Происхождение такого обряда до сих пор остается неясным. Некоторые исследователи связывают его с античным обычаем: на храмовых праздниках Цереры также выступали девушки с корзинами; хлеба, носимые в корзинах, назывались Mundus Cereris, отсюда выводится наименование служительницы — móndida.
В поселке Талавера-де-Рейна на третий пасхальный день приносят в церковь вотивные восковые фигурки, которые называются mondas. Жители Сан-Педро-Манрике объясняют возникновение этого обычая исторической легендой: будто бы во времена мавританского владычества в Испании христиане должны были откупаться от мусульман сотней девушек, и из этой сотни Сан-Педро-Манрике поставлял трех. Есть ли какая-то доля исторической правды в этом рассказе — трудно решить. Во всяком случае, фольклорное оформление его обращает на себя внимание: и у других народов есть предания, объясняющие тот или иной обычай воспоминанием о давней необходимости платить дань злому завоевателю; очень часто эта пеня выплачивается именно девушками (одной, тремя, десятью или сотней). К тому же тенденция испанского и португальского фольклора зарождение большинства обычаев оформлять как историческую легенду, связанную с маврами, позволяет недоверчиво отнестись и к объяснению истоков обряда с мондидами.
Некоторые черты этого ритуала напоминают описанное ниже шествие в богородичный праздник в г. Сория и через него восходит к земледельческим обрядам античности.
А с мавританским владычеством на полуострове связывается и другой момент в праздновании дня св. Иоанна, тоже не имеющий непосредственного отношения к теме праздника. Это танцы и игры, представляющие «битву мавров и христиан». Такие танцы — не исключительная принадлежность сан-хуанских шествий: мориска танцуется и в корпус-кристи, когда юноши, разделившись на две партии, каждая во главе со своим «королем», изображают в танце пантомиму боя, и в другие большие праздники.
X. Каро Бароха сообщает об указе 1597 г., запрещавшем мешать мессе, вламываясь в церковь в день св. Иоанна с чучелами «мавританского короля» и «христианского»; ряженые кадили им, совершали, по словам указа, «неблагозвучные церемонии», плясали и носили их по улицам «с тамбуринами и знаменами». Обе группы ходили порознь по домам, собирали подать — каждая для своего «короля»; встречаясь, соревновались в плясках. В Португалии еще в XX в. сохранялся отголосок этой игры: в день Сан-Жуана в пос. Педроган Пекену семеро ряженых входили в церковь во время службы; четверо играли на гитарах и тамбуринах, двое выступали с посохами, один — «мавританский король» — с мечом, щитом, в короне и мантии. Под аккомпанемент он исполнял медленный танец, по окончании которого все преклоняли колени перед алтарем и «король» кричал: «Да здравствует мой кум, святой Иоанн Креститель!»{144}
По сравнению с этим праздником другие дни «летних» святых представляются второстепенными или имеют лишь местное значение. Так, дни св. Антония (13 июня) и св. Петра (29 июня) выглядят как подражания шествиям и церемониям этого дня, только в меньшем масштабе. День св. Антония Падуанского, патрона Португалии, отмечается с должным размахом даже не во всех районах — главным образом в Лиссабоне, а у испанцев — в Андалузии, где также устраиваются «битвы мавров с христианами» и статуя святого участвует в игре. У каталонских рыбаков, кроме обычных гуляний на св. Петра, в этот день по приметам гадают, будет ли удачной ловля на ближайший год{145}.
Многие летние праздники в честь местных святых сводятся, как правило, кроме обязательной мессы к паломничествам и гуляньям. Даже в день св. Иакова (Santiago), 25 июля, центр его культа Сантьяго-де-Компостела (Галисия) становится центром народных увеселений: боя быков, каруселей, ярмарок и т. п.
Наиболее сохранивший черты общественных ритуальных действий — местный праздник в честь богородицы (Virgen de la Blanca) — связан и по дате и по некоторым деталям с днем Сан-Хуана: он отмечается в первое воскресенье после 24 июня в г. Сория.
Уже в субботу в церкви совершались всенощные бдения с «малоблагочестивыми» песнопениями. В воскресенье с утра жители составляют 12 «команд» (cuadrillas), каждая из которых носит имя какого-либо святого. Участники несут попеременно носилки со статуей своего патрона; женщины при этом должны время от времени издавать пронзительные вопли (которые, во всяком случае сейчас, не воспринимаются как эротические). С каждой куадрильей идет капеллан, за носилками следуют дети, играя на разных музыкальных инструментах, и танцоры. Впереди «команды» идет юноша, неся ветку с «жертвоприношением»: окрашенные шафраном сдобы и восковые свечи, подвешенные к ветви на нитках. Недалеко от церкви все куадрильи встречались и в толкотне и суматохе подходили к храму, где священник кропил участников освященной водой и принимал «жертвоприношения», после чего все шли на мессу.
Весь этот обряд напоминает ритуал, связанный с мондидами Сан-Педро-Манрике; несение же даров не в корзинах, а на ветке еще больше сближает такую обрядовую форму с обычаем ношения иресионы, существовавшим в древней Аттике. После сбора урожая вечером 7 числа месяца пианепсиона устраивалась торжественная процессия. Впереди всех шел особо избранный мальчик, несший на плече большую ветвь маслины. Ветвь была увита белыми и красными лентами и «наполнена» (к ней привязывались разные плоды последнего урожая) смоквой, яблоками, грушами, свежими и сухими оливками и колосьями, а также разнообразными хлебцами и горшочками с медом, маслом и вином. Эта ветвь — земледельческий символ изобилия — и называлась иресиона. Остальные участники шествия держали в руках меньшие иресионы с плодами собственного хозяйства.
У храма Аполлона все обращались к богу с молением о покровительстве; затем мальчик втыкал свою иресиону в землю перед входом в храм и поливал ее из кувшинчика водой, смешанной с вином. После этого большая иресиона прибивалась над дверьми храма, и все возвращались домой, каждый со своей ветвью. Подходя к дому, запевали песни, где сообщалось, что это иресиона несет изобилие во всех плодах, что развешаны на ней. Новую иресиону вешали над входом в дом, а прошлогоднюю сжигали{146}.
Смысл этого обряда и тех, что совершаются в Сория и Сан-Педро-Манрике, одинаков: благодарение за урожай, освящение плодов. Ветви, присутствующие в каждом из трех случаев, вероятно, отображают пережиток древнего культа деревьев.
Сходно во всех трех случаях и завершение празднества совместной трапезой. В Сория после богослужения устраивалось угощение из жареного в котлах мяса (откуда и название этого дня — «праздник котлов» — fiesta de las calderas), хлеба и вина. Каждая куадрилья готовила отдельно, но в еде могли принимать участие и посторонние. Песни, танцы, крики продолжались весь вечер и часть ночи. Женщины как замужние, так и незамужние пользовались на этом празднике большей, чем обычно, свободой.
Гулянье продолжалось и в понедельник, причем в этот день основную массу участников составляли женщины. Они шли на луг, сопровождаемые только секретарями куадрилий и их помощниками-подростками (получавшими на этот день звание «прислужники дам» — servidores de damas). Все шли цепочкой, взявшись за руки, причем замужние и не состоящие в браке женщины опять же шли вперемежку. На лугу ели остатки вчерашней пищи и приготовленную для этого дня. Обратно шли так же, как и на луг; придя к дому жены начальника соответствующей «команды», расходились.
Власти пытались ограничить свободу поведения, присущую этому празднику, и еще в XVI в. делали попытки ввести регламент гулянья, но безуспешно{147}.
С церковным календарем связан последний летний праздник — успение богородицы (Asunción de la Virgen), часто называемый в Испании «августовская дева» (Virgen de Agosto). Праздник обставлен обычными богослужениями, церковными процессиями и т. д. Гулянья начинаются уже за несколько дней до праздничной даты — 15 августа. Особенно известен праздник в г. Эльче, где представляются с давних времен auto на тему успения. С этим праздником связано немало и народных традиций. Некоторые исследователи (X. М. Гомес-Табанера, Р. Гэллоп и др.), видимо, с основанием предполагают, что корни августовского праздника лежат в древних земледельческих обрядах, связанных с уборкой урожая, что дева Мария заменила собой более давний образ богини-матери, богини плодородия{148}.
Обычаи и обряды, связанные с самой уборкой урожая и сбором винограда, у народов Пиренейского полуострова еще слабо изучены. Отмечены такие обряды только в нескольких местах. Так, в Каталонии, когда созревает пшеница, совершается следующий ритуал: старшая дочь хозяина сжинает несколько колосьев и несет их к священнику благословить; они остаются в храме до окончания жатвы, когда служится благодарственный молебен. После мессы та же девушка приносит их домой; идет она в сопровождении подруг и небольшого оркестра. В доме она вешает колосья на окне комнаты деда. Хозяева — родители девушки — несут в церковь несколько хлебов, выпеченных из обмолота нового урожая, благословляют их у священника и раздают бедным. В последнем можно видеть остаток принципа коллективной трапезы, так же как в обычае благословлять колосья нового урожая и приносить их потом в дом — отголосок ритуала, аналогичного шествию с иресионой{149}.
В Астурии жатва сопровождается своеобразным соревнованием, носящим название куайяда (cuayada). По каждую сторону последней полосы встают по одному жнецу, и по команде они начинают наперегонки жать. Первый, кончивший жать, издает торжествующий крик, и к нему бегут две девушки с корзиной, куда он и бросает последние колосья. После жатвы (в Астурии нет определенной даты, а в Каталонии она приурочена к дню св. Роха — 16 августа) устраиваются состязания в беге — в них участвуют только победители в куайяде. Прибежавший первым получает из рук девушки порцию творога, что и значит куайяда (cuayada, cuajada)