Серов, 1983, с. 44, 46–49]). Не будучи непосредственно связанными с сельскохозяйственными работами, с их началом или окончанием, с посевом или сбором урожая, они, тем не менее, знаменовали важные вехи года. Время, приуроченное к зимнему солнцестоянию, с одной стороны, как бы подводило общий итог году, с другой же — начинало новый цикл. Обычаи и обряды, позднее перенесенные на Новый год, были связаны с подготовкой к сельскохозяйственным работам и, что значительно важнее, «открывали» начало всего года. Время летнего солнцеворота — праздники лета — завершали окончание забот по уходу за созревшим урожаем, а также начало подготовки к его сбору. И та и другая дата наиболее четко выражала цикличность временного потока: завершение — начало, начало — завершение.
Однако уже в период средневековья в традиционной культуре, прежде всего, земледельческих народов Восточной Азии, укрепилось и стало значимым деление года на четыре времени. Сочетавшееся с более дробным делением на 24 сезона, оно отражало характер земледельческих работ, особенности трудовых процессов.
В советской этнографической науке исследователи неоднократно обращались к изучению функциональной направленности календарных обычаев и обрядов каждого времени года (см., например, [Пропп, 1963; Соколова, 1979, с. 261–264; Календарные обычаи, 1985, с. 232–239]).
Как и у многих других народов мира, весенние обычаи и обряды в основном имели подготовительный характер — были тесно связаны с той реальной работой, которую крестьяне проводили накануне начала сельскохозяйственного года.
Особое место среди обрядов весеннего цикла занимали ритуалы, связанные с продуцирующей магией, с магией плодородия. Так, у корейцев 1-й день 2-го месяца отмечался как День работника, главной приметой которого было приготовление блюда из отбитого риса (сонъпхён). Считалось необходимым в первую очередь угощать этим блюдом сельскохозяйственных работников, которые через несколько дней должны были трудиться на полях. Специально приготовленное, вкусное и питательное блюдо, как полагали, «прибавляло» им сил, должно было способствовать их будущей хорошей работе. У китайцев и тибетцев в первые весенние месяцы были широко распространены обряды поклонения Божествам земли и Хозяевам местности.
Другой важной формой продуцирующих обрядов было проведение в начале весны «работ», имитирующих пахоту земли и отгон птиц. Ряд обычаев и обрядов восходил к древним представлениям о необходимости «передать» весеннему полю «жизненную силу» людей, в первую очередь земледельцев. Люди как бы вступали в контакт, в союз с землей. Для этого на весенних полях устраивались обильные, часто многолюдные трапезы (с праздничной едой и возлияниями), непременным было сидение на земле. Такие обычаи и обряды известны у тибетцев и корейцев. У китайцев широко бытовал обычай топтания весенней травы.
Можно высказать предположение, что эта идея «передачи» весенней земле «жизненной силы» человека лежит в основе широко известного японского обряда любования сакурой (о-ханами). Обычай этот отмечается на протяжении 3-4-го месяцев. Цветение сакуры совпадает в традиционном сельскохозяйственном календаре с началом вспашки земли на рисовых полях, с подготовкой грядок для проросших зерен.
Как свидетельствуют письменные источники, а также наши наблюдения в марте 1982 г. в г. Окаяма, в г. Такамацу (о-в Сикоку), а также в апреле 1988 г. в гг. Инуяма, Нара, Киото — центральной частью праздничного обычая о-ханами является посещение мест, где расположены деревья цветущей сакуры (парк, открытая лужайка, сады). Как уже отмечалось выше, любоваться сакурой обязательно отправляются большой компанией: либо члены семьи всех поколений, и обязательно с детьми, либо друзья и сослуживцы. Надо отметить еще одно обстоятельство: своеобразная кульминация веселой весенней прогулки — маленький пикник, который устраивается под деревьями цветущей сакуры. Время цветения сакуры — это ранняя весна, земля еще холодная и покрыта прошлогодней, засохшей травой. Однако празднующие обязательно расстилают на земле, на газонах парков небольшие пледы, коврики, одеяла, циновки и, расположившись совсем по-домашнему, устраивают маленькое пиршество. Рядом играют дети. Этот весенний праздник под цветущей сакурой обязательно должен проходить весело и радостно.
Представляется, что у этого праздника, сегодня воспринимающегося как высокоэстетизированное явление, воспетого многими поколениями японских поэтов и художников, получившего и буддийскую трактовку (мимолетное цветение сакуры ранней весной соотносится с быстротечностью человеческой жизни, с недолговечностью красоты), есть и древняя земледельческая основа. Цветение сакуры было когда-то важной приметой исчисления времени, указывавшей японскому земледельцу на начало работ на рисовых полях. Возможно, что цветение сакуры наложилось на какие-то другие, более древние природные приметы, столь необходимые крестьянам. Однако на связь с древними аграрными культами в обычае о-ханами указывают, как нам кажется, следующие моменты: сидение на весенней земле, пиршества на земле, участие значительного числа людей, присутствие детей, стремление провести праздник весело и радостно.
Среди обычаев и обрядов весеннего цикла огромное место занимают церемонии и ритуалы, связанные с поминовением предков. Это и китайский праздник Цинмин, и корейский праздник Хансик, которые отмечались по солнечному календарю на 105-й день после зимнего солнцеворота и приходились иногда на 2-й, иногда на 3-й месяц. Одними из главных составных этих праздников были поминовение усопших, посещение и уборка могил. У японцев в XIX — начале XX в. обряды, связанные с почитанием предков, совершались в дни буддийского весеннего праздника Хиган (3-й месяц).
Особая важность весенних церемоний поклонения предкам проявляется в многофункциональности этих обрядовых циклов. Несомненно, они были неразрывны с культами плодородия, с древними представлениями земледельцев о том, что умершие предки, будучи погребенными в земле, связаны с ее богатствами и возможностями и могут «влиять» на будущий урожай [Пропп, 1963]. В то же время, как отмечает В.Я. Петрухин, предки и исполняемые для них обряды, должны были не только «способствовать» плодородию земли, но и «посылать» благодатные природные явления, столь необходимые в начале сельскохозяйственных работ [Петрухин, 1986, с. 18]. Таким образом, считалось, очевидно, что предки «влияли» не только на земные силы, но и на небесные. Наконец, эти церемонии имели огромное социально-коммуникативное значение и должны были «включить» выбывших из коллектива умерших в единый социальный организм; при этом предки как бы «помогали» осуществлять «связь» живущих с потусторонним миром [Петрухин, 1986, с. 20]. Некоторые обряды весеннего цикла имели очистительную функцию (зажигание нового огня у китайцев в праздник Цинмин, у корейцев в праздник Хансик).
Продуцирующая и предохранительная функции весенних обычаев и обрядов проявлялись в том, что в праздниках этого периода особая роль отводилась детям. У японцев в 3-й день 3-го месяца отмечался Праздник девочек, у корейцев этот день считался Праздником детей. В весенние дни у тибетцев часто совершались обряды хождения детей по полям. Аналогичный обычай мы наблюдали в Японии в префектуре Окаяма, во время храмового праздника в храме Тандзёдзи (4 апреля 1982 г.), когда группы нарядно одетых детей проводили по весенним полям.
У корейцев в праздничных обрядах 3-го месяца особо подчеркивалась взаимосвязь всех поколений, их преемственность, а, следовательно, непрерывность жизни. Здесь были и обряды, посвященные специально детям, и развлечения для молодежи, и специальные торжества для людей старшего, поколения, для тех, кто достиг 60-70-80-летнего возраста.
Основные функции летних обычаев и обрядов были направлены на сохранение посевов, на сбережение молодняка в стадах, подготовку к будущей уборке урожая и сохранение поголовья стада, в том числе молодняка.
Продуцирующая магия первых летних месяцев призвана была усилить животворящую энергию солнца. Возможно, именно так первоначально понимались Праздники фонарей, отмечавшиеся у многих народов в начале лета и позднее освященные буддийской идеологией. Следы продуцирующей магии прослеживаются в летней монгольской народной игре в «белую палочку», в которой участвовала молодежь. У японцев на середину лета, на 5-й день 5-го месяца, приходился Праздник мальчиков. С заботой о будущем урожае были связаны состязания «лодок-драконов» у китайцев. Хотя этот обычай был сложным и многофункциональным, но среди его функций есть и проявление магии плодородия. Народная молва гласила, что тот, кто победит в состязаниях «лодок-драконов», будет иметь богатый урожай.
У тибетцев именно на летний период приходились сложные обрядовые циклы, связанные с «заклинаниями» погоды, «укрощением» града и дождя. Своеобразной формой защитительных, охранительных обрядов (прежде всего, для урожая, а, следовательно, и для всего общества, и для каждого человека) являлось исполнение различных сказаний (уже само слово обладало колоссальным магическим воздействием) и театрализованных действ. В этот период в Тибете сказители повествовали о героических деяниях Гэсара, который в одной из своих ипостасей выступал как Погодное божество.
Но несомненно, самыми значительными (а возможно, и самыми многочисленными) в летний период были обычаи и обряды, имевшие очистительные и оградительные функции. Наиболее ярко это отразилось в широко распространенном, у всех изучаемых народов, обычае собирать в это время целебные травы, растения, которые якобы обладали магическим воздействием на здоровье человека. В.Я. Пропп, отметивший на славянском материале главную особенность купальной обрядности (праздник Ивана Купалы) — сбор трав, полагал, что здесь не прослеживается прямой связи с аграрными культами [Пропп, 1963]. Однако, как нам представляется, связь между сбором трав в середине лета и в дни, близкие к летнему солнцевороту, и аграрной обрядностью была. Сбор целебных (вполне рациональное начало) трав и растений, якобы обладавших чудодейственной силой, был связан с очистительной, оградительной магией, с заботой о здоровье членов семьи, селения, коллектива. Именно в середине лета у китайцев, например, значительно возрастала роль разнообразных оберегов и талисманов. По мнению исследователя Д. Тангад, известная монгольская летняя игра в «белую палочку» была первоначально связана с очистительной магией (с предохранением скота от отравления вредными растениями) и проводилась все то время, пока цвели на пастбищах опасные для животных ядовитые травы [