годы (hody) означало любой праздник, а теперь сохранилось у чехов Моравии и словаков в значении «храмовый праздник».
В отличие от дожинок это был не только общественный, но и семейный праздник, на него приглашались как близкие, так и дальние родственники, приезжавшие из других районов страны. В каждом доме готовилось обильное угощение: жарили гусей и уток, пекли разного вида калачи{682}, готовили пиво, водку и вино. В отдельных районах и деревнях храмовые праздники осенью проходили не в одно время, они длились несколько дней и превращались в столь продолжительное празднование (после окончания годов в одном районе многие направлялись к родственникам в другой район), что австрийский император Иосиф II особым указом 1767 г. постановил праздновать храмовые праздники во всей стране в одно время, а именно в третье воскресенье октября на Гавла или Мартина. Однако народ в это сравнительно свободное от работы время года стал праздновать и «императорские» и местные храмовые праздники{683}.
Все праздничное веселье организовывала молодежь. Часто именно в это время (особенно в Моравии) она принимала в свои ряды младших членов. В Моравии чешская молодежь в храмовый праздник ставила во второй раз в центре деревни (или городка) «май», т. е. высокое, очищенное от коры дерево, украшенное наверху лентами, бумажными цветами. Девушки дарили своим избранникам букетики на шляпы. В южной Моравии молодежь с музыкой обходила все дома, танцуя и выпивая с хозяевами и получая подарки, как во время масленицы{684}. Музыка и танцы длились до утра, не обходилось и без драки, несмотря на то что за порядком следили выборные молодежные старосты. Вот одна из типичных песен периода храмовых праздников:
Dyž sem ja šel na hody,
Ej, šel sem pod perečkem,
Má mílá sa dívala
Ej, na mě okenečkem.
Dyž sem já šel z hodů dom,
Ej, hlavěnka porúbaná,
Zavaž me ju, má mílá,
Ej, aby nebolela.
Когда я шел на годы.
Эй, шел я с перышком (на шляпе),
Моя милая смотрела,
Эй, на меня в окошечко.
Когда я шел домой с годов,
Эй, голова порублена,
Завяжи ее мне, моя милая,
Эй, чтобы не болела.
Для восточной Моравии во время храмовых праздников были характерны многие элементы свадебной обрядности. В частности, молодежь танцевала архаичный обрядовый свадебный танец žabsku (жабий){685}.
В чешских областях еще в конце XIX в. во время храмовых праздников совершались обряды жертвоприношения животных: смысл их был совершенно ясен, хотя они превратились к этому времени в молодежное увеселение. Это прежде всего обряды «казнь петуха» (stinání kohouta) или селезня, барана (stinání beranka). Словаки обряд «казни петуха» совершали когда-то лишь во время свадьбы. В день св. Гавла (17 октября), по старым сведениям, у словаков был обычай когда-то рубить голову гусю, подвешенному между двумя деревьями: молодежь на конях или повозках, проезжая под гусем между деревьями, соревновалась друг с другом в ловкости. Словаки считают этот обычай сравнительно новым, принесенным через город из центральноевропейских стран{686}.
Обряд «казни петуха» сопровождался буйным весельем. Петуха несли торжественно на поле за деревней в сопровождении музыкантов. Там его привязывали к врытому в землю колу, юноши (а иногда и девушки) с завязанными глазами пытались ударить его саблей или цепом. Когда-то всех присутствующих при этом обряде кропили петушиной кровью, петуха варили, мясо его должен был отведать каждый{687}. В центральной Моравии (на Гане) петуха зарывали по горло в землю, чтобы труднее было отрубить ему голову{688}. Более позднего происхождения, видимо, бывший очень популярным «суд над петухом», где читалась жалоба на его проделки, выносился смертный приговор, а отдельные части тела «завещались» конкретным лицам, которые при этом нередко очень остроумно высмеивались. Таким же образом «казнили» и селезня{689}.
Столь же торжественно «казнили» и барана. В этом обряде участвовало несколько масок, среди которых были судья, палач, солдаты, дружка, которая просила простить барана. Обряд превращался в театрализованное представление. В Моравии барана украшали цветами, пели при этом песни, убить его одним ударом сабли должен был верховодивший молодежью «староста» (stárek). А в окрестностях г. Брно каждый из четырех юношей — «старост» должен был убить своего барана{690}. Если удавалось одним ударом отрубить барану голову, то это считалось особой доблестью. Присутствующая молодежь при этом пела: «Этот первый староста (способный парень). Он убил барана сразу одним ударом» («Ten první stárek (švarný šohájek), von hot’al berana na jeden razek»){691}.
Пережитком обряда жертвоприношения был и распространенный более всего в чешских городах обряд «сбрасывания козла» в день св. Якуба (25 июля). Козла сбрасывали с башни или с высокой крыши дома, а затем мясники добивали его топором.
Обряды эти были распространены когда-то и у других европейских народов. Они несколько раз запрещались как правителями, так и церковью. Однако традиция эта сохранялась очень долго{692}.
Во время празднования храмовых праздников в некоторых областях сохранялись рудименты обрядов, связанных с поминовением умерших. Так, в северо-восточной Моравии в этот праздник обязательно ходили на кладбище, а в некоторых местах туда отправлялись торжественным шествием еще в начале нашего века{693}. В костеле служили особую службу по умершим.
Храмовые осенние праздники сохранили свое значение и в настоящее время. Празднует их главным образом молодежь, танцующая несколько ночей подряд (от пятницы до понедельника). Религиозный характер праздника остается только в памяти старшего поколения. Как и прежде, на этот праздник съезжаются близкие и дальние родственники со всех концов страны, особенно это наблюдается в Словакии.
Храмовые праздники заканчивают осенний цикл календарных праздников, начинаются пост (адвент) и переход к зимнему периоду. В день Dusicek и официального праздника поминовения умерших (Všechný sváte) 2 ноября посещают кладбища, убирают могилы своих близких цветами, зажигают свечи, которые заменили прежние костры, горевшие в этот вечер. Эти огни должны, как в это долго верили, хранить и живых от действия злых сверхъестественных сил.
Итак, летне-осенний цикл календарных праздников у чехов и словаков конца XIX — начала XX в. сохранял отчетливо следы дохристианского солярного и аграрно-скотоводческого культа.
Праздники сбора урожая и окончания полевых работ отмечаются и в настоящее время, но они приобрели совершенно иной смысл. Многие древнего происхождения обряды возрождаются в представлениях на очень популярных сейчас у чехов и словаков фольклорных фестивалях.
ЛУЖИЧАНЕ
Самый популярный из летних праздников у лужичан, как и у других европейских народов, — это день св. Иоанна Крестителя (Jan Křċenik) 24 июня. По существу это, конечно, древний, дохристианский праздник летнего солнцестояния, как рождество — зимний солнцеворот, но церковь приурочила его к дню Иоанна Предтечи{694}. Но все традиционные обряды, обычаи и поверья, связанные с 24 июня, чисто народные и не имеют ничего общего с христианством.
Как и у других народов, у лужичан есть поверье об особой целительной и колдовской силе растений, собранных в иванов день или в ночь накануне его. Некоторые травы так и называются «ивановскими цветами» (janske kwětki). Особенно целительными считаются: полынь (Artemisia vulgaris), зверобой (Hypericum perforatum), лесной крестовник (Senecio silvatica), цимбалярия (Серhalanthera), львиный зев (Antirrhinum orontium). Полынь считается апотропейным средством против ведьм и злых духов.
Собирать эти травы надо в иванов день, рано утром, до восхода солнца. Из девяти таких растений сплетали венок и вешали его к потолку посредине комнаты; верили, что венок этот будет весь год висеть и вращаться; его употребляли для лечения некоторых болезней. Прошлогодний венок сжигали, окуривая при этом домашних животных{695}.
Есть поверье, что в иванову ночь зацветает папоротник и кто завладеет этим цветком, тот сможет находить зарытые сокровища и будет понимать язык животных{696}.
Другой обычай на иванов день — прыгание через костры{697}.
В старые времена у лужичан описывался очень своеобразный игровой обычай, вызывающий в памяти древние обряды в честь духа растительности. Один из молодых парней деревни наряжался, изображая «Яна». Он увешивался цветами, надевал на лицо берестяную маску и скакал верхом на лошади через деревню; его поджидали в определенном месте, набрасывались на него, стаскивали с коня, срывали с него цветы, и девушки делили их между собой. Но этот считавшийся слишком грубым обычай был запрещен властями еще в середине XIX в.