{113}. Естественно, такой рассудочный практицизм не победил, и положение осталось прежним. Урожая при всем том крестьяне не теряли, успевая и работать и веселиться, хотя сил, быть может, и тратили больше, чем при рациональной организации календаря.
Отношения двух уровней религии — «официальной» и «народной» — были, да и остаются, весьма сложными. Но, хотя господствующая церковь обладала большими возможностями в борьбе против «пережитков» и «предрассудков», их массовость и укорененность не раз приводили к потере «чистоты» католического праздника. Наиболее показательным примером может служить праздник тела господня (Corpus Christi), стоящий на границе пасхального цикла и больших летних праздников: он приходится на следующий за пятидесятницей четверг.
Корпус-кристи особенно интересен тем, что он не относится к числу древних аграрных праздников. Он был обусловлен историческими причинами и учрежден в XIII в. У басков он и называется просто «новый праздник» (Bestaberri). Его основное содержание — напоминание о сущности католического догмата причастия (евхаристии). Первоначально эта тема играла большую роль в действах страстного четверга, но постепенно сюжет Тайной вечери отошел в мистериях этого дня на задний план, вытесненный повествованием о хождении Христа по мукам; к середине XIII в. праздник, посвященный причастию, переместился на июнь. По старой памяти в Саламанке день тела господня называется «великий четверг» (Jueves mayor), как и соответствующий день страстной недели.
По поводу учреждения праздника нет единого мнения. Наиболее распространена версия, что корпус-кристи был введен папой Урбаном IV в 1264 г. в связи с так называемым «больсенским чудом»{114}.
Праздник этот отмечается во всех католических странах, но для Испании он много веков был национальным символом и отмечался с чрезвычайной пышностью, особенно в восточной части полуострова. Причастие играло в средние века значительную роль в сложении народной и национальной идеологии, противопоставив, например, католиков-испанцев и последователей еретика Гуса — чехов, а позднее и немецких лютеран. Значение для римской церкви нововведенного праздника видно из того, что его литургический канон составлял по поручению папы сам Фома Аквинат.
Во всяком случае, возникновение этого праздника не связано ни с какими языческими традициями: оно тщательно продумано. Это праздник религиозный по содержанию, городской, сословный — по социальной организации: каждый цех, каждое сословие средневекового города выступали в нем самостоятельно, подчеркивая свое внутреннее единство и отгороженность от других.
Но постепенно в оформлении корпус-кристи стали проявляться разнообразные элементы народных гуляний, присущие другим календарным обрядам. Структура празднества сводилась с самого начала к: 1) торжественной процессии по улицам города; 2) мессе в соборе. Во время богослужения перед присутствовавшими разыгрывалось так называемое «священное действо» (auto sacramental) — спектакль на тему дня. Действа в помещении церкви — явление общее для всего средневекового христианства как на западе Европы, так и на Руси. Общим и тут и там стало также изгнание лицедеев из храма в конце средних веков. И как русские скоморохи стали лицедействовать на площадях, так в Испании и Португалии ауто было перенесено на улицу и стало представляться либо в ходе процессии, либо после мессы.
Великие сценографы испанского «Золотого века» — Лопе де Вега, Тирсо де Молина и особенно Кальдерон — использовали во многих своих пьесах традицию auto sacramental, да нередко их спектакли на ту же тему и воспринимались как действа и давались не на театре, а под открытым небом.
В наши дни от театрализованных действ такого рода осталось только участие в мессе мальчиков — певчих и танцоров, так называемых сеисес (seises). Наиболее прославлены сеисес Севильи и Толедо. Обосновывая этот идущий от античных плясок дионисийского типа обычай, богословы, естественно, не ссылались на языческое предание, но по традиции, выводящей обрядовую символику из ветхозаветных книг, оправдывали танцы в храме рассказом о пляске царя Давида перед Ковчегом Завета.
Вначале число детей, вероятно, равнялось шести, откуда и пошло их название (seis — «шесть»); сейчас в Севилье десять сеисес, а в Толедо — семь.
Собственно, корпус-кристи лишь перенял участие сеисес из других, более древних праздников в уже «очищенном» от язычества виде. Особенно заметным было участие маленьких певчих в праздновании успения богородицы (15 августа), непорочного зачатия Марии (8 декабря) и рождества Христова (25 декабря). В средневековом Толедо, столице Кастилии, во время рождественской службы дети разыгрывали «пророчество Сивиллы»: один из мальчиков изображал Эритрейскую (Кумскую) Сивиллу, предвещавшую приход Мессии; остальные были одеты спутниками Сивиллы и ангелами. В XX в. толедские сеисес уже не так знамениты, как севильские. Но в Севилье участие сеисес, разодетых в алые наряды с золотыми галунами, — один из основных пунктов программы{115}.
Танцы во время праздничной процессии в корпус-кристи отмечены и в других районах Испании. Так, в Вальеруэла-де-Педраса (Сеговия) перед образом богородицы еще в 20-х годах нашего века восемь юношей исполняли «танец с мечами» под звуки кастаньет{116}.
Сама процессия обставляется с какой только возможно пышностью. Через улицы, где шла процессия, протягивались на уровне второго этажа яркие ткани, гирлянды цветов, дорога усыпалась лепестками роз и цветами так, что мостовая иногда скрывалась под ними. Притолоки и наличники домов украшались зеленью — в Пеньяранда-де-Бракамонте, например, ветками тимьяна, которые потом женщины хранили дома как оберег от беды, особенно от удара молнии{117}.
Один из самых красочных элементов корпус-кристи — участие в процессии «великанов» (gigantes) и «карликов» или «голованов» (enanos, cabezudos). Гигантские — до 3–4 м — фигуры изображают библейские персонажи (Голиаф, царь Ирод) или аллегории какой-нибудь идеи (семь смертных грехов; в Толедо в XVIII в. четыре пары «великанов» представляли Азию, Европу, Америку и Африку в знак того, что на всех материках торжествует католицизм). Иногда это знаменитые гонители христианства — римские императоры Тиберий, Калигула, Нерон и др.
Чаще всего, как видим, гиганты символизируют враждебное (в частности, языческое) прошлое, что вообще присуще образу великанов в мировом фольклоре: во многих мифах и сказках великаны предшествуют человечеству на земле, а если одновременны, то враждебны ему. Но их тупая, грубая сила не может одолеть человеческие хитрость и ум. Все же иногда в процессии встречаются и другие огромные фигуры: герой войны с маврами Сид или, как в Каталонии в недавние годы, средневековые короли (тоже символы прошлого, но, правда, не враждебного){118}.
Письменные свидетельства об участии «великанов» в корпус-кристи восходят к XIV–XV вв. Но, по-видимому, происхождение этого обычая гораздо более древнее и восходит к эпохе доклассового общества с его разнообразными маскарадными плясками и процессиями.
Есть мнение — очень интересное, хотя и не вполне доказанное, — что обычай ритуальных шествий «великанов» и «карликов» исторически связан с неолитическими племенами Европы и Ближнего Востока — строителями мегалитов. Современный испанский этнограф Хосе Мануэль Гомес-Табанера, сторонник этого мнения, составил карту, на которой показано распространение мегалитических памятников в Европе, на Ближнем Востоке и Кавказе. Сравнивая ареал мегалитов с местами распространения обычая устраивать праздничные процессии «великанов», Гомес-Табанера отмечает, что географическое распределение обоих явлений приблизительно совпадает. Он считает, что совпадают и пути, по которым шло распространение неолитических мегалитов и шествий с «великанами»: с западного Кавказа и из Малой Азии через Средиземноморье на Иберийский полуостров, а оттуда к северу — на Британские острова и в Скандинавию{119}.
Этот весьма важный вывод, конечно, еще нуждается в проверке. Но если вспомнить, что новейшие археологические исследования все более сближают мегалитические памятники с древними солярными культами и даже с какими-то астрономическими познаниями людей неолита, то делается более правдоподобной мысль, что и обычай изготовлять фигуры великанов, символизирующих огромную природную силу, имеет свои корни в той отдаленной эпохе, когда зарождалось земледелие и люди начали поклоняться солнцу.
Гораздо позднее — в конце XIX в. — повсеместными участниками процессий стали «карлики» с огромными головами из папье-маше, встречавшиеся и в прошлые века, но не игравшие заметной роли. Это комические персонажи, но без специального сюжета и без имен; происхождение их неясно. На Иберийском полуострове существуют, как и в других странах Европы, легенды о древних горных духах-малютках, но ни в корпус-кристи, ни в других календарных праздниках, где участвуют «карлики», они не осмысляются как гномы. Скорее всего, они вошли в шествия как дополняющий (по противоположности «великанам») элемент.
Если вспомнить, что в европейском фольклоре карлик, как правило, издревле антагонист великана, а человек в сказках, борясь с великанами, вытесняет образ карлика и в сущности идентичен ему (это взаимозаменяющие персонажи, но роль их одинакова: победа над грубой великаньей силой при помощи ума и ловкости), то резкое увеличение числа «голованов» в процессиях к концу XIX в. вызывает определенную ассоциацию. В это время утверждавшийся позитивной наукой примат рационализма, символизируемый «башковитостью», уже переживал кризис и все чаще встречал либо веселое, либо унылое (в зависимости от страны, от общественных слоев и пр.) отрицание. Разумеется, это лишь гипотеза, но внезапная популярность образа хилого человечка с непомерно большой головой и в площадных игрищах и в рафинированной до безжизненности культуре декаданса (например, графика ранних О. Бердслея, Э. Мунка и др.) позволяет хотя бы предположить единство форм творческой фантазии в различных сферах европейской культуры недавнего времени, что в свою очередь дало бы возможность взглянуть еще в одном аспекте на эту культуру как на некое единство.