Важным источником представляются альбомы-каталоги, отражающие богатейшую экспозицию Государственного этнографического музеев КНДР в Пхеньяне [Центральный исторический музей, 1979; Корейский этнографический музей, 1977], а также альбомы, посвященные историческим достопримечательностям Кореи (см. [Исторические памятники, 1980]).
Богатые этнографические данные обобщены в работах этнографов Южной Кореи. С конца 60-х годов они начали этнографическое изучение всех провинций страны. Многотомные издания включают экономическую и географическую характеристику провинций, а также традиционные аспекты этнографии: занятия, семья, семейная обрядность, религия, праздники, игры и развлечения, народные песни и предания (например, [Хангук минсок, 1972; 1974; 1975]). Как правило, в этих изданиях обобщены значительные этнографические материалы по календарной обрядности. В начале 80-х годов в Сеуле была опубликована многотомная энциклопедия по корейской традиционной этнографии «Общий обзор корейской этнографии» («Хангук минсок тэкван»). Отдельный том этого издания целиком посвящен календарным обычаям и обрядам, традиционным играм и развлечениям корейцев. Руководителем авторского коллектива этого тома, озаглавленного «Календарные обычаи и обряды. Традиционные игры и развлечения», является известный этнограф Им Донквон [Сесипхунсок, 1982]. Книга богато иллюстрирована. Проблемы, связанные с изучением календарной обрядности корейцев, рассматриваются также в статьях, собранных в двухтомном издании «Сборник статей, посвященных изучению этнографии Кореи» («Хангук минсок ёнгу нонмун сон»), составленном Ким Тхэккю и Сон Бёнхи [Хангук минсок, 1982]. Особо надо отметить работу Ли Тухёна, посвященную характеристике календарных обычаев и обрядов корейцев [Ли Тухён, 1982, с. 2–42], и статью, написанную коллективом авторов (Чхве Чонга, Квон Нёнми, Ким Тхэккю, Сон Бёнхи), о новогоднем развлечении, бытующем среди жительниц г. Андон, об обычае хождения по Латунному мосту [Чхве Чонга, Квон Нёнми, Ким Тхэккю, Сон Бёнхи, 1982, с. 128–153].
Необходимо отметить также монографию Чин Сонги, специально посвященную календарным обычаям и обрядам о-ва Чечжудо [Чин Сонги, 1969]. Календарная обрядность занимает важное место в работах Ха Тэхуна [Ha Tae Hung, 1968; 1972]. Этой проблематике посвящен ряд статей, опубликованных в «Korea Journal».
Ценным иконографическим источником является двухтомное издание «Собрание картин, отражающих обычаи и обряды корейцев периода правления династии Ли» («Лиджо пхунсок хвачхоп») [Лиджо пхунсок хвачхоп], составленное и прокомментированное Ким Уджоном.
Интерес к корейским календарным обычаям и обрядам присущ и японской этнографической науке (детальный библиографический обзор работ японских ученых см. [A Selected and Annotated Bibliography, 1968; Ионова, 1982, с. 221–223]). Еще в XVIII в. японским переводчиком на о-ве Цусима Отано Кигоро были составлены интересные записи о корейских обычаях и обрядах, в том числе и о календарных праздниках [Дмитревский, 1884]. В XX в. к изучению календарной обрядности корейцев обращались Акиба Такаси, Гото Сюити, Хосои Хадзимэ, Мураяма Тоёми, Судзуки Мицуо, Ёдо Сихоку.
Среди работ, написанных в последние десятилетия западноевропейскими и американскими исследователями по данной проблематике, необходимо отметить труды тех ученых, которые в течение нескольких полевых сезонов проводили этнографические исследования в стране, причем иногда в каком-либо одном корейском селении, изучая все стороны быта и культуры. Как правило, в этих работах содержатся богатые материалы о календарных обычаях и обрядах, данные о народном календаре и древних религиозных воззрениях (Р. Рутт [Rutt, 1964]; В. Брандт [Brandt, 1971]; А. Хейман [Heyman, 1974]; Д. Экемейер [Eikemeier, 1980]; А. Гийемоз [Guillemos, 1983]).
Сведения о праздниках, традиционных обычаях и обрядах корейцев имеются в русской дореволюционной востоковедческой литературе, в сообщениях русских путешественников, дипломатов, ученых, писателей, купцов, посещавших Корею в XIX — начале XX в. Систематизированные материалы содержатся в работах П.А. Дмитревского [Дмитревский, 1884], А.М. Поджио [Поджио, 1892], А.Г. Лубенцова [Лубенцов, 1897], В. Серошевского [Серошевский, 1909], в издании «Описание Кореи» [Описание Кореи, 1900, ч. 1, 3]. Отдельные зарисовки можно найти в путевых дневниках и записях русских путешественников [Конрад, 1914–1915; Гарин, 1950; По Корее, 1958]. Дневниковые заметки, как правило, являются ценными источниками, несмотря на их некоторую фрагментарность.
В советском корееведении начало изучения календарных обычаев и обрядов годового цикла у корейцев связано с именами Н.И. Конрада и Н.В. Кюнера. Среди исследований последнего времени надо отметить работы Ю.В. Ионовой, М.И. Никитиной, Р.Ш. Джарылгасиновой.
У истоков
Китайские династийные хроники «Саньгочжи» (III в.) (автор Чэнь Шоу) и «Хоуханьшу» (V в.) (автор Фань Е) сохранили нам описания некоторых календарных праздников, которые бытовали у древнекорейских народов в первых веках нашей эры. Прежде всего, эти праздники были связаны с двумя основными этапами в жизни земледельцев — со временем подготовки или окончания посевных работ и со сбором урожая. Сами торжества продолжались по нескольку дней и ночей, во время которых люди пели и танцевали. Обильные пиршества и массовые увеселения должны были не только высказать радость людей по поводу завершения важных этапов работ, но и способствовать богатому урожаю, процветанию, благополучию всех в будущем. Всеобщее веселье, переданное китайскими учеными во фразе «пьют и едят, поют и танцуют», было выражением радости и рассматривалось как залог грядущего процветания, более того — продолжения жизни.
Хотя китайские источники сохранили описания, по-видимому, важнейших дат календарной обрядности, однако в полной мере представить себе сегодня обычаи и обряды древнекорейских народов довольно сложно. Можно предположить, что при наличии многих общих черт календарная обрядность каждого народа имела свою специфику, отличалась известным своеобразием.
Так, у народа пуё наиболее значительным был праздник, отмечавшийся, по «Саньгочжи», на рубеже старого и нового года, в «иньском начальном месяце» [Пак, 1961, с. 117], по «Хоуханьшу» — «в двенадцатой луне» [Бичурин, 1950, т. 2, с. 22]. Во время этого праздника совершали жертвоприношения Небу. Можно предположить, что этими жертвоприношениями выражались благодарность за собранный урожай и надежда на благополучие в будущем. Как следует из сообщений Чэнь Шоу и Фань Е, одним из видов жертвоприношения Небу было закалывание быка. По его копытам пытались предугадать предстоящее: сросшиеся копыта означали благополучие, раздвоившиеся — беду [Пак, 1961, с. 118; Бичурин, 1950, т. 2, с. 22]. Празднество было массовым, собирались в большом числе, пировали несколько дней, пели и танцевали.
Интересно само название этого праздника — Ёнго. Н.Я. Бичурин переводил его как «встречать бубен» [Бичурин, 1950, т. 2, с. 22]. Возможно, однако, что слово ёнго следует переводить как «встречать барабан», «встречать барабаном», «приветствовать барабаном», «приветствовать игрой на барабане». В древней Корее, как и во многих других странах Восточной и Юго-Восточной Азии, барабаны, гонги, колокола и колокольчики почитались как ритуально-музыкальные предметы, с помощью которых взывали к Небу, обращались со своими мольбами и просьбами к всесильным духам. По представлению древних, звук и шум барабанов должен был также способствовать росту растений и процветанию всего сущего.
Время праздника Ёнго считалось сакральным, в эти дни «прекращались наказания», а узников освобождали [Пак, 1961, с. 117; Бичурин, 1950, т. 2, с. 22].
В календарной обрядности народа когурё в первых веках нашей эры также одним из самых значительных был праздник конца года, знаменовавший сбор урожая; он отмечался в 10-м лунном месяце и назывался Тонмэн. Во время этого праздника множество людей собиралось в центре страны для участия в торжествах по случаю жертвоприношения Небу. Для участия в празднике 10-го месяца надевалась (а возможно, и шилась) специальная нарядная одежда. Чэнь Шоу и Фань Е пишут о том, что люди одевались в это время в шелка и парчу, украшали себя золотом и серебром. Знатные надевали особые головные уборы.
Другим важным обрядом этого праздника у когурёсцев было жертвоприношение около пещеры Сухёль (пещера духа Су), которая была расположена в восточных пределах территории расселения когурёсцев. Местонахождение пещеры в источниках определяется по-разному: около реки (название не сохранилось), протекавшей на востоке [Пак, 1961, с. 134, коммент. 40], или просто на востоке [Пак, 1961, с. 120], или на восток от столицы [Бичурин, 1950, т. 2, с. 25]. Согласно Чэнь Шоу, деревянное изображение духа Су располагали на священном сиденье [Пак, 1961, с. 120].
О существовании других праздников, обычаев и обрядов, связанных с земледельческими культами, косвенные данные можно извлечь из сообщения «Саньгочжи»: в каждом селении когурёсцев на окраинах строили «большие дома», в которых совершали: жертвоприношения злым и добрым духам [Пак, 1961, с. 119]. Поклонялись звездам Линсин и духам предков (шэцзи). В день Чень (очевидно, весной) когурёсцы приносили в жертву быка [Бичурин, 1950, т. 2, с. 25].
Чэнь Шоу и Фань Е пишут о когурёсцах как о людях, которые любили песни и танцы. Возможно, что краткое сообщение о том, что мужчины и женщины в сумерках собирались толпами и до поздней ночи вместе пели, играли и веселились [Пак, 1961, с. 120; Бичурин, 1950, т. 2, с. 25], также повествует о развлечениях, связанных с календарными праздниками. И вероятно, наблюдения за этими массовыми гуляньями позволили китайским авторам высокомерно заметить, что обычаи у когурёсцев «развратны» [