На этот же день приходились бега и соревнования в стрельбе из лука, а паломники обходили близлежащие священные горные пики [Duncan, 1964, с. 18].
В 4-й день 6-й луны отмечался Праздник зажженных масляных светильников [Mackdonald, 1932, с. 212].
В монастырях в 20-й день того же месяца отмечали праздник, посвященный женским божествам высокого ранга в структуре буддийского пантеона — Дордже Пхагмо (санскр. Ваджраварахи), Дордже Кхадома (санскр. Ваджрайогини) [Beyer, 1973, с. 47], а также бодхисаттве Чэнрези. Праздник посвящался им, потому что они помимо исполнения своих обычных функций в буддийском пантеоне «помогали» и в борьбе с непогодой, подчиняя своей воле не только атмосферные божества, насылавшие град, ветры, молнии, грозы, но и тех злых духов, которые мешали заклинателям погоды успешно бороться с неблагоприятными явлениями [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 468–469].
В Амдо и в тибетских деревнях провинции Ганьсу в те же дни жители отправлялись совершать подношения божеству близлежащей священной горы [Потанин, 1950, с. 314].
Но существовали и более простые способы борьбы со стихиями. В 6-м месяце в районе Амдо обычно было довольно много дождей и ливней. Если обычные способы «борьбы» со стихией оказывались малодейственными, то, как полагали тибетцы, достаточно было бросить на тлеющие угли горсть соли, а потом эти угли выбросить, чтобы дождь немедленно прекратился.
Конец 6-го месяца оказывался столь же значимым для тибетцев, как и середина 5-го. По тому, как проходили последние дни 6-го месяца и начало 7-го, определялись виды на урожай этого года. На это время опять приходились «нисхождения» духов в тела оракулов, которые после этого предсказывали судьбы.
За несколько дней до конца 6-го месяца, перед отбытием оракула храма Кармашара из Лхасы в монастырь Сэра, во дворе храма происходил Чам, посвящавшийся божеству Монбу Путра, одна из функций которого состояла в «управлении» грозой и градом. Чам исполняли лхасские полицейские и нищие — «могильщики». В 30-й день 6-го месяца оракул Кармашара отправлялся в монастырь Сэра, чтобы прорицать будущее Тибета; его свиту составляли монахи и несколько «могильщиков». Когда оракул возвращался в Лхасу, впереди процессии несли символические предметы, обозначавшие результат гадания. Затем полный текст его прорицаний вывешивался для обозрения на воротах храма в Лхасе, где каждый мог ознакомиться с тем, что ожидало страну. Многие переписывали текст, желая в будущем проверить достоверность предсказаний [Nebesky-Wojkowitz, 1956, с. 424–425]. Этот день был значимым для всех монастырей Тибета, да и для всех его жителей.
Для простых людей наступало время безудержного веселья. Все надевали свои лучшие одежды, самые красивые украшения. Все вместе, включая жен и детей, пели, затевали игры и состязания, разыгрывались шутки, женщины переодевались в мужскую одежду, мужчины — в женскую [Stein, 1972, с. 219]. Как уже говорилось выше, по мнению Р. Стейна, специфические обычаи и обряды Нового года перекликались с обычаями и обрядами летних праздников. Например, в 29-й день 6-го месяца в монастыре Лхасы сжигали так называемых «шестидесятников» (дугчуба). Как известно, дугчуба состоял из деревянного столба, прикрепленного к квадратной доске. От четырех углов доски к вершине столба шли картонные полосы красноватого цвета, символизировавшие языки пламени. На верхушке столба прикреплялся сделанный из теста череп. Вся эта фигура должна была отвратить разнообразные беды и несчастья, насылаемые злыми силами. Сожжение дугчубы происходило также и в течение 1-го лунного месяца (в 15-й или 23-й день) [Огнева, 1985 (I), с. 215].
В 29-й день 6-го месяца в храме Брайбун собиралось много народу, в том числе и женщины, которым доступ в Брайбун в обычные дни был закрыт. Дугчубу выносили около полудня и сжигали за пределами монастыря. В тот момент, когда «шестидесятник» бросали в огонь, прорицатель, вошедший в транс, хватал лук и стрелы и стрелял по направлению к костру, чтобы поразить «врагов учения» [Цыбиков, 1918, с. 331–333].
В 30-й день 6-го месяца в монастыре Брайбун происходила смена (в прошлом связанная с инициальной магией) выборных должностей управителей (шамо), младшего и старшего. Назначение их происходило за месяц до того. Было всего десять претендентов. Выбор производился Далай-ламой, выдававшим запечатанный конверт с указанием имен избранников. Конверт вскрывали возле святилища перед монастырем, где претендентов ожидали представители монастыря.
После оглашения имен избранников последние начинали готовиться к принятию должности: нанимали более роскошную квартиру, заводили более богатую обстановку, приобретали атрибуты своей должности — железный жезл, шили особые платья, облачения особого покроя, намечали помощников. Богатые люди Лхасы приходили к ним с многочисленными пожертвованиями, подарками, поздравлениями, деньгами, заручаясь таким образом знакомством и расположением, хотя и кратковременных, но сильных по должности управителей большого монастыря.
К дню смены (30-й день 6-го месяца) все бывало готово. Рано утром к избранным на квартиру являлись старшины их общин в парадных одеждах и слуги. Сюда же приносили два срубленных молодых высоких деревца, на которых были привязаны шарфы-хадаки и изображение символа круговорота сансары Бхавачакры. Каждый шамо выходил из своего дома в сопровождении старшин и слуг своей общины. Впереди него несли деревце, с привязанным к нему изображением Бхавачакры, за ним шел один из старшин, воскурявший курительные свечи, далее шамо в полной форме, но только без жезла (его несли сзади слуги). По пути шамо раздавали всем хадаки.
На западной стороне монастыря оба новых шамо сходились, и далее старший шел впереди, а младший — позади. К их приходу там, где должна была проводиться церемония, на покатом склоне горы расчищали обширную площадку, на которой растягивали большое живописное изображение Будды Шакьямуни. Верхние края крепились к особо устроенной каменной стенке. На стенку становились музыканты монастырского оркестра. В низу сидели предыдущие управители и главный уставщик. По прибытии новых шамо в землю у подножия изображения втыкались два деревца. Сделав три поклона Будде и поднеся изображению по одному длинному хадаку, они тоже усаживались, но их места оказывались ниже сидений старых управителей. Главный уставщик читал коротенькую молитву, которой вторили присутствовавшие монахи. На это зрелище собиралось много народу, располагавшегося на окружающих склонах.
Сцена праздничного чаепития в нарядной палатке [Stein, 1972, с. 93, рис. 4]. Прорисовка Г.В. Вороновой.
Затем начинались представления четырех различных трупп, каждая из которых показывала по одному спектаклю. Они пели и плясали под музыку и собственное пение. Новые управители награждали исполнителей хадаками. Этим церемония и завершалась.
Старые управители отправлялись домой, и если их правлением были недовольны, то в них зачастую бросали камни, а у любимых целовали жезл. Новые управители дожидались, пока свернут живописное изображение Будды Шакьямуни (свернутое изображение доставлялось в главный храм, где должно было храниться до следующего года). Покидая место церемонии, шамо шли друг за другом. Впереди шел старший управитель, позади — младший. После прихода в главный храм шамо выступали с речами, в которых говорили о своих планах.
Заключительная часть дня проходила в увеселениях и спектаклях в пределах монастыря. Более зажиточные платили небольшую плату, простой народ смотрел представления бесплатно, хотя там, где были хорошо приспособленные площадки для действа, плата взималась со всех. Во время представлений новые шамо возобновляли договоры с земляческими общинами и управителями монастыря. С наступлением ночи женщины покидали монастырь и являлись на другой день — в 1-й день новой, 7-й луны, а к полудню этого дня окончательно покидали монастырь; уходили также и светские гости [Цыбиков, 1918, с. 333–337].
На конец 6-го — начало 7-го месяца приходилось время сбора первого урожая. Обычаи и обряды этого периода отражали радость земледельцев и благодарение за урожай, моления о будущем.
Конец лета — начало осени совпадали в Тибете с началом сезона, который назывался Праздником кислого молока (Жостон). Как утверждала традиция, название восходит к названию одной из служб монастыря Брайбун в последний день 6-го месяца, когда управители (шамо) передавали свои полномочия вновь избранным. По традиции новые шамо устраивали угощение для всей общины кислым молоком [Shen, Liew, 1953, с. 166]. В Брайбуне церемонии 30-го дня 6-го месяца проводились для того, чтобы изгнать нечистую силу. Как полагали монахи, злой Горный дух, наносящий вред шкурам (Шунчжи-Бдудри), жил в холмах позади монастыря. Весь год ему никак не удавалось выбраться из своей обители, кроме единственного дня в году — 30-го дня 6-го месяца, когда он выходил из своего укрытия и направлялся к монастырю. Увидев театральное действо, Горный дух так увлекался зрелищем, что забывал о своих злых намерениях [Mackdonald, 1978, с. 212; Snyder, 1979, с. 23; Тхубдэн Санчжэ, 1974].
Театрализованными представлениями были отмечены и первые дни 7-го месяца.
В 1-й день 7-го месяца все актеры (лхамопа) отправлялись в Норбулинг с песнопениями благодарения. Там каждая группа выступала по очереди. У каждой из них был свой репертуар. Жители Лхасы приходили в Норбулинг на спектакли в 7-й день 7-го месяца [Tung, 1980, с. 154].
Автором текстов и создателем театрализованных зрелищ традиция считает Тхантхон-Гйалпо (1385–1464), который известен как мастер строительного дела, построивший 108 железных мостов через реки Тибета, а в народных преданиях — как маг и чародей. Считают, что он родился в Западном Тибете, близ Нгари. Его иконографический облик двойствен. Тхантхон-Гйалпо могли изображать в виде седовласого, беззубого старца, якобы просидевшего всю жизнь в лоне матери, ожидая плохую карму, беду Тибета, с тем чтобы выйти из материнского лона и предотвратить, нейтрализовать несчастья. Вместе с тем он изображался в облике могучего богатыря с обильной растительностью, с прекрасными волосами на голове, густой бородой и темными кустистыми бровями.