В 1-й день зайца все работы по дому, включая приготовление пищи, топку очага, выполняли не женщины, а мужчины. Верили: если женщина выйдет первой из дома, то ее судьба будет несчастной и беды будут посещать дом целый год. В этот день не принято было дарить подарки, сделанные из дерева, к руке или поясу привязывали скрученную «нить жизни», чтобы она принесла счастье и долгую жизнь. С ней не расставались, она всегда находилась при владельце.
В 1-й день змеи не расчесывали не стригли волосы, так как существовала примета, что, если кто-то пренебрежет этим правилом, в дом заползет змея, с которой у корейцев были связаны различные представления как о переродившемся драконе. В древности змея почиталась как один из главных духов-покровителей шаманов. Змей, заползших в дом, не убивали, им поклонялись и приносили пищу. Когда же змею по разным обстоятельствам приходилось убивать, то после этого ее сжигали.
В 1-й день дракона жены и дочери крестьян соревновались, кто проснется раньше и зачерпнет из колодца воды. Они верили, что ночью в колодце дракон откладывал яйца. Если женщина окажется счастливой и выловит из колодца яйцо, а затем приготовит его с рисом, то для всей семьи весь год будет много еды. Женщина, прибежавшая первой, бросала в колодец пучок рисовой соломы, давая таким образом знать своим подругам, что чудесная вода уже взята. Этот обычай был наиболее распространен в провинции Чунчхон.
16-й день 1-го месяца считался наиболее опасным, так как особенно «возрастала» активность злых сил и демонов, поэтому в этот день избегали вы ходить из дома. В первые новогодние дни на женщин ложились основные заботы о здоровье и счастье детей. Естественное желание каждой женщины видеть своих детей крепкими и здоровыми нередко приводило к исполнению старинных обрядов, направленных на «очищение от бедствий» или «очищение от злых духов». С этой целью мальчики и девочки под руководством своих матерей или бабушек изготовляли особые деревянные сосуды в форме тыквы горлянки и, перевязав их нитью, выбрасывали в полночь на улицу. Из бумаги ни вырезали изображение ноги, надписывали на ней свои имя, фамилию и год рождения, а затем защемляли эти листики в палочки из кустарника хаги и втыкали их в крышу. Иногда вырезали из бумаги месяц и луну или рисовали на бумаге человеческую фигуру; подписав свое имя и фамилию, они завертывали в бумагу монету и немного вареного риса и выбрасывали все это на перекресток дорог или в реку.
В какой-нибудь день после 15-го покупали живую черепаху, наклеивали ей на спину лист бумаги с обозначением своего имени, фамилии, года рождения и, завернув черепаху в свое платье, ночью бросали в реку со словами: «Вот я спасаю твою жизнь, помни меня и позаботься о продлении моей жизни».
Как уже говорилось, самым опасным детским возрастом считалось 10-летие для мальчиков и 11-летие для девочек. Полагали, что детей в этом возрасте нужно особенно беречь от будущих несчастий. Для этого делали соломенное изображение человека, набивали его мелкими деньгами и бросали за ворота. Прибегали дети и потрошили изображение. Полагали, что вместе с ним уйдут все беды, предначертанные судьбой человеку.
Дни новогодних праздников были заполнены многочисленными развлечениями (подробнее см. [Календарные обычаи, 1985, с. 111–116]).
После торжеств первого полнолуния года жизнь постепенно входила в обычное русло, и крестьяне начинали готовиться к весенним работам.
Японцы
В традиционной культуре японского народа значительное место всегда занимали календарные обычаи и обряды. Это были обряды, отмечающие изменение природного цикла, переход от одного времени года к другому. И прежде всего, это были обычаи и обряды, связанные с земледельческим трудом.
Календарные обычаи и обряды в традиционной культуре японцев
Многие из календарных обычаев и обрядов возникли еще в глубокой древности, когда от получения хорошего урожая зависело не только благополучие, но и само существование людей. Различные ритуалы и церемонии, имевшие целью обеспечение богатого урожая, были важнейшей частью древней религии японцев, породив весенние и осенние коллективные сельские праздники в честь Бога-покровителя деревни (Тиндзю).
На основе этих раннеземледельческих культов сложилась позднее национальная религия японцев — синто. Как и многие другие религии, синто укоренился в жизни народа, вобрав в себя все богатство праздников и обрядов трудового календаря. Большое число японских календарных обычаев и обрядов берет свое начало в синтоизме. Возможно, это связано с тем, что «отношение японской религии к миру как к конечной реальности содержит зерно двух различных направлений веры и поклонения: одно обращено к природе как загадочному источнику всей жизни и щедрому дарителю изобилия; другое — к сонму предков, присутствие которых продолжает ощущаться в этом материальном мире» [Мараини, 1980, с. 14]. Видимо, поэтому многие японские календарные праздники проводились главным образом на базе синтоистских храмов-святилищ. Иэнага Сабуро рассматривает, например, сложившуюся еще в первобытном обществе систему земледельческих обрядов и празднеств именно как национальную религию [Иэнага Сабуро, 1972, с. 34].
Проникший в VI в. в Японию буддизм с его способностью к быстрой адаптации и трансформации дополнил местные культы рядом этических понятий, которые в них отсутствовали. На основе этого и возник синто-буддийский синкретизм (подробнее см. [Светлов, 1985, с. 40–47]). Материальным воплощением подобного явления было создание синто-буддийских храмов, например, храмов бога Хатимана. Хатиман был первым синтоистским богом, который изображался в обличье буддийского монаха. В свою очередь, бодхисаттвы изображались в синтоистских одеяниях, и их иконография значительно отличалась от традиционно буддийской. В синтоистских святилищах, например, в храме Уцукусима (префектура Хиросима, XI в.), поклонялись одной из самых популярных бодхисаттв — одиннадцатиликой Каннон, Богине милосердия (санскр. Авалокитешвара) [Noma Seiroku, 1964, т. 1, с. 121, 127, 158].
Синкретизм этих двух религий весьма наглядно проявился в календарных обычаях и обрядах японцев. Из года в год в Японии отмечались весенние и осенние синтоистские праздники, в основе которых лежат важные этапы сельскохозяйственной деятельности. Но и такие, казалось бы, чисто буддийские ритуальные церемонии, как проводившиеся во время Дней весеннего и осеннего равноденствия (Хиган) или Дней поминовения усопших (О-Бон), впитали в себя элементы синтоизма. Иэнага Сабуро отмечает, что «церемония праздника О-Бон, когда, как считается, души предков выходят из могил и возвращаются домой, совершенно не поддается объяснению с точки зрения догматов буддизма, отрицающего бессмертие души. Это явно обряд национальной религии, облаченный в буддийские одежды» [Иэнага Сабуро, 1972, с. 39].
Японские календарные обряды и обычаи — это главным образом праздники древнего сельскохозяйственного календаря. Они отразили все многообразие трудовой деятельности японцев, связанной с освоением окружающей среды и земледелием, фенологические и экологические познания людей. Иными словами, это совокупность сведений и периодически сменяющих друг друга природных явлениях, их влиянии на вегетацию земледельческих культур, урожай, а, следовательно, и на жизнь человека. Почти все древние японские праздники связаны с сельским хозяйством, в частности с производством риса. Они приходятся на времена, когда крестьяне обрабатывали землю, высаживали рассаду, собирали урожай. Трудовые процессы сопровождались обычаями молиться богам или благодарить их [Yanagida, 1957, с. 268].
Поводом для возникновения ряда обрядов нередко служило желание избавиться от стихийных бедствий — наводнений, засух; изгнать птиц и насекомых с полей; избавить людей от болезней с помощью магического предмета (сжигание или бросание в реку фигурок с изображением человека, на которые должны были «перейти» болезни), а также «общение с предками».
Итак, в основе календарных обычаев и обрядов японцев можно выделить три главных компонента — земледельческие работы, поклонение обожествленным силам природы и культ предков. Все эти обряды нацелены на получение богатого урожая. С возникновением новых видов производства (например, шелководства), изменением технологии сельскохозяйственного производства появлялись и новые обряды.
Для японцев календарная обрядность имела тем большее значение, что климатические условия страны очень разнообразны и смена времен года чрезвычайно контрастна. В быту, в психологии, в эстетике и даже этике японцев четыре сезона года отражены во множестве аспектов. Японские острова вытянулись с севера на юг узкой цепочкой на 3,4 тыс. км. Отсюда — удивительное разнообразие природных и климатических условий в стране, ярко выраженное изменение температуры, ветров, осадков в зависимости от места и времени года. Для Японии характерна контрастная смена времен года. В стране каждый сезон и каждый месяц имеют свою особенность, которая воспета в антологии древнеяпонской поэзии VIII в. «Собрание мириад листьев» («Манъёсю»);
Весна вся почками сверкает,
А лето — в зелени всегда,
И алым,
Ярко-алым цветом
Покрыта осенью гора.
Японцы издревле восхищались сменой времен года, видя в ней неповторимое очарование. «Мое единственное желание в жизни — видеть красоту меняющихся сезонов», — писал автор известной «Повести четырех времен года» («Сики-моногатари») поэт Камо-но Тёмэй (1155–1216).
Эту же мысль в наши дни подчеркивает Ф. Мараини: «Связь между человеком и природой Японии проявляется в пристальном, ритуальном, часто одержимом интересе к времени года. Каждое из них воспевалось и нередко до сих пор воспевается в литературе и искусстве, и у каждого есть свои особые атрибуты цветов, животных, растений, явлений природы и человеческих настроений» [