шинэ сар), полнолуние (дэлгэр сар), старый месяц (хууч сар)[647]. Способов обозначения месяцев было несколько. Чаще всего их называли по временам года, выделяя весенние, летние, осенние и зимние. Внутри каждого из времен года месяцы именовались в следующем порядке: начальный, или первый (эхиийн, или тэргууны), средний, или второй (дунд), последний, или третий (суулчийн)[648]. Кроме того, месяцы и дни в месяце могли обозначаться и просто порядковыми числительными: первый, второй… десятый и т. д.
Большой интерес представляет реконструкция народных названий месяцев, восходящих еще к охотничьему периоду жизни монгольских народов. Более всего преуспел в этом вопросе В. Котвич, который сумел свести воедино и сопоставить данные китайских, монгольских, маньчжурских, арабских источников и сведения, собранные Г. Георги, П. Палласом, Г. Потаниным, Б. Баторовым, Н. Поппе, Ц. Жамцарано, М. Хангаловым и др. у разных групп монголов (южных, западных, халха) и бурят (аларских, агинских, тункинских, кудинских, ольхонских, хоринских). По мнению Котвича, старомонгольские названия лучше всего сохранились у бурят бывшей Иркутской губернии, поэтому мы приведем здесь аларский вариант этих названий: весенние месяцы — xusa, ulān zudaŋ, jexe burgan; летние — baga burgan, gani (xubi), xożi; осенние — ȱlżin, xůůk, ulara; зимние — ůri, guran, buga[649]. У нижнеудинских и ольхонских бурят имеются некоторые варианты названий и наблюдается некоторое смещение месяцев по сезонам, что для нас важно как показатель того, что устойчивого деления на сезоны и идентичного названия месяцев в масштабе всех древнемонгольских племен и народностей не существовало. Большая часть названий этимологизирована В. Котвичем, но значение некоторых установить не удалось. Вот те из них, смысл которых достаточно ясен: доля, счастье — xubi; безумный, сумасшедший — gani; ȱlżin — удод (лат. Upupa epops); xůůk — кукушка; ulara — горная куропатка; guran — дикий козел; buga — изюбр; xusa — баран; ulān zudaŋ — склон горы, невысокий хребет (другие этимологии: красный разлив, бурный весенний поток горной реки[650]); jexe burgan — большие заросли; baga burgan — малые заросли (ивняка)[651].
Как мы видим, среди этих названий Цагаан сар отсутствует. Возможно, оно появилось позднее, а может быть, оно из другой системы наименований. Во всяком случае, В. Клюева упоминает три монгольских месяца, в основе обозначения которых лежит цвет: цагаан (белый), ногоон (зеленый) и улаан (красный)[652].
Единой даты начала Нового года у древнемонгольских племен не существовало. Котвич, сведя воедино все сведения по этому вопросу, вычленил две даты астрономического года, к которым был привязан сезонный праздник Нового года: осеннее равноденствие (22 октября) и зимнее солнцестояние (примерно 25 декабря) по григорианскому календарю. Большинство монгольских племен отмечали его осенью, соединив с осенними тайлганами (шаманскими жертвоприношениями в честь родовых духов и духов-хозяев местности). Это был сезон наибольшего изобилия запасов продовольствия, наступавший после окончания заготовки молочных продуктов на зиму у кочевников и сбора урожая у земледельцев. Однако аларские буряты и ордосские монголы отмечали Новый год после зимнего солнцеворота. Эта дата даже в 50-е годы XX в. была зафиксирована у монголов КНР (в частности, у чахаров[653]), и вплоть до начала XX в. она сохранялась у калмыков[654].
Сохранились и кое-какие народные приметы, связанные с названиями месяцев: второй весенний (ulān zudaŋ) — тает снег на пригорках, в этом месяце не играют свадеб; второй летний (gani) — начинают гнать молочную водку (отсюда и его название — безумный); третий летний (xożi) — коровы начинают давать меньше молока; первый осенний (ȱlżin) — дни становятся короче, время сенокоса; второй осенний (xůůk) — время случки у баранов; третий осенний (ulara) — начинает по ночам замерзать вода; первый зимний (ůri) — скоту начинают давать сено; второй зимний (guran) — день прибавляется на скачок дикого козла; третий зимний (buga) — день прибавляется на скачок дикого оленя, начинает таять снег под порогом жилища. В этой системе Новый год начинался с месяца «баран» (xusa)[655].
Итак, древний народный календарь монголов включал в себя год как цикл из четырех или двух сдвоенных сезонов, 12 лунных месяцев, по три в каждом сезоне. Названия месяцев ассоциировались с различными особенностями природы (климата, ландшафта, животного мира), подмеченными и усвоенными древним человеком. Началом года считалось либо зимнее солнцестояние, либо осеннее равноденствие — и то и другое уже было достоянием накопленных веками астрономических знаний.
XIII век был временем великих перемен и новшеств в жизни монгольского общества: век объединения монгольских племен под эгидой Чингисхана и создания первого единого государства, век захватнических походов, превративших Монголию в мощную империю своего времени. Это был век и многих культурных инноваций и достижений. В XIII в. у монголов появилась письменность, заимствованная у уйгуров и восходящая в своих первоистоках к арамейской графике: состоялось первое знакомство с буддизмом, шедшее как минимум по четырем каналам — через киданей, уйгуров, тангутов и китайцев. К числу важнейших культурных инноваций этого века следует отнести и принятие монголами нового календаря — двенадцатилетнего звериного цикла, заимствованного скорее всего от уйгуров, влияние которых во всей системе государственного делопроизводства на первых порах существования монгольской империи было весьма значительным. Официально этот календарь был введен в Монголии в 1210 г.[656].
Первый памятник монгольской исторической литературы — хроника 1240 г. «Сокровенное сказание» — уже ведет хронологию событий по новому календарю: год курицы (1201), год мыши (1204), год коровы (1205)[657].
Со временем этот календарь испытал сильное китайское и тибетское влияние[658]. Первое началось вскоре после завоевания монголами Китая и появления в Пекине монгольских правителей, которые стали строить быт двора и налаживать государственный аппарат по отработанному веками китайскому образцу. В 1267 г. была проведена вторая реформа монгольского календаря, и год стал начинаться, как в Китае, с первого весеннего месяца[659]. Тибетское же влияние было естественным следствием распространения ламаизма в форме желтошапочной секты Гелукпа. С конца XVI в. (см. ойратскую анонимную хронику «История Убаши-хунтайджи и его войны с ойратами», 1587), а особенно в первой половине XVII в. в монгольских письменных памятниках начинают появляться наряду с названиями зверей элементы и соответствующие им цвета, игравшие столь важную роль в тибетском цикле[660].
Монгольский двенадцатилетний цикл, как и китайский, начинался с года мыши в отличие от тибетского, который начинался с года зайца. Последовательность и наименования годов были следующими: 1) мышь (хулгана), 2) бык (ухэр), 3) тигр (бар), 4) заяц (туулай), 5) дракон (луу), 6) змея (могой), 7) лошадь (морь), 8) овца (хонь), 9) обезьяна (мэчин), 10) курица (тахиа), 11) собака (нохой), 12) свинья (гахай).
Помимо обозначения годов через названия животного цикла они имели еще ряд добавочных характеристик. Во-первых, годы делились на твердые (мужские) и мягкие (женские); это их качество соблюдалось в последовательном чередовании мягких и твердых годов друг за другом. Годы мыши, тигра, дракона, лошади, обезьяны, собаки всегда были мужскими (твердыми) годами. Соответственно годы быка, зайца, змеи, овцы, курицы, свиньи — всегда женскими (мягкими). С этой точки зрения годы быка и зайца правильнее было бы именовать годами коровы и зайчихи, как это предлагает Д.-Б. Жигмитов[661] и как действительно иногда делается в разного рода литературе. Однако в наименованиях годов, несмотря на их деление на мужские и женские, не заложено зоологического подтекста. В понятиях «твердый» и «мягкий» более важным является мировоззренческий аспект их соотношения с оппозициями «счастливый-несчастливый», «удачный-неудачный», «легкий-тяжелый», чем «мужской» и «женский».
Рис. 41. Банд хорло — магическая диаграмма в виде металлический бляхи. Из фондов ИИФФ, Новосибирск.
В системе бытовых календарных примет у монголов это прослеживается неотчетливо, лишь иногда в памяти информантов всплывают какие-то отрывочные представления о том, что год зайца (женский) был несчастливым для скота и в этот год часто бывали бескормица и надеж. Г.Н. Потанин приводит аналогичные приметы аларских бурят: год коровы — холод, год змеи — засуха[662]. Возможно, эти туманные реминисценции — отголоски традиционного сезонного календаря кочевников, поэтому они и оказались забытыми, постепенно вытесненными развитой ламаистской системой гаданий и предсказаний на все случаи жизни. Но в том же двенадцатилетнем животном цикле алтайцев (телеутов) архаические следы сохранились намного дольше и были зафиксированы еще в начало XX в. По представлениям алтайцев, годы мыши, тигра, зайца, дракона, лошади, барана считались легкими, счастливыми, а го