изображений Чжункуя и других заклинателей нечисти, громкого барабанного боя и пр. Общим для этих празднеств был мотив ритуального противоборства и одна из важнейших разновидностей обрядовой еды — лапша.
Столь же очевидны параллели между праздником Первой ночи и праздником Середины осени. Их сближают атмосфера карнавала и ряд сходных обрядов, в том числе обычай совершать прогулку под луной, дабы «сбросить сто болезней», вешать у дома зажженные фонари, устраивать «танцы драконов и львов» и прочие театрализованные зрелища, проводить медиумные сеансы (что касалось главным образом женщин и детей), совершать ритуальную кражу и т. д. О наличии связи между этими праздниками в народном сознании свидетельствует распространенная по всему Китаю поговорка: «Если облака скроют луну в праздник Середины осени, в праздник Первой ночи будет идти снег» или (в южном варианте): «Если облака скроют луну Середины осени, дождь побьет фонари Первой ночи» [Гуцзинь, 1934, кн. 21, с. 29а; Ху Пуань, 1923, ч. 1, цз. 7, с. 34; ч. 2, цз. 2, с. 33; цз. 3, с. 58].
Сложнее определить новогодние параллели празднику «голодных духов». В. Эберхард находит их в обрядности Первой ночи, считая общим элементом обоих празднеств символику фонарей и дракона [Eberhard, 1968, с. 247]. Празднества полнолуний 1-го и 7-го месяцев в известной степени действительно параллельны друг другу, о чем свидетельствуют, в частности, их даосские наименования: «начальная эра» и «средняя эра». Однако символика фонарей и «танцев дракона», как мы видели, на самом деле сближает праздник Первой ночи с праздником Середины осени. Примечательно, что в дни этих празднеств фонари называли «небесными», тогда как фонари в праздник 7-го месяца, по народному поверью, «освещали преисподнюю». По мнению японского синолога Х. Ито, общим в обрядности 1-го и 7-го месяцев лунного года было чествование предков [Ито, 1980, с. 19]. Однако такого рода поклонения занимали видное место и в обрядах новогодней ночи. Более того, в Северном и Юго-Восточном Китае наблюдался полный параллелизм между обрядами посещения семейных могил и призывания предков на Новый год в 7-й месяц. Таким образом, есть основания выделить призывание и встречу усопших предков на Новый год в самостоятельный аспект новогодней обрядности, хотя в новогоднем цикле они не составляют отдельного праздника.
Сопоставляя выделенные выше в новогодних празднествах типы обрядности с триадами «праздников живых» (Новый год, празднества 5-го и 8-го месяцев) и «праздников мертвых» (Цинмин, Чжунъюань и праздник Отправки зимней одежды), мы можем выявить в годовом цикле четыре пары оппозиций: праздники зимнего и летнего солнцестояния (линия «живых») праздники Цинмин и Отправки зимней одежды (линия «мертвых»), встреча Нового года и праздник Чжунъюань (линия «мертвых»), праздники Первой ночи и Середины осени (линия «живых»). Выделение указанных пар празднеств поможет уточнить связь отдельных сторон новогодней обрядности с годовым циклом.
Корейцы
Праздники, обычаи и обряды, связанные с определенными календарными датами, в культуре и быту корейцев занимали и занимают значительное место. Истоки этих праздников и обычаев различны: одни связаны с трудовой деятельностью народа, другие — с аграрными культами и культом природы. Некоторые ритуалы, возникнув при ванском дворе и в придворных кругах феодальной Кореи, под влиянием официальной идеологии и государственной религии постепенно получили широкое распространение среди городского и сельского населения страны.
На рубеже XIX–XX вв. календарные праздники корейцев представляли собой сложные комплексы обычаев и обрядов, игр, развлечений, театрализованных действ, религиозных, философских, эстетических и этических воззрений корейского народа, воззрений, которые формировались на протяжении многих столетий.
Сохранившиеся свидетельства древних и раннесредневековых китайских авторов, а также корейские мифы, легенды и предания позволяют считать, что в глубокой древности и на рубеже нашей эры празднества древнекорейских народов имели массовый характер, сопровождались песнями, танцами, обрядами, исполнявшимися всеми членами общин, всем народом. Особенно яркими и, очевидно, оргиастическими по своему характеру были праздники, связанные с двумя основными вехами в жизни древних земледельцев — началом полевых работ и временем сбора урожая.
Формирование государственности (в древнюю и раннесредневековую эпоху) сопровождалось созданием официальных праздников. Вся последующая история календарных обычаев и обрядов корейцев была взаимодействием официальной и народной обрядности, которые на протяжении веков оказывали друг на друга значительное влияние. Календарные праздники были тесно связаны с семейными и общинными традициями. На формирование некоторых сторон календарной обрядности корейцев оказала влияние социально-экономическая, политическая, культурная жизнь страны и народа, а также идеологии буддизма, конфуцианства и даосизма. В календарной обрядности корейцев особое место принадлежит системе древних верований (шаманистических по своему характеру).
В современной этнографической литературе ее нередко определяют, как «народную религию» или как «религию муданъ» (муданъ в корейском языке означает «женщина-шаманка») [Han Man-yong, 1975, с. 11]. Эта система древних верований сохраняла свою силу и значимость до середины XX в.
В новое и новейшее время традиционные календарные обычаи и обряды, особенно календарные праздники, стали восприниматься как одна из форм проявления национальной культуры, как одно из выражений этнического самосознания народа.
Источники и история изучения
Обращение к исследованию традиционных календарных обычаев и обрядов народов мира, в том числе и корейцев (хронологический срез — конец XIX — начало XX в.), сопряжено с решением ряда источниковедческих вопросов.
Каков круг источников, дающих нам сведения об этой важнейшей стороне традиционной культуры? Несомненно, главным источником должны быть собственно этнографические материалы, полевые записи наблюдений автора либо работы других исследователей, основанные на непосредственных впечатлениях. Свидетельства по исторической этнографии могут быть почерпнуты из письменных источников: летописей, хроник, географо-этнографических описаний. Ценными источниками являются музейные коллекции; это касается, прежде всего, атрибутов праздников, календарных обычаев и обрядов (одежда, музыкальные инструменты, праздничная утварь, украшения жилища и т. п.). Атмосферу праздничных развлечений, игр, отдельных обрядов прекрасно передают произведения изобразительного искусства, которые во многих случаях (особенно когда молчат письменные памятники) являются уникальными источниками для воссоздания картины праздников. Наконец, важные свидетельства могут быть почерпнуты из произведений художественной литературы.
В каждом конкретном случае, при описании конкретного праздника, того или иного обычая или обряда значение каждого из перечисленных видов источников (этнографические, письменные памятники, музейные коллекции, иконографические материалы, произведения художественной литературы) будет разным, но несомненно одно: лишь комплексный подход к изучению календарных обычаев и обрядов, расширение круга источников позволят воссоздать более полную и яркую картину этого важнейшего комплекса традиционной культуры. Однако необходимо постоянно учитывать специфику каждого вида источников, своеобразие жанра и историю его развития.
Самые ранние свидетельства о календарных обычаях и обрядах древнекорейских народов содержатся в китайских династийных хрониках, датируемых III–V вв. Интересно, что наиболее подробно характеризуются традиции, связанные с Новым годом, который отмечался у некоторых народов в 10-м, а у других — в 12-м лунном месяце. Китайские авторы, писавшие о корейских государствах Когурё, Пэкче и Силла, как правило, сообщали и о характере календаря, и об основных календарных праздниках.
Ценные материалы по календарной обрядности корейцев содержат также выдающиеся произведения корейской историографии, такие, как «Исторические записи трех государств» («Самгук саги») Ким Бусика (XII в.), «Забытые деяния Трех государств» («Самгук юса») буддийского монаха Ирёна (XIII в.), «История Корё» («Корёса») (XV в.), «Летописи династии Ли» («Лиджо силлок»). Так, в легендах и преданиях, сохранившихся в «Исторических записях трех государств», рассказывается о происхождении некоторых календарно-обрядовых песен. В «Летописях Силла» («Силла понги») под 5-м и 9-м годами правления Юриисагыма (28 и 32 гг. н. э.) имеются записи, повествующие о происхождении «песен радости» (тусольга, тосольга), очевидно исполнявшихся в новогодние дни, и песен жанра «мотивы хвэсо» (хвэсогок), которые пели молодые девушки в праздник 15-го дня 8-й луны [Самгук саги, 1958, с. 11, 12; Ким Бусик, 1959, с. 77, 78].
В исторических сочинениях периода правления династии Корё (X–XIV вв.) и династии Ли (XIV — начало XX в.) главное внимание уделялось государственным обычаям и обрядам. Народные празднества и развлечения, если они и попадали на страницы исторических хроник, то, как правило, в разделы, посвященные описанию достопримечательностей того или иного края. Более богаты описаниями народных обычаев географические труды, такие, например, как «Описание земли Корейской и ее достопримечательностей» («Тонгук ёджи сынным», XV в.). В XVII–XIX вв. к календарной обрядности обращались и ученые школы Сирхак, исследовавшие состояние земледелия в Корее и изучавшие отдельные стороны жизни и быта крестьянства.