найра — пиршество по случают завершения этого вида работы. Поскольку в изготовлении войлока ежегодно в каждом айле участвовали одни и те же семьи, то найры по этому случаю они устраивали у себя по очереди. В этом году — в одной семье, в следующем — в другой и т. д.
Начало осени — это период изобилия молочных продуктов: пенки (өрөм), кумыс (айраг), сухой творог (ааруул), сыр (бяслэг), масло желтое (шар тос), масло белое (цагаан тос), молочная водка (цагаан архи) — все имеется в достатке.
Внешне найр выглядел, как все другие найры; собирались старики и молодежь, женщины и дети. Пили кумыс и архи, ели все, что имелось в этот момент, в основном молочные продукты, произносили благопожелания, пели песни. Но специфика речей и благопожеланий была особой, связанной только с войлоком и процессом его изготовления. Друг другу желали, чтобы войлок был мягким, теплым и прочным. И если кто-либо из посторонних в этот момент приезжал в айл, где шла работа, он обязательно говорил: «Пусть ваш войлок будет белым, как раковина, крепким, как кость, красивым, как шелк».
Вот пример одного из таких благопожеланий валяльщикам войлока в поэтическом переводе Н. Гребнева:
Пусть доброй будет ваша кошма,
Пусть очень большой будет ваша кошма.
Пусть будет кошма и твердой и пышной,
Пусть будет кошма без задоринки лишней.
Пусть будет кошма белей, чем гора,
Пусть будет кошма ценней серебра,
Тверже, чем кость, и глаже, чем лед,
Скорее пусть в дело она пойдет.
Пусть будет она и грубой и нежной,
Пусть будет, как раковина, белоснежной.
Для сотни юрт пусть будет покровом,
Пусть будет преградой морозам суровым.
Эта древняя магическая формула благопожелания людям, делающим войлок, стала в наши дни этикетным стандартом общения в праздничные дни. В ответ обязательно следовало сказать: «Благодарим за благословенные пожелания, пусть будет по-вашему» [Нямбуу, 1974, с. 231].
Самым последним в цепочке календарно-хозяйственных найров был найр по случаю забоя скота и заготовки запасов мяса на зиму. Запасы на зиму — одна из главных забот в жизни кочевника, и мясу среди них принадлежало основное место. Но начинать заготовку мяса можно было лишь с наступлением морозов, чтобы оно могло храниться в замороженном виде до тех пор, пока не будет съедено.
Монголам известны и летние способы заготовки мяса: вяление узких полос нарезанного мяса на солнце, копчение таких же тонких полос в дыму очага в юрте, поджаривание в котле до такой степени, что куски мяса превращались в обугленные комочки, которые потом растирались в мясную муку. Заготовленное таким образом мясо малогабаритно, транспортабельно, не портилось при перемене погоды, могло быть быстро приготовлено, и потому эти запасы особенно охотно брались в дорогу. Однако таким мясом питались в основном летом и осенью; это могло быть мясо степных сурков (тарбаганов), птиц (степная дрофа), овец и даже коров, но последних летом в момент нагула забивали редко.
Мясо к зиме, к весне и лету (его запас нужно было растянуть до начала лета — времени, когда появлялись свежее молоко и первые молочные продукты) готовили и запасали иначе. Если морозы наступали рано, то забой скота могли устроить в третий месяц осенне-зимнего сезона, т. е. еще осенью. Однако чаще всего это делалось в начале зимы. Как и все прочие хозяйственные мероприятия в жизни скотоводов, он проводился силами группы родственных или соседних семей. Отобранных для забоя животных сгоняли в одно место, привязывали или помещали в загон. Животные, чуя запах свежей крови, вели себя беспокойно, стараясь вырваться из рук человека.
К забою и разделке туш приступали сразу несколько мужчин. У кочевников евразийских степей это занятие отшлифовано веками, в нем отточено каждое действие, и большинство мужчин, живущих в худоне, могут проделать всю эту процедуру достаточно виртуозно. В забое и разделке туши одного барана участвовали обычно два человека: один забивал животное, а его помощник своевременно подставлял посуду, куда сливалась кровь (она не пропадала, и вся шла в «дело») и складывались внутренности (сердце, легкие, печень — отдельно, кишки и пр. — тоже отдельно). Тут к работе присоединялись женщины, ибо переработка внутренностей, промывка кишок, изготовление кровяной колбасы из чистой крови или в смеси с мелко нарубленными внутренностями и жиром, иногда с добавлением дикого лука и чеснока — дело чисто женское. Раздельщик, оперируя только ножом, снимал шкуру, расчленял по суставам тушу на отдельные куски, среди которых семь основных были следующие: передние и задние ноги, грудинка, крестец, позвоночник [Викторова, 1980, с. 27].
Во время праздничного застолья голова барана подносилась почетным гостям; на блюде с мясом она всегда помещалась сверху, при вручении гостю поворачивалась «лицом» к нему. Голову барана ставили перед ликом буддийских божеств на домашнем алтаре; череп относили в качестве жертвы Духу-хозяину местности на обо. Крестец — кусок, которым угощали особо уважаемых и пожилых гостей. Лопатку подавали только мужчинам, причем человек не должен был съесть к один, а был обязан поделиться с кем-либо из соседей, но только не с женщиной; освобожденная от мяса лопатка использовалась в гадательной практике. В грудинке особенно ценились первые четыре ребра; их во время торжества делили между наиболее уважаемыми гостями.
Мясо замораживали на зиму и целыми тушами, и кусками. Хранили его в специально вырытых ямах, плотно прикрыв их от хищников и собак, на повозках, куда их клали завернутыми в шкуры, или в «черных» (хозяйственных) юртах.
К вечеру, когда разделка туши заканчивалась, устраивался найр. Главным угощением на нем были блюда, приготовленные из тех частей забитых животных, которые не подлежали долгому хранению, т. е. из внутренностей. Тут были и просто отварные части туши (сердце, легкие, почки), и кровяная колбаса. Отдельно поджаривали на углях печень, завернув ее в слой брюшного жира. Народная традиция приписывала всем видам внутренностей особые качества, способность усиливать определенные свойства человеческой природы: съеденное сердце увеличивало храбрость, печень — силу, тестикулы — половую потенцию [Этнография питания, 1981, с. 123]. Сердце отдавали мальчикам — пусть растут храбрыми, но вообще-то старались, чтобы всем, взрослым и детям, досталось хотя бы понемногу всего, что было на столе. Все семьи, принимавшие участие в забое скота и разделке туш, варили в этот же вечер или на следующий праздничные мясные блюда.
Пиршество длилось в течение нескольких дней то в одной, то в другой юрте.
Если гулянья во время Надома происходили на открытом воздухе, в степи, у подножия гор, то найры и сопровождавшие их застолья устраивались обычно в юрте.
Существовал неписаный свод правил поведения во время найров. Основные из них следующие.
Все участники — старики, женщины и мужчины, молодежь, дети — размещались в юрте в определенном порядке. В северной ее части, противоположной входу (хоймор), сидели старики и почетные гости. Во главе стола — главный распорядитель найра. Это мог быть хозяин юрты или почетный гость — уважаемый старый человек, наконец, просто остроумный и веселый мужчина, способный и за порядком следить, и вовремя пошутить. По правую руку от него сидели все остальные мужчины: поближе к нему — пожилые, далее — средних лет, совсем у двери — молодежь. По левую руку от него точно в таком же порядке размещались женщины; маленькие дети рядом со своими мамами, подростки — у самых дверей. В таком размещении участников найра мы видим проявление древнейшей бинарной оппозиции: правое (мужское) — левое (женское), универсальной и основополагающей почти для всех культур мира.
Все участники найра сидели лицом к центру юрты, подложив под себя одну ногу и выставив перед собой колено другой. Мужчины на мужской стороне юрты сидели на левой ноге, выставив перед собой правую, а женщины на женской стороне юрты сидели на правой ноге, выставив перед собой левую. Это одна из самых распространенных традиционных поз у монголов: она и праздничная, и будничная, и мужская, и женская, так можно сидеть в юрте, и за ее пределами, в степи и на окраинах городов. По-монгольски она называется бохирч суух («сидеть согнув ноги») [Жуковская, 1983, с. 64].
Все участники найра должны быть аккуратно одеты: пуговицы застегнуты, обшлага рукавов подвернуты, шапки у мужчин надеты ровно, а не набекрень, косынки у женщин аккуратно подвязаны. Специальной праздничной одежды для таких случаев не существовало — просто старались надеть дээл какой-либо яркой расцветки. Праздничная аккуратность в одежде, противопоставленная обычной будничной вольности, и была главным элементом, который отличал будни от праздника в сфере одежды.
Разговаривать с соседями, входить или выходить из юрты без разрешены главного распорядителя найра запрещалось.
Нарушение каждого из перечисленных четырех правил каралось штрафом: большой пиалой кумыса, маленькой пиалой молочной водки или исполнением песни, причем далеко не всякой, а традиционной — протяжной, лирической (уртын дуу) [Жуковская, 1979, с. 58].
После главного распорядителя самой важной фигурой найра был виночерпий, человек, разливавший водку или кумыс в пиалы присутствующих. Приняв от каждого пиалу обеими руками, он наполнял ее напитком и возвращал также обеими руками либо одной правой, поддерживая при этом левой рукой локоть правой. Это традиционный жест гостеприимства в монгольском обществе. Правая рука всегда осмыслялась как «рука благодати» (