же «бабушкой». От их брака родились Госпожа-хозяйка скота (Чугдаг Цунмо) — «матушка» и Господин-владыка скота (Чугчжэ Цунпо) — «батюшка». У них родилось семь сыновей, которых вместе называли Семь братьев — Духи (Лха) скота. Это Дух лошади, Дух яка, Дух дикого яка, Дух дзо, гибрида яка и коровы, Дух быка, Дух овцы, Дух козла [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 306].
Для совершения обряда почитания Семи братьев — Духов скота выбиралось ритуально чистое место и возводилась «усадьба» (кхар). На вершине ее располагалось подобие белой лошади, за ним ставили белую (намкха) клетку-ловушку, дощечку с зарубками, стрелу, веретено, белую попону, торма (жертвенный хлебец). В жертву приносили молоко, пиво, источник света (масляную лампу), устраивали воскурение, предназначенные Семи братьям и их прародителям. Их приглашали снизойти на различные предметы: «дедушка» нисходил на белую лошадь, «бабушку» приглашали стать хозяйкой «усадьбы», «батюшка» нисходил в белое намкха, «матушка» — в дощечку с зарубками, уздечка предназначалась для Лха лошади, носовое кольцо — для Лха дикого яка, веревка — для Лха домашнего яка, зеленый корт — для Лха дзо, кисточка — для Лха быка, для Лха овцы — шерстяная веревка, а для козлиного Лха — попона. Церемония завершалась просьбой к Семи братьям — Духам скота защитить и сберечь каждый вид скота. Над свежим зеленым кормом шептали мантры (буддийские заговорные молитвы), чтобы корм пошел впрок и не было падежа скота [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 527–528].
В Амдо с подобными просьбами обращались к Горному божеству (Ньянчжэ Гунгон), который защищал от болезней людей, лошадей, рогатый скот и овец. Он защищал также от ударов молнии и вредного влияния планет, насылавших непогоду [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 215].
В качестве «оружия» (зор) против хищных животных из теста на ячменной муке с водой или молоком печатали по деревянным матрицам бйолзор — изображения, воспроизводившие собаку, шакала, волка. Над ними читали мантры, затем их бросали против «врага». Для защиты животных в стаде от разнообразных бед и напастей делали два вида жертв-заместителей (луд), которые также печатали по деревянным матрицам из теста. Это были изображения лошади, овцы, яка, козла [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 361].
Время весны — период напряженного труда и постоянного опасения за сохранность будущего урожая, будущего приплода. Зависимость от природных условий способствовала развитию у тибетцев целого комплекса обрядов, направленных на «нейтрализацию» враждебных проявлений стихий и обеспечение урожая, благополучного пребывания скота на пастбищах. Поэтому существовал целый институт «посредников» между божествами, воплощавшими стихии, и жителями деревень, городов, монастырей. Практически в каждом селении были свои «укротители» града (сэргагпа), «предсказатели и заклинатели» погоды (лхава). Их главным занятием было «защищать» поля и пастбища от града, гроз, ливней, «вызывать» дожди во время засухи. После того как высевалось последнее зерно, они становились «посредниками» между божествами и жителями [Dargyay, 1982, с. 15]. В качестве награды они получали часть урожая. Если же град или дождь наносили ущерб урожаю, несмотря на все усилия заклинателей, их изгоняли из селений или требовали возмещения за убытки. Существовало даже множество анекдотов про несчастные судьбы «оракулов погоды». Поэтому начиная с 3-го месяца и до самой осени «заклинатели» погоды предпочитали жить на вершинах гор, откуда могли наблюдать за внешним миром, чтобы удобнее было предупреждать о надвигающейся непогоде [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 473].
В Восточном Тибете местные бонские заклинатели первые обряды по предотвращению гроз и града начинали с приходом весны. В сопровождении мужского населения деревни они отправлялись на ближайшую гору, где на перевале или на горной вершине находилась куча камней (лабце). То был знак коллективной принадлежности этой высокой точки ландшафта данной деревне. Тибетцы полагали, что восхождение на господствующие в той или иной местности горы дает человеку, совершившему его, силу властвовать над окружающими людьми. Поэтому общественное мнение расценивало восхождение чужака на запретную вершину как преступное желание нарушить равенство в общине, как стремление установить власть над ней [Козлов, 1947, с. 258]. Обновив лабце, «заклинатель» погоды втыкал в него новые копья с изображением мифической птицы чунг, которую считали «защитницей» от града. Затем «заклинатель» читал молитвы над срезанными березовыми ветвями. В нижней части они окрашивались в черный цвет китайской тушью, а в верхней — на них делалась насечка, к которой привязывалось несколько белых перьев фазана. Крестьяне втыкали эти ветви в землю на своих полях в качестве «защиты» от града.
В особо опасных случаях, когда надвигавшаяся туча грозила уничтожить весь посев, обращались за помощью к богине, известной под именем Разгневанная и черная хозяйка кладбища, или же Разгневанная и черная хозяйка тысяч сорняков (Дуртходчи Дагмо Тхойма Нагмо). В тибетской мифологии ей подчинялись Хозяева града, Хозяева молнии, Божества ветра, насылавшие град, Богини молний, рассыпавшие зерна града из полных мешков. В конце этой церемонии обращались за помощью к Будде Шакьямуни. А уж если и он оказывался бессилен, то взывали к одной из ипостасей Чэнрези, Кхасарпани, и читали формулу «Ом мани падме хум» [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 474].
В Амдо, чтобы «предотвратить» грозу и градобитие, в грозовые облака при помощи пращи метали медные ваджры. Иногда метали глиняные шарики размером с боб или же совсем маленькие, как маковое зерно.
К северу от Лаврана во время грозы служитель читал Лубум, книги древней тибетской религии Бон, перед чашей, на которой устанавливал две палочки крест-накрест, а на них помещал ваджру. Потом эту ваджру метали в тучу. Иногда пращой метали зерна; во время грозы в тучу бросали также маленькие шарики из цзамбы. В принципе ваджру метали только в крайнем случае, когда шел очень сильный град. Тот, кто совершал грозовой обряд, не должен был есть чеснок, лук, мясо.
В Лавране совершали другой обряд. Вырывали ямку, укладывали в нее вылепленную из теста лягушку, делали над ямкой насыпь и в ее верхушку втыкали вертикально палку [Потанин, 1950, с. 434, 435].
В Ганьсу тибетцы устанавливали «градоотводы» (сэрунг) — четырехконечные деревянные кресты, которые водружались на самом высоком месте около поля. На верхнем конце вертикального перекрестья вырезалось подобие человеческого лица. Концы горизонтального перекрестья почитались за руки. Такие кресты бывали в рост человека. Местные предсказатели (лхава) устанавливали «градоотводы» в 4-м месяце [Потанин, 1950, с. 435].
В Центральном Тибете от града оберегались несколько иными обрядами. На полях «заклинатели» также ставили «градоотводы». Но в данном случае это были черепа ослов, собак, обезьян, змей, ворон. Их наполняли бумагами с текстами заклинаний и астрологическими рисунками, магическими формулами. Черепа перевязывали нитками пяти различных цветов. Такие черепа, а также приношения пяти драгоценных металлов закапывались на вершине горы, которая располагалась на пути движения туч с градом. Поверх захоронения устанавливали маленькую пирамиду из камней (тхотхо), в которую втыкали несколько намкха в качестве сеток-ловушек для Хозяев града [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 473–474].
Особой славой пользовались «заклинатели» из Кхама. Обряды, «предотвращавшие грозу», они начинали с того, что в жертву приносили черного козла. Из шкуры набивали чучело и насаживали на кол, посвящая божеству по имени Гарба-Нагпо (Черный кузнец). Его атрибуты — молот и щипцы, ездовое животное — черный козел. К копытам и ко лбу чучела козла привязывали тхамшинг — деревянные таблички с насечками, являвшиеся оружием против злых демонов [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 155–159, 470].
Суровые географические условия Тибета, большая зависимость от погодных условий предопределили появление официальных «заклинателей», состоявших на службе правительства. Тибетское правительство имело в штате трех «заклинателей» погоды, которые должны были защищать Поталу, Лхасу, Норбулинг от ненастья и особенно от града, поскольку град, выпавший в этих местах, почитали за плохое предзнаменование для всей страны. Согласно легендам, однажды весь город Лхаса оказался за короткий промежуток времени засыпанным ледяным градом. И только на Поталу на центральный тибетский храм Чжу и на Норбулинг не упало ни одной градинки. Это «чудо» произошло якобы благодаря искусству «заклинателя»: он расставил вокруг этих мест множество «защитных межевых пирамидок» [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 470]. Если же град выпадал на Норбулинг, «заклинатель» объяснял, что так было угодно богам: они демонстрировали свою мощь простым людям. В доказательство своего умения управлять водой «заклинатель» наливал воду в сито и произносил соответствующие мантры. Пока звучал текст заклинаний, вода удерживалась в сите и не проливалось ни капли. Как только голос умолкал, вся вода мгновенно прорвалась сквозь сито [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 470].
Основные инструменты заклинателя погоды — ваджра, колокольчик, канлин, труба из человеческой берцовой кости, звук которой отгонял, как полагали тибетцы, злых духов, насылавших непогоду. Особую роль играл барабан. С его помощью определяли предстоящие изменения погоды: если звук барабана был низким и глухим, то это предвещало плохую погоду, если высоким и звонким, то изменения погоды не предвиделось; если же кожа барабана вдруг становилась растянутой, грубой, морщинистой на ощупь, то в течение трех дней ждали прихода ненастья [Нга тэ таг тхэб]. Чтобы определить, несут ли облака грозу, предсказатель наполнял плоскую чашу водой и по отражению в ней облаков и по некоторым другим специфическим признакам определял — грозовое это облако или градобойное. И в зависимости от ситуации мгновенно принимал решение о защитных обрядах [