При всем том и «великаны» и «карлики», враждебные друг другу, образуют какую-то внехристианскую (по мнению X. М. Гомеса-Табанеры, дьявольскую) цельность, противостоящую хозяину праздника — Христу, символизируемому причастием.
Кроме «великанов» и «карликов», в шествии участвуют еще «лошадки» (caballines): на поясе танцора закрепляется каркас, покрываемый тканью, как лошадь попоной; спереди приделывается конская голова из раскрашенного папье-маше, сзади к каркасу подвешивается хвост из веревок или конского волоса.
Уже в начале XV в. на каталонском празднестве по улицам водили больших сделанных из натянутой на каркас ткани мулов (mulassa) с запрятанными внутри людьми. В некоторых городах Каталонии по дороге в церковь исполнялся торжественный танец с большой позолоченной фигурой орла, которую несли три человека. В поселке Вальс орлу в клюв сажали живого голубя; после празднества голубь продавался с аукциона, а выручка распределялась между тремя танцорами. Желающих купить голубя всегда достаточно — по местному поверью, того, кто съест этого голубя, весь год не оставит удача в делах. В Жероне сохранился пережиток прежних храмовых представлений: как в Севилье и Толедо пляшут seises, так здесь фигуру орла заносят в собор и пляшут с ней. К танцам с орлом относились терпимо и светская и церковная администрация: для первой он аллегоризировал императорскую власть, для второй — евангелиста Иоанна{120}.
Драконы (dracs) и другая нечисть — разнообразные фигуры, изображающие дьявола и называемые в Галисии кока (Соса), в Каталонии патум (Patum) или кука фера (Cuca fera), а в Португалии даже святая кока (Santa Соса), сродни еще одному знаменитому персонажу процессий корпус-кристи — тараске (Tarasca). Это огромная змея, семиглавая гидра, дракон, открывающий и закрывающий пасть с помощью особого приспособления, как будто стремящийся укусить окружающих. В испанский язык даже вошел глагол tarascar — «кусать», «цапать». Происхождение и самого имени и обычая неясно. Народное провансальское предание связывает чудовище с городом Тарасконом, где тараска будто бы жила в королевском дворце; избавила людей от нее св. Марта.
Астурийские музыканты (XX век)
В Провансе были известны шествия с тараской; в Испании они были запрещены в 1780 г., но еще недавно чучело волочили по улицам в день тела господня во многих городах. В Толедо тараской звали не самое змею, а акробатку, вольтижировавшую на ее спине; эта женщина должна была изображать известную историческую личность — Анну Болейн, любовницу и впоследствии жену английского короля Генриха VIII, ради которой он развелся с Каталиной Арагонской, чем (в дополнение к отступничеству от католицизма) оскорбил испанцев. В Гранаде тараску также изображает женщина в модном наряде, сидящая на спине дракона{121}. Этот вид тараски, как и толедский, несомненно, отражает попытки приспособить народный обычай к теме дня: и «Анна Болейн», и «модница» представляют собой «блудницу вавилонскую» Апокалипсиса (XVII, 3–6), едущую верхом на драконе и олицетворяющую грешный мир.
Праздник тела господня, как было сказано, не принадлежит к числу аграрных, где издревле позволялась и даже поощрялась разгульность, идущая от обрядов плодородия. Однако для того чтобы этот день стал поистине народным праздником, похожим на остальные, строгая обрядность церковной службы и церемониал шествия постепенно вбирали в себя уже существовавшие игровые элементы. Доходило до того, что главная тема действа в г. Порто, например, совмещалась с пантомимой, представлявшей охоту на медведя.
В Португалии же, в г. Гимарайс, в середине XVII в. месса завершалась плясками, которые св. Фома уж никак не предусматривал в своем каноне. По записи 1645 г. известно, что 15–20 замаскированных мужчин и женщин, ведя с собой козу и неся размалеванные чучела, «с великим шумом и криками входят в церковь, откуда должна выйти процессия, нарушая божественную службу и возбуждая всех людей, потом выходят они вместе с процессией, ведя за собой большую часть народа». Такая карнавальная процессия ходила от дома к дому, вопя и крича под дверьми некоторых хозяев, «и потом собиралась на городской площади, именуя многих лиц и читая оскорбительные восхваления, бесчестя многие семьи, а еще спускали с церковной колокольни телку на канате, и все стояли на коленях и били себя в груди, исполняя множество непристойных песен и церемоний, которые, на взгляд наглецов, представляются истинными…»{122}
А в Вианна-ду-Миньу, тоже в Португалии, в праздничном шествии по улицам водили быка, специально отобранного, самого мощного, с лоснящейся шерстью. Быку оказывали всевозможные знаки почитания; он так и называется «благословенный бык» (boi bento). Но этот обряд явно попал сюда из весенних скотоводческих праздников: на богородицу мартовскую (Nossa Senhora do Março — 1 марта) и на св. Марка (São Marco — 25 апреля) точно так же водят по улицам быка{123}.
Танец астурийских крестьян (XX в.)
Таким образом, мы видим, что к рациональной, строго функциональной программе корпус-кристи постепенно примешалось много игровых элементов из рождественских, карнавальных и других празднеств или просто таких обрядов, которые имели прямой смысл[1] в тех аграрных или скотоводческих праздниках, где они возникли, но с действами дня тела господня непосредственно не связанные. Церковные власти веками старались изгнать «засорявшие чистоту» канона дополнения и не всегда успешно. В 1690 г. севильский архиепископ запретил танцы сеисес в соборе, как не отвечающие католическому обряду, а городской совет — кабильдо — добился у папы отмены запрета. «Великанов» и прочие фигуры допустили в процессию, но они должны были получить приличествующее толкование.
В разных городках и деревнях придуманная, не связанная с аграрно-скотоводческой традицией, пришедшая из города схема праздника принимала местную форму. Добавления из иных обрядов (вероятно, наиболее важные для данного места: в городе — обереги из местных растений, «шутовские процессии»; а у скотоводов — почитание быка и т. д.) делали и корпус-кристи близким толпе, сходным с остальными праздниками.
В последние годы, с проникновением в село городской культуры и отмиранием традиционных черт быта и праздника обрядность корпус-кристи все больше возвращается к облику церемониала, с примесью моментов площадной игры.
Следующий общеиберийский летний праздник — рождество св. Иоанна (Natividad de San Juan, Natividade de São João), или Сан-Хуан, Сан-Жуан. Испанский этнограф Хулио Каро Бароха относит его, как и корпус-кристи, к весенним. В отличие от последнего, однако, Сан-Хуан не связан с пасхальным циклом, а имеет твердую дату — 24 июня. Это день летнего солнцестояния, и по своему происхождению праздник связан с солнечным культом, с почитанием земного плодородия.
Явного почитания солнца в этот день тем не менее не заметно. Непосредственным объектом поклонения, участником магических действий вместо светила стал огонь. Кроме него в обрядах большую роль играют вода (источники, реки, море, роса) и растения (деревья, травы, цветы). Основная цель магических обрядов этого дня — достижение здоровья и благополучия (в частности, богатства), а также гарантирование плодовитости земли, скота и (сейчас уже не так явно) людей.
Огни, костры, фейерверки, сооружаемые в ночь на 24 июня, — характерные черты праздника. Костры зажигаются не только в деревнях, но и в городах. Например, в Барселоне сохранился обычай раскладывать костры на перекрестках улиц; их устраивают коллективно жители ближайших домов, принося для костра старую мебель и всякий хлам. Ребята пускают шутихи и прыгают по неостывшей золе, распевая песенки в честь св. Иоанна{124}.
Интересно, однако, что обычай жечь сан-хуанские огни распространен на Пиренейском полуострове неравномерно: он держится на севере (некоторые исследователи связывают это с особенно сохранившимся здесь культурным наследием кельтов) и сравнительно редко встречается на юге, в Андалузии, где сильнее было влияние мусульманской культуры, хотя, впрочем, день летнего солнцестояния отмечался также и у мавров и у морисков. Как среди испанцев и португальцев время возникновения этого праздника уходит в дохристианскую эпоху, так и у населения Северной Африки — в доисламскую{125}.
Наиболее архаичная черта, показывающая связь сан-хуанских костров с солнцем, — это обычай разводить костры на вершинах холмов или гор, расположенных вокруг поселка. Дым этих костров, как считают, например, наваррские крестьяне, защищает от нечисти и болезней поля, скот и людей. Головни и золу от костра разносят по полям, веря, что это предохранит посевы от насекомых. Аналогичное поверье отмечено и в Центральной Европе{126}. С горящими ветками парни сбегают с холма в село и бегают по улицам. Под влиянием католицизма кое-где этот обычай приобрел несколько иной вид: жители ходят ночью на общий молебен в ближайшую часовню, стоящую на холме рядом с поселком.
Испании коснулась еще одна культурная традиция, идущая из Восточного Средиземноморья, а корнями своими связанная, возможно, с какой-то формой огнепоклонства. Это обычай хождения босиком по горячим углям. В пос. Сан-Педро Манрике (пров. Сория) местные жители совершают этот обряд под праздник св. Иоанна (а в Болгарии — в день Константина и Елены, 21 мая).
Вечером 23 июня, в половине десятого, альгуасил поселка зажигает костер на площади перед часовней Богородицы на скале (Virgen de la Peña), расположенной на горе, как раз над поселком. К одиннадцати часам от костра остается только куча углей, которую разравнивают, так что образуется слой красных головней площадью 2 X 1 м и толщиной 15–20 см. К полуночи, при скоплении местных жителей и многочисленных туристов, начинается само действие. Несколько человек повязывают красные пояса и красные шейные платки (возможно, в знак причастности огню) и по очереди большими шагами проходят босиком по углям; некоторые несут на плечах детей или даже взрослых, кое-кто проходит по нескольку раз. Все действие длится около четверти часа