Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии — страница 77 из 105

хишигтэй гар), только ею можно было вручать подарок, отдавать что-либо на сторону и вообще совершать какие-либо значимые жесты.

Найр начинался с того, что кто-либо из гостей произносил речитативом благопожелание, посвященное тому событию, которое собрало всех вместе, а также хозяевам, в юрте которых все это происходило, и сразу же устанавливалась атмосфера общего оживления и веселья. Питье и еда чередовались с пением. Иногда это продолжалось всю ночь до утра.

Любопытны способы обращения с пьяными во время таких сборищ. Если кто-то упивался допьяна, не слушал распорядителя, мешал всем остальным и вообще всячески нарушал праздничный этикет, его поначалу пытались урезонить, уложить спать где-либо в соседней юрте или отправить домой, вставив ноги в стремя и усадив в седло. И если всадник уже не соображал ничего, то конь безошибочно доставлял своего хозяина в его собственную юрту. Если же это не удавалось, нарушителя порядка закатывали в рулон войлока и поливали водой до тех пор, пока не наступало отрезвление, после чего распорядитель делал ему внушение и отсылал домой [Жуковская, 1983, с. 72–73]. Так поступали со «своими».

Но если напивался «чужой», т. е. гость, то это считалось хорошим признаком. Еще в начале XIII в. китайский посол Чжао Хун писал в «Полном описании монголо-татар»: «Всякий раз, когда [татары] видят, что чужеземный гость, напившись, шумит, нарушает этикет либо его рвет или [он] уснул, они бывают очень довольны и говорят: „Раз гость напился, то, значит, [он] с нами душа в душу!“» [Полное описание, 1975, с. 83].

Найры проходили весело. Это были часы отдыха в разгар рабочей страды. Песни, шутки, гулянья — вот их основные черты. Они заканчивались, и опять наступало затишье, начинались хозяйственные будни в ритме, характерном для кочевого скотоводческого уклада. Но какое-то время спустя эта тишина опять взрывалась безудержно веселым праздником найром.


В преддверии нового года

Праздничные найры завершали осенне-зимний период годичного цикла. Приближалось начало нового календарного года.

С праздника Цагаан сар, отмечавшегося в новолуние 1-го месяца, начинался очередной календарный год, весна, первый месяц весенне-летнего сезона.

Зима была самым тяжелым временем в жизни кочевников. Изнурительный холод, сильные ветры, нехватка подножного корма для скота (заготовка кормов — явление относительно недавнее в жизни монгольских скотоводов). Снегопады нередко вели к бескормице и падежу скота. Люди тоже жили на жесткой продовольственной диете, так как запасов пищи, заготовленных на зиму, часто не хватало. Зимой обрабатывали кожи, шили обувь, одежду, простегивали войлок, готовили его для будущих молодоженов и их новых юрт. Медленно тянулась зима, но все ближе и ближе Новый год (Цагаан сар) — конец зимы, начало весны, хотя ухода холодов и появления первой зелени ждать еще очень и очень долго.

Впереди не просто Новый год, а новый виток жизни. Особенно важным считался он для тех, кто вступал в 13, 25, 37-й и т. д. (+ 12) годы своей жизни, так как для них заканчивается очередной 12-летний цикл и наступает год того циклического знака, под которым они родились. Народная практика рассматривала этот год как определенный символический рубеж, переход которого требовал особой магической подстраховки. Точно так же приближавшийся Новый год важен для тех, кто вступал в 10, 19, 28-й и т. д. (+ 9) годы своей жизни: эти годы находились под покровительством девяти цветных «родимых пятен» (мэнгэ). Считалось, что от них тоже многое зависело в судьбе человека.

Если приходящий год был неблагоприятен для людей перечисленных возрастов, то им следовало обязательно побеспокоиться о совершении превентивных магических обрядов: «поворот годов» (жилийн оролго) — для тех, чей возраст делится на 12, и «очищение родимого пятна» (мэнгий засал) — для тех, чей возраст делится на 9. Особенно волновались те, кому 81 год (9×9), что особенно опасно для всех — и для самого человека, и для его семьи, и для всего хотайла. Тут обряд осложнялся, ибо субъектом его являлся уже не один человек, как в прочих случаях, а весь окружавший его семейно-родственный и соседский коллектив [Szynkiewicz, 1981, с. 190; Жуковская, 1983 (I), с. 54; 1985, с. 176–178].

Но конечно же, Новый год с нетерпением ожидали не только люди перечисленных возрастов, но и все остальные. Заранее приходилось думать о том, чтобы новогодний стол был обильным, а потому старались попридержать некоторые запасы мяса и молочных продуктов, экономно их расходовав в течение оставшегося до праздника времени.

И вот наступал канун Цагаан сара — битуун. В юрте наводили порядок, убирали грязь и мусор, накопившиеся за год, вытряхивали и чисти старую одежду, если есть новая, то надевали ее, зажигали лампады перед фигурами буддийских божеств на домашнем алтаре, «брызгали» молоко Хозяйке очага и огня из ритуальной ложки с девятью отверстиями (цацал).


Ритуальная ложка с 9 углублениями (цацал); используется для возлияния молоком духам Неба, Земли и жилища во время празднично-обрядовых церемоний [Taube, 1983, рис. 35].


На стол ставили свежесваренное мясо, приготовленные на пару пельмени, имевшиеся в наличии молочные продукты (топленое масло, сухой творог, сыр), испеченное особой формы ритуальное сдобное печенье (ул боов, хэвийн боов), рисовую кашу на молоке (цагаалах). Отведав всего понемногу, провожали старый год и ложились спать.

Вставали, когда едва-едва начинало светать, чтобы начать по-настоящему праздновать Цагаан сар.

Начинались гадания и предсказания, новогоднее застолье и новогодние, полные особого смысла и магического значения игры, хождения из юрты в юрту и взаимные поздравления, благопожелания старших младшим и младших старшим, обмен подарками, что имело особую важность в системе монгольской культуры [Жуковская, 1986, с. 160–162], и подношение жертвы духу-хозяину местности и предкам рода.

Новый год наступил! А с ним вместе пришли новые хозяйственные заботы и чередующиеся с ними календарно-хозяйственные праздники и обряды. Новый год — новый цикл.


О соотношении народных календарно-хозяйственных и буддийских праздников

Изучение календарной обрядности монголов невозможно без постановки проблемы соотношения народных и буддийских праздников. Анализ культурной традиции монголов позволяет говорить о ее стабильной сохранности в рамках буддизма. Даже в буддийской обрядности монголов заметно присутствие добуддийского компонента. В народной же культуре влияние буддизма представляется очень поверхностным. Буддизм лишь как бы обрамлял традиционную культуру, но не изменял ее сути.

Буддизм проник в Монголию (не считая первой волны в XIII в.) во второй половине XVI в., официально утвердился и законодательно укрепил свои позиции в середине XVII в., а собственно ламаистская культовая обрядность сложилась лишь к началу XVIII в. За два с половиной столетия (XVIII — начало XX в.) буддизм весьма преуспел в подчинении и перестройке многих официальных сфер жизни монгольского общества, прежде всего, экономики, политики, культуры. Он стал той основной идеологической системой, на которую опирались в своей деятельности все общественные течения и группировки: те, кто содействовал утрате Монголией независимости и превращению ее в вассала цинского Китая, и те, кто боролся за сохранение ее независимости; те, кто насаждал мракобесие, и те, кто ратовал за создание очагов просвещения; те, кто укреплял экономическую мощь монастырей, и те, кто боролся со стяжательством и корыстолюбием лам. Одним словом, самые разные силы искали в буддизме нравственную и реальную опору своим программам и действиям [Нацагдорж, 1968, с. 58–61; Абаева, Жуковская, 1983, с. 133–134; Попова, 1987, с. 48–52, 67–68]. Именно потому, что буддизм устраивал всех, его роль в истории и культуре Монголии оказалась столь значительной и многоликой.

Наименьшее влияние буддизма испытала на себе традиционная народная культура.

Подобное утверждение несколько противоречит устоявшейся точке зрения, будто ламаизм поглотил и пропитал собою «всё» и только благодаря этому сумел сохранить и завоевать свои позиции в стране. Это верно, но лишь отчасти, ибо к понятию «всё» надо подходить дифференцированно. Народная культура, имевшая многовековые корни и древнейшие истоки, оказалась более устойчивой и менее подверженной идейным новшествам, чем экономика, политика, официальная культура. Институты феодального государства, родившиеся вместе с государством, были динамичнее во взаимоотношениях с идеологическими системами того же государства, чем традиционная культура, уступавшая свои позиции в какой-либо сфере лишь для того, чтобы еще сильнее закрепить их в другой [Жуковская, 1978, с. 31]. Это свойство позволило ей уцелеть и сохранить в рамках ламаизма относительную целостность. Это стало особенно ясным, когда ламаизм в течение двух десятилетий, последовавших за победой Народной революции 1921 г., резко сдал свои позиции. Стало очевидным, что мир народной культуры, несмотря на исторические и идеологические катаклизмы, сохранил себя, продемонстрировав свою жизнестойкость. Это относится и к календарным праздникам, связанным с традиционной хозяйственной деятельностью монгольского народа.

В монастырях Монголии в XIX — начале XX в. отмечали немало буддийских праздников. Почти каждый месяц, а иногда даже по нескольку раз в месяц происходили какие-либо крупные монастырские хуралы.

Вот перечень некоторых, наиболее важных из них: в первые две недели 1-го месяца нового года проводилась служба по поводу наступления Нового года, а также в честь 16 чудес, совершенных Буддой; в 7-й день 4-го месяца года отмечался день рождения Будды, в 8-й день того же месяца — день первой стрижки его волос, 15-го числа того же месяца — день его погружения в нирвану; в 4-й или 15-й день 6-го месяца года отмечался праздник Круговращения Майтрейи, Будды грядущего мирового периода; в 25-й день 10-го зимнего месяца — Праздник лампад, день памяти основоположника школы Гелукпа Цзонхавы и т. д. [