Приготовление костров, занимавших центральное место в празднике, было делом всего сельского коллектива, в городах — ферейнов. Лишь в отдельных районах Каринтии имеются указания на то, что костры зажигала каждая семья на своем дворе или своем поле.
За несколько дней до праздника молодежь ходила по деревне, собирала хворост и всякий горючий хлам. Каждый двор должен был внести свою долю, «чтоб нам всегда помогало солнце», как говорили в старину в Мюльфиртеле. Сохранились традиционные обращения в стихотворной форме к хозяевам:
Der heilige Sankt Veit
Lasst bitten um a Scheit,
Der heilige Sankt Florian
Sagt um acht Uhr’s Feuer an.
(Св. Флориан в народных представлениях был связан с огнем.) Кто не давал топлива, осыпался насмешками и угрозами: «Кто не дал никакого топлива, тот будет несчастлив весь год». Угроза свидетельствует о значении, придаваемом когда-то этим действиям.
В Верхней Австрии (область Хаузрукфиртель) среди собиравших хворост были и ряженые с чернеными лицами и закутанные в зеленые ветки.
Костры зажигали поздно вечером на высоких холмах. Иногда для них складывали срубы в несколько этажей, наверху которых укрепляли одно или два соломенных чучела: «ведьму», «лесного человека», а также «Петерля», «Греттль» — имена, заимствованные у святых, которым в народе приписывали деятельность, связанную с огнем или погодой.
С гор катали зажженные колеса, бросали горящие шайбы. Сама фигура огненного круга здесь, как и в других календарных обрядах, представляла символ солнца. В этой связи интересен обычай, известный в Нижней Каринтии: 23 июня пол в комнатах устилали ромашками и другими цветами с желтой серединой и плоскими лепестками, называвшимися в народе «солнцеворотом», «колесом солнцеворота»{516}.
Чтобы придать более действенную силу кострам, по старой традиции, их надо было зажигать «новым» огнем, полученным путем высекания искры кремнем или трением (вращением палочки по доске). Эти примитивные способы известны при зажигании и других ритуальных огней{517}.
В обычаях этого дня нашли отражение народные представления, разновременные и различные по своему происхождению. Так, современная молодежь развлекается, прыгая через костры, и нередко при этом в шутливом тоне произносит пожелания. Когда-то таким пожеланиям придавалось серьезное значение. В Тироле и Штирии парни, прыгая, выкрикивали имя любимой девушки, а девушки говорили:
Sonnawend, Sonnawend,
Dass mich nit’s Feuer brennt.
Dass ich bald z’heiraten kum,
Drum tanz ich um{518}.
Солнцеворот, солнцеворот,
Чтоб меня не обжег огонь,
Чтоб я могла скоро выйти замуж,
Поэтому я танцую.
В старину считали, чем выше прыжок, тем лучше будет урожай льна и хлебов. С этим же представлением был связан и старый обычай в Каринтии: молодые женщины в эту ночь прыгали на полях — явный пережиток имитативной магии. То же проделывали и на масленицу.
Вера в плодотворную и очистительную силу огня лежала в основе и других действий. С последним был, по-видимому, связан и обычай прогонять через дым затухавшего костра скот, проносить больных, особенно страдающих нервными заболеваниями, которым раньше приписывали в народе демоническое происхождение. Сохранились известия о том, что игры и танцы, устраиваемые вокруг костров, отличались в прошлом неистовым характером, причем танцоры впадали в состояние экстаза. Возможно, веселье имело когда-то магическую цель изгнания злых демонов. Вероятно, это и послужило основанием для народного названия эпилепсии и хореи — «пляска св. Вита» («Veitstanz»){519}.
Обычай прыгать через костер на иванов день
В старину считали, что в ночь на 24 июня как в переломный момент года все происходившее приобретало особое значение, а окружающее — чудесную силу.
Многочисленны легенды об открывающихся в ночь летнего (как и зимнего) солнцеворота кладах, воде, превращавшейся в вино, говорящем скоте и т. д.
Некоторые обычаи свидетельствуют о роли растительности в обрядности этого дня. Именно в эту ночь, как во время ее наивысшего расцвета, шли собирать травы; травы применяли в качестве лекарств, считали оберегом от нечистой силы, гроз и т. д. Эти «пучки солнцеворота» («Sunnawendbusch»), «пучки грома» («Donnerbusch») составлялись всегда из магического числа — семи или девяти видов трав. Их хранили под крышами домов, хлевов, бросали во время бурь («отдавали» ветру) или на пожарах («отдавали» огню). Из трав и цветов девушки сплетали венки, бросали их в реку; по тому, как поплывет венок, гадали о замужестве, продолжительности жизни{520}.
Много поверий было связано с папоротником, цветок которого якобы расцветал в полночь («жар-цветок» — в Штирии), но чаще с его семенами, будто бы созревавшими в одну ночь. В любовной магии их наделяли силой приворота, считали также, что собравшему их откроются клады и т. д.
В Зальцбурге 24 июня приносили в церкви молодые березки и елки. Их, как и весенние обрядовые деревья майи, заранее очищали от веток, оставляя лишь верхушку, а ствол искусно закрывали гирляндами, сплетенными из полевых и лесных цветов. После мессы деревья приносили во дворы, где сохраняли до будущего года. В старину таких «украшенных шестов» («Prangstangen» от «prangen» — «украшать») старались делать как можно больше, так как их число связывали с урожаем. «Они закрепляют зрелость хлеба» или «они наполняют сараи сеном», — говорили в Пинцгау.
Обычай ставить подобные шесты был известен и в другие праздничные дни: духов день, троицу, дни окончания уборки урожая. В народных верованиях, как считала М. Андре-Айзн, они соединялись с представлениями о духе растительности, скрывавшемся в зелени. Это предположение подтверждалось и появлением 23 июня ряженых, закутанных в зеленые ветки{521}.
Как зелень, огонь, так и вода наделялась особыми свойствами. Девушки купались в реках, умывались росой, чтобы быть здоровыми и красивыми. Однако в эту пору созревания посевов дожди были нежелательными, и, возможно, отчасти поэтому вода в народных представлениях нередко выступала как враждебная людям стихия, требовавшая человеческих жертв{522}.
Сохранились легенды о том, что все двенадцатидневье (с 24 июня по 4 июля) считалось опасным: злые силы получали свободу и подстерегали неосторожных. Чтобы обезопасить себя от их «действий», дом, двор окуривали ладаном или кропили святой водой. Распространен был и обычай звонить в колокола («Wetterläuten»), чтобы, как говорили, «прогнать» демонов, приносящих непогоду. Возможно, обычай бросать хлеб и муку в воду родников и колодцев, в огонь очага, в воздух представлял собой когда-то жертвоприношение, стремление умилостивить стихию. В Верхней Австрии клали крапфен (обрядовое печенье) в огонь костров, предназначая его «бедным душам». По мнению Э. Бургшталлера, эти действия представляют следы культа предков{523}.
Народная обрядность древнего праздника солнцеворота еще в XVI в. вызывала запреты со стороны светских и духовных властей. Об упорной борьбе с ней, в особенности с огнями «веселья и прыжков» («Lust- und Sprungfeuer»), можно судить по многочисленным указам, изданным в Тироле в 1752, 1754, 1757, 1787 гг. и возобновленным в XIX в. Живучесть этих обычаев заставила церковь их «узаконить» (например, «день и огни св. Иоганниса»), чтобы таким образом повлиять и на их сущность. В Тироле, где влияние католицизма в народе особенно сильно, старые огни исчезли в начале XX в., уступив место «огням Иисусова сердца», зажигаемым 21 июня. Однако основные обычаи, сохранившиеся до сих пор, лишь формально связаны с именем святого и не имеют ничего общего с его каноническим образом{524}.
Летние месяцы июнь и июль в сельскохозяйственном календаре — время созревания и уборки сена и хлеба. Их этапы нашли отражение в народных пословицах и поговорках. «В июне коса бушует в сене» («Da wütet die Sense im Heu»), — говорили в народе. «Месяцем сена» («Heumond») называли июль в альпийских районах. Эти же месяцы были важны и для земледельческих работ: «День солнцеворота подрезает корни хлебу, а день Петра (29 июня) стоит с серпом» («Da Sunawendtag stiecht on Korn d’ Wurz’n a, und Peterstag steht mit der Sichel da»). Поэтому же атрибутом св. Доната (30 июня) был сноп, но лишь на «Килиана жал каждый» («Zu Kilian schneidt ein jedermann»), т. e. с 8 июля начинали жать повсеместно.
Страх крестьянина перед засухой весной с наступлением лета сменялся страхом перед несвоевременными дождями, грозами, градом. «До Иоганниса просим о дожде, после него он лишний»{525}, — говорит поговорка. Понятно, что к этому времени относится много примет о будущей погоде, магических действий против стихий. Конец июня — начало июля изобилуют так называемыми «роковыми днями» («Lostage»). Так, 26 июня (по католическим святцам день св. Павла и Иоанна) в церкви ставили особые «свечи погоды» («Wetterkerzen»). Ясная солнечная погода в день св. Петра и Павла (29 июня) предвещала хороший год, а дождь — еще 40 дней ненастья