грязью [Янагида Кунио, 1963, с. 359]. По-видимому, такой обряд символизировал прежнее жертвоприношение. И наконец, начали пачкать грязью лишь подол платья саотомэ. Примечательно, что об этом упоминается в «Манъёсю» (VIII в.):
Берег Куранаси — берег, где
Амбаров нет, чтобы рис сложить,
Жатву с поля сняв, где милая моя,
Красный [свой] подол пачкая в грязи,
На поле сажала рис.
Саотомэ обычно были одеты в белые кимоно, а поверх него — в красную широкую длинную юбку. Эти цвета, очевидно, связаны с солярной магией. Полагали, что красный цвет отгонял злых духов. Саотомэ, считавшиеся женами Бога поля, были главными действующими лицами в обрядах высадки рисовой рассады на поля. Слово саотомэ настолько укоренилось в сознании крестьян, что и в конце XIX — начале XX в. женщин, нанимаемых на период тауэ, называли саотомэ [Farming Japan, 1983, № 5, с. 50].
После выполнения обряда ублажения Бога поля проводили обряды, связанные с самим тауэ. Например, в префектуре Иватэ при перенесении ростков риса из рассадника на основное поле произносили заговор. Первые 15 снопов рассады связывались соломой от оберегов, оставленных для этой цели с 11-го дня Нового года. В день высаживалось от 500 до 1 тыс. снопов. Если утром первого дня тауэ кто-либо из работающих находил три ростка, имеющие на листьях прожилки белого цвета (симанаэ), он должен был принести их хозяину дома и поздравить его. Считалось, что наличие таких ростков предвещает хороший урожай. Хозяйка дома в этом случае должна была выставить сакэ и устроить на поле всем работникам угощение. Ростки ставили на домашний алтарь (камидана), а на следующий день сплавляли по реке [Тауэ-но сюдзоку, 1962 (I), с. 39].
По окончании высадки оставшиеся в рассаднике ростки риса собирали и преподносили с соответствующим заговором Богу поля, а затем либо сплавляли по реке, либо складывали на краю поля, там, где никто не смог бы их затоптать. Ни в коем случае их нельзя было скармливать скоту или пускать на удобрения, иначе на следующий год можно было совсем лишиться рассады, она могла бы погибнуть [Тауэ-но сюдзоку, 1962 (I), с. 31].
В день начала тауэ устраивали трапезу, довольно скромную по своим компонентам. Существовали специальные предрассадные ярмарки, на которых крестьяне закупали одежду, необходимую для тауэ (рукавицы, ноговицы, куртки, шляпы); соломенные накидки от дождя и соломенные сандалии они обычно делали у себя дома. На этих ярмарках покупались и некоторые продукты для упомянутой предрассадной трапезы. Например, в северных провинциях Японии это были преимущественно продукты моря — рыба, водоросли. Остальное имелось в собственном хозяйстве. Во время предрассадной трапезы использовали рис и бобы, заготовленные еще в период новогодних празднеств. Согласно обычаю, эти покупки на ярмарке могли производить только мужчины — главы семей, женщинам же ходить на ярмарку считалось предосудительным. Основная еда во время такой трапезы состояла из каши, приготовленной из смеси риса и пшеницы или ячменя, супа с квашеной редькой, рыбы. К 7 часам утра трапеза заканчивалась, и все шли в поле. Около 10 часов делался перерыв на еду, во время которого преподносили пищу и Богу поля. В эту трапезу входили красный рис (или специальный сорт красного риса — сэкихан, или рис, сваренный вместе с красными бобами адзуки), соленые бобы, водоросли вакамэ, тофу (соевый творог), селедка. И людям, и богам еда преподносилась на широких листьях определенных пород деревьев.
В начале тауэ крестьяне префектуры Иватэ проводили обряд ублажения Бога поля (о-та-но ками-о асобасэру). Обряд проводился чаще всего на поле, иногда — во дворе дома. Ставилась борона. Японская борона однорядная, гребнеобразная, и грядиль ее имеет ту же конструкцию, что и синтоистские храмовые ворота тории. Поэтому поставленная борона выглядит как храмовые ворота. К бороне прислоняли сасэдзао — «сажальный кол». Перед бороной ставили два букета, состоящие каждый из трех пучков ростков риса, и жертвенную пищу — две чаши или два больших листа со священного дерева, на которые клали по три катышка обрядовой пищи — красного риса, риса с мелкими бобами и т. п. Перед таким импровизированным алтарем совершалось моление. Борону и приношения обычно ставили так, чтобы молящиеся были обращены лицом к северу. Ростки затем высаживали, а ритуальной пищей сначала причащался глава дома, а затем все работавшие. Как уже говорилось, это были обычно члены четырех семей [Тауэ-но сюдзоку, 1962 (I), с. 46–48].
По окончании тауэ опустевшее рассадное поле перепахивали, в центре его ставили срубленное в лесу деревце и устраивали праздничную трапезу в честь окончания высадки рассады на поливные поля. Считалось, что рассадник имеет свойство забирать дурную кровь у лошадей, поэтому лошадей в этот день пригоняли на поле, и коновал пускал им кровь.
В 15-й день 6-й луны богам воды и гор в префектуре Иватэ посвящали соломенных лошадок (умакко цунаги). Их делали из соломы, снятой с того поля, где перед этим проводили ублажение Бога поля. Лошадок ставили попарно головами на юг в трех местах — у корней священного дерева, у пруда, где замачивали семенное зерно, и у колодца. Затем лошадок «кормили» — мазали им рот рисовой мукой. В других местах лошадок «вьючили»: переднюю в паре нагружали игрушечным луком и стрелами, сделанными из годовалого побега ивы, а заднюю — бобами, рисовой рассадой, коноплей и т. п. Все это должно было помочь получить хороший урожай [Тауэ-но сюдзоку, 1962 (I), с. 63–64].
В ряде мест префектуры Иватэ после тауэ совершали обряды изгнания червя и порчи. Например, в 19-й день 6-й луны, вечером, червя сажали в половинку тыквы горлянки и сплавляли ее по реке. А вечером 29-го дня 6-й луны сплавляли по реке лист плотного картона, на котором наискосок было написано «изгнание порчи». Все это также имело магический смысл и делалось ради сохранения урожая, ограждения его от различных болезней и вредителей.
Одним из значительных весенних праздников японцев являлся праздник 3-го дня 3-го месяца. Он имел несколько названий: Дзёси-но сэкку — праздник Первого дня змеи (дзёси — «первый день змеи», сэкку — «праздник»), Хина-мацури — Праздник кукол (хина — «кукла»), Момо-но сэкку — Праздник цветения персика (момо — «персик»). В настоящее время обычно употребляется название Хина-мацури. В европейской и русской литературе за ним закрепилось описательное наименование — Праздник девочек.
Имэй Футоси (г. Химэдзи, 1981 г.). Праздник девочек. Гравюра [Личная коллекция Р.Ш. Джарылгасиновой].
Этот праздник, означавший приход весны, был важным событием в жизни крестьян и их семей; они были сравнительно свободны от сельскохозяйственных работ и могли порадоваться первым теплым дням, когда начинали расцветать персиковые деревья (отсюда — одно из названий праздника).
В первый день змеи 3-й луны (он приходился на 3-й день 3-го месяца) совершался магический ритуал избавления от болезней и несчастий. Из бумаги делали кукол, жрецы выполняли обряд «перенесения» зла и несчастья на фигурки кукол. Потом фигурки кукол собирали и выбрасывали в воды ближайшей реки или ручья, которые унесли бы прочь все беды и недуги. Там, где не было реки, кукол сжигали. Этот первоначальный смысл праздника давно утерян. Куклы в древней Японии были не просто игрушками, а символическими изображениями богов или людей. Японское слово «кукла» (нингё) пишется двумя иероглифами, дословный перевод которых «образ человека». Они служили, как уже было сказано, защитой от болезней, стихийных бедствий и других несчастий. Эту роль выполняли и бумажные куклы.
По мнению Хигути Киёюки, Праздник кукол насчитывает по крайней мере, тысячелетнюю историю. Он связывает происхождение этого праздника с игрой в миниатюрные предметы (хихина-но асоби), о которой упоминалось еще в «Гэндзи-моногатари» (конец X — начало XI в.). Среди этих миниатюрных предметов были и куклы [Хигути Киёюки, 1978, с. 71].
К этому времени кукол начали делать из глины (главным образом в деревнях) и из дерева. Их уже не выбрасывали, а хранили дома, размещая на полках, что и породило саму обрядность Праздника кукол [Хигути Киёюки, 1978, с. 72–78].
Праздник кукол стал государственным со второй четверти XVIII в. Считалось, что своей популярностью он во многом был обязан восьмому сёгуну из династии Токугава — Ёсимунэ (1677–1751), который имел много дочерей [Ивадоо, 1940, с. 38].
С XVIII в. к традиции Хина-мацури добавился обычай устраивать в домах, где были дочери, выставки богато одетых кукол, отображавших жизнь и обычаи императорского двора. Это были обрядовые куклы. Выставлялась также и разнообразная игрушечная домашняя утварь: изящно исполненные лакированные комодики с ящичками, зеркала, жаровня с углями (хибати), музыкальные инструменты, паланкины, в которых куклы могли бы совершать прогулки, фонари, ширмы, лаковые, обсыпанные золотой пылью столики и шкафчики [Ивадоо, 1940, с. 38–42].
Выставку размещали на специальной подставке, состоявшей из трех, пяти или семи ступеней и покрытой ярко-красной материей. Набор включал обычно 15 кукол. Самые дорогие и самые красивые — дайрисама («господин заместитель») — представляли императора и императрицу, одетых в сверкающие костюмы из парчи. Вот как описал классик японской литературы Акутагава Рюноскэ в новелле «Куклы-хина» такую пару: «…в ее венце красовались кораллы, а у него на кожаном, лакированном оби, разукрашенном яшмой, агатом и агальматолитом, были вперемежку вышиты гербы, постоянный и временный» [Акутагава Рюноскэ, 1974, с. 401].