Лук же желтый сделали из рогов длинных.
Обклеен он с тока сухожильями гибкими,
Тетиву на нем сделали из кожи быка трехлетнего,
Выделали ту кожу и свили умельцы прочную тетиву,
Меток тот лук, и друг он верный могучему мужу,
В бою он верен и счастье, добычу приносит,
Долго владеть им мужу, богатырю сильно могучему,
Натягивать его, сгибаясь станом крепким.
Однако самая популярная часть Надома — это конные скачки (морь уралдах). В отличие от борцов и стрелков из лука, которыми могли быть только мужчины и для чего требовались особые таланты, наездником каждый монгол, будь он мужчиной или женщиной, становился с раннего детства. Почти каждый сельский житель прекрасно разбирался в лошадях и мог отобрать наиболее пригодных для участия в скачках.
Скакунов для Надома готовили заранее, тренируя по правилам, известным кочевникам-скотоводам сотни лет. Их выпасали на особых пастбищах со специальным травостоем, регулировали количество выпиваемой ими на водопое воды, устраивали предварительные заезды. Важная деталь такой тренировки — научить лошадь не запариваться, не выделять слишком обильный пот на скаку. Поэтому их тренировали ежедневно в полдень, в самую сильную жару. Иногда укутывали в баранью доху и в таком виде гоняли в гору. Через десять дней такой тренировки лошадь переставала потеть, сбрасывала лишний жир и была готова к скачкам [Шастина, 1934, с. 83–84; Майдар, 1981, с. 95–96].
Существовали строгие правила проведения скачек. Устраивалось несколько заездов. В первом из них участвовали лошади-двухлетки, во втором — трехлетки, в третьем — четырехлетки, в четвертом — пятилетки, в пятом — все остальные возрастные категории, начиная с шестилеток. В шестом заезде бежали только жеребцы (азарга), в седьмом — только иноходцы (жороо). Всего, таким образом, по правилам должно быть семь заездов, в которых участвовало семь категорий лошадей. На общегосударственном Надоме так было всегда, на аймачном и сомонном отдельные категории могли выпадать.
Наездниками обычно являлись дети от 6 до 12 лет. У них были особый костюм и экипировка: рубашка и штаны яркой расцветки, жилетка, остроконечный колпак, в руке кнут с короткой ременной плетью, которой наездник погонял коня во время скачек. Грива коня с помощью особой заколки соединялась в один пучок, то же самое делалось и с хвостом лошади.
Дистанция заезда колебалась от 15 до 40 км (в городе она была меньше, в худоне — больше), но чаще всего это было 20–25 км. Старт находился вдали, за пределами сомона, аймака, города, но финиш — всегда в центре населенного пункта, и всегда возле него толпились сотни зрителей в худоне и тысячи в городе, ждавшие исхода скачек.
Участник конных скачек. Прорисовка В.И. Агафонова.
Специальные лица — морины бариа («держащие в руках лошадей») отвечали за порядок на скачках; они определяли, какая лошадь — жеребец или иноходец — пришла первой. Они же давали звания лошадям — победителям в заездах. Та, которая пришла первой в своем заезде и показала наилучшее время среди первых лошадей в других заездах, получала главное звание Надома — Идущая впереди десяти тысяч, или Мать десяти тысяч (Тумэний эх). Ее владельцу вручали большой приз: верблюда-самца, отрезы шелка, плитки чая, деньги. Пять самых быстрых лошадей получали коллективное звание Пять кумысных (Айргийн тав), и их владельцам также вручали награды [Клюева, б. г., с. 8].
Однако судьба коня-победителя в прошлом решалась довольно однозначно: на хошунном Надоме его забирал князь, правитель хошуна; на общегосударственном — Богдо-гэгэн.
Славословие в честь коня-победителя (морины цол) — это особый жанр фольклора; певец-импровизатор сочиняет его прямо на ходу, однако в рамках определенных, уже устоявшихся традиций. Вот одна из таких импровизаций в честь лошади, получившей звание Первая из десяти тысяч:
О скакун,
Резво ушедший со старта
И первым пришедший к финишу,
Оторвавшись от остальных,
Ставший первым из многих тысяч
Чей ты, скакун?
О первый из тьмы!
Ясное чело, шелковые поводья —
Это сказано о тебе!
И даже лошадь, приходившая к старту последней, удостаивалась своеобразной «хвалы» в свою честь:
По ошибке и недогляду
Хозяина этого скакуна
Привязь его во время выдержки оказалась слишком короткой.
Парнишка, который скакал на нем, был неопытным,
А плетка в его руках — слишком короткой.
То холмы, то ямы на пути ему попадались,
Помехи, задержки на каждом шагу его встречали,
Обрывы и барханы на пути его попадались,
Препятствия то и дело его задерживали.
Хотя он резво начал бег,
Приплелся последним,
Словно телега, запряженная быками.
Хотя в этом году его величают «богатым желудком».
На будущий год быть ему первым,
Первым из тьмы!
Выше были упомянуты числа 12, 7 и 5 (12 стрелков из лука в команде, 7 категорий лошадей, принимающих участие в заездах, 5 призовых мест для лошадей, пришедших первыми в скачках, и т. п.), представленные в надомских играх. Они вряд ли случайны, ибо обладают особой значимостью в монгольской культуре.
Число «двенадцать» во всей Восточной Азии, и в Монголии в том числе, прежде всего, ассоциируется с 12-летним животным календарным циклом и восходящими к нему обрядами жизненного цикла и деталями повседневного быта. В этом ряду можно назвать обряд жилийн оролго (поворот года), совершаемый человеком раз в 12 лет, в годовщину своего циклического знака [Позднеев, 1887, с. 426–433; Жуковская, 1983 (II), с. 54; 1985, с. 178]; деление пространства юрты на 12 хозяйственных сегментов, каждый из которых «привязан» к одному из животных цикла и ассоциирован не столько с реальными чертами этих животных, сколько со свойствами, приписываемыми им в мифологии [Даажав, 1974, с. 95; Жуковская, 1985, с. 175].
Не следует, однако, любое применение числа «двенадцать» прямолинейно увязывать только с календарем. По мнению ряда специалистов, число «двенадцать» в мифологии выступает как символ целого, целостности, соединения воедино частей, что бы собой ни представляли это целое и его составные части: год и входящие в него 12 месяцев, жертвенное животное и 12 частей, на которые оно может быть поделено, и т. д. Впрочем, такие «наборы» (целое и 12 его частей) в каждой культуре достаточно специфичны [Айрапетян, 1981, с. 75–76; Ардзинба, 1982, с. 44]. В виде предположения отнесем это и к монгольской культуре.
Числа «пять» и «семь» также присутствуют во многих мифологиях как некое организующее и классификационное начало. В Монголии эти числа и связанные с ними образы встречаются достаточно часто: «пять цветных» (пять народов, покоренных Чингисханом, к названиям которых добавляется цвет), «пять твердых» (набор из пяти частей туши барана, обладающий лечебным свойством), «пять надрезов» (они делаются на голове барана, подаваемого на стол по случаю какого-либо ритуального застолья), «пять видов пищи» (ими обмениваются друг с другом гости и хозяева на Новый год), Семь богов, или Семь старцев (название созвездия Большая Медведица), и т. д. Пятичленные культурные комплексы в Монголии связаны с удобством счета по пальцам руки, даже лингвистически слова «пять» и «рука» происходят от одного корня, а семичленные имеют математическо-астрономическую основу (семь дней недели как половина лунной фазы) [Жуковская, 1987, с. 248–249].
Надом сам по себе не связан непосредственно с хозяйственной деятельностью монголов и более несет в своем облике черты общественного праздника, прошедшего через многие исторические этапы развития монгольского общества и государства, каждый из которых внес свой вклад в его нравственное и обрядовое содержание.
Календарный отрезок года, когда он отмечался, был своего рода пиком весенне-летнего сезона. При этом он не был ни серединой и ни концом весенне-летнего сезона. Надом отмечался, когда одна из самых тяжелых хозяйственных работ скотовода — перегон скота на летние пастбища — была закончена, когда молодняк вставал на ноги и набирал вес, когда удойность и жирность молока поднимались, когда появлялся первый запас свежих молочных продуктов. Это было самое подходящее время для эмоционально-праздничной передышки.
Таков Надом — второй после Нового года (Цагаан сара) календарный праздник.
В наши дни он — праздник победы революции, смотр достижений страны на сегодняшний день. Спортивная часть современного праздника пронесла сквозь века свой традиционный облик, в котором столь ярко отражена монгольская культурная специфика.
Конец лета и начало осени в хозяйстве скотовода-кочевника — время напряженного труда. Заботы набегают одна на другую, каждая требует времени и сил, и ни одну нельзя отложить хотя бы на несколько дней. Именно в это время идет активное доение коров и изготовление молочных продуктов (вытапливание сливок и получение топленого масла, изготовление и просушивание на солнце разных сортов творога, мягкого пресного сыра и т. д. — все это делается и для каждодневного потребления, и заготавливается впрок). Коров доят 2–3 раза в день, сдоенное молоко тут же поступает в переработку.
Чуть позже начинается доение кобыл (их доят 6 раз в день) и изготовление кумыса; затем таврение лошадей, стрижка овец и изготовление войлока. Почти каждое из этих хозяйственных мероприятий сопровождалось календарно-хозяйственным