хоть раскалывала б скалы.
В ступе зря толкла я зерна,
590 сеяла крупу напрасно —
все свекровка пожирала,
огнегорлая глотала,
за столом широким сидя,
за тарелкой золоченой.
595 Я же, бедная, питалась
с жерновов мучною пылью.
Был шесток столом невестки,
поварешка — вместо ложки.
Очень часто я, бедняжка,
600 жалкая невестка в доме,
приносила мох с болота,
хлеб со мхом себе месила,
черпала в колодце воду,
лишь водою пробавлялась.
605 Лишь тогда я ела рыбу,
ела корюшку, бедняжка, —
в дни, когда тянула невод,
выбирала сети в лодку.
Тут свекровь давала рыбу,
610 не дала такой ни разу,
чтоб еды хватило на день,
чтоб хоть раз поесть досыта.
Лето корм скоту носила,
зиму всю навоз метала,
615 как батрачка нанятая,
как несчастная рабыня.
В доме у моей свекрови
мне всегда совали в руки:
в риге — цеп потяжелее,
620 льнотрепало покрупнее,
на мостках — валек побольше,
в хлеве — подлиннее вилы.
Думали — не утомится,
не умается — считали,
625 хоть мужчины уставали,
утомлялись даже кони.
Так я, бедная служанка,
днями целыми старалась,
из силенок выбивалась.
630 Вот пришло иное время:
присудили — прямо в пекло,
предали огню на милость.
Ни за что меня бранили,
понапрасну осуждали,
635 хаяли мои привычки,
имя доброе чернили.
На меня хула валилась,
сыпались слова проклятий,
словно огненные искры,
640 словно с неба град железный.
Я и тут не обижалась,
оставалась бы и дольше
в услуженье у свекрови,
у жестокой бабы в доме.
645 Уж совсем мне тошно стало,
стало мне невыносимо —
стал жених мой волком лютым,
стал медведем мой красавец:
спал ко мне всегда спиною,
650 ел, работал — отвернувшись.
Оттого лила я слезы,
плакала, таясь в амбаре.
Вспоминала дни былые,
прежнее свое приволье
655 на дворах отца просторных,
в доме матери сердечной.
Тут уж я заговорила,
тут уж я запричитала:
«Мать меня родить сумела,
660 деву-яблочко взрастила,
подняла побег прекрасный,
не туда лишь посадила,
сунула росточек стройный
в почву жалкую, худую,
665 на поганую поляну,
меж тугих корней березы,
вечно плакать, горе мыкать,
сетовать до самой смерти.
Я рассчитывать могла бы
670 на места получше этих,
на подворья и пошире,
на покои попросторней,
на супруга и получше,
на героя и покраше.
675 Мне же увалень достался,
навязался недотепа:
статью ворону подобен,
длинным носом схож с вороной,
ртом своим похож на волка,
680 на медведя — всем обличьем.
Я могла б найти такого,
на любой взойдя пригорок,
взяв смолевый пень с дороги,
в роще — ствол гнилой ольховый,
685 лик слепила бы из дерна,
из лишайника — бородку,
рот — из камня, лоб — из глины,
из углей горящих — очи,
уши сделала б из капа,
690 ноги — из развилка ивы».
Так, несчастная, я пела,
так вздыхала, горемыка.
Мой красавец все услышал,
за стеною оказавшись.
695 Как он кинулся оттуда,
подбежал к дверям амбара —
по шагам его узнала,
догадалась по ухватке:
волосы торчком стояли,
700 чуб без ветра развевался.
Пасть от ярости оскалил,
выпучил глаза от злости,
дрын рябиновый — в ручище,
палка гнутая — под мышкой,
705 бил меня своей дубиной,
колотил кривою палкой.
Вечером — того похуже!
Как собрался спать ложиться,
положил под руку розги,
710 кнут с гвоздя схватил ременный,
чтоб меня терзать, беднягу, —
не кого-нибудь другого.
Вот пришла домой под вечер,
собралась в постель ложиться,
715 улеглась под боком мужа:
лечь-то он позволил рядом,
только стал толкать локтями,
злобно тыкать кулаками,
розгами хлестать нещадно,
720 бить моржовым кнутовищем.
Встала с ложа ледяного,
поднялась с постели стылой.
Следом муженек поднялся,
гнать меня из дому начал,
725 прядь мою схватил рукою,
злобно в волосы вцепился,
разметал по ветру кудри,
расшвырял по суховею.
Где же мне искать совета,
730 у кого найти защиту?
Сделала стальные кенги,
медные свила шнурочки,
у стены стояла долго,
слушала в конце прогона,
735 успокоится ли, злобный,
усмирится ли, жестокий.
Гневный муж не унимался,
лютый зверь не усмирялся!
Наконец я вся озябла,
740 бедная, закоченела,
у стены амбара стоя,
за дверями замерзая.
Думала я, размышляла:
больше я терпеть не в силах
745 этой ненависти вечной,
бесконечного презренья
в бесовском вертепе Лемпо,
в этом чертовом гнездовье.
Бросила я дом свой милый,
750 теплое свое жилище,
в путь отправилась, бедняжка,
по болотам, по суглинкам,
по чужим холодным водам.
Прикатила к нивам брата,
755 там скрипел засохший ельник,
пел сосняк пышновершинный,
каркали кругом вороны,
стрекотали там сороки:
«Дома твоего здесь нету,
760 нет родимого гнездовья!»
Не поверила сорокам,
побежала к дому брата.
Мне калитки проскрипели,
мне пожаловались нивы:
765 «Ты зачем домой явилась?
Что узнать здесь пожелала?
Твой отец давно скончался,
опочила мать родная,
стал тебе чужим твой братец,
770 страшной злыднею — невестка!
Не поверила калиткам,
в избу к брату поспешила,
подала я ручке руку —
ручка обожгла морозом.
775 Вот вошла сама в жилище,
у дверей остановилась.
Гордою была хозяйка —
не пришла обнять золовку,
мне руки не протянула.
780 Гордою была и гостья —
не пошла обнять невестку,
ей руки не протянула.
Протянула руку к печке —
холодны бока у печки.
785 Сунулась в очаг рукою —
в очаге остыли угли.
На скамейке брат разлегся,
развалился на лежанке,
сажи на плечах на сажень,
790 копоти с вершок — на теле,
с локоть — слой золы на космах,
с четверть — самой черной грязи.
Тут спросил у гостьи братец,
обратился так к вошедшей:
795 «Из каких краев заморских?»
Я на это отвечала:
«Что ж не узнаешь сестрицу,
матери своей дочурку?
Мы одной пестуньи дети,
800 птенчики одной пичуги,
мы одной семьи гусята,
одного гнезда цыплята».
Тут мой брат заплакал горько,
прослезился очень сильно.
805 Брат сказал своей супруге,
прошептал своей подруге:
«Накорми скорей сестрицу!»
Вероломная хозяйка
принесла мне щей из клети,
810 с них собака жир слизала,
их попробовала псина,
Мусти, черный пес, отведал.
Говорит мой брат супруге,
шепчет на ухо подруге:
815 «Принесла бы гостье пива!»
Вероломная хозяйка
принесла водицы гостье,
да и то совсем негодной:
той водою сестры мылись,
820 полоскались в ней золовки.
Я ушла тогда от брата,
дом покинула родимый.
По миру пошла, бедняжка,
словно жалкая бродяжка,
825 стала голью перекатной,
бедной женщиной безродной,
что стучит в чужие двери,
в незнакомые ворота.
Пущены по миру дети,
830 в люди посланы, сиротки.
Их, таких людей, немало,
много есть таких на свете,
кто меня корит нещадно,
кто меня бранит жестоко.
835 Мало лишь таких на свете,
кто сказал бы слово ласки,
молвил бы слова привета,
кто на печку пригласил бы,
как войду с дождя в жилище,
840 попаду в избу с мороза
в юбке с ледяным подолом,
в шубе, снегом заметенной.
Раньше, в годы молодые,
не смогла б вовек поверить,
845 хоть бы сто людей сказало,
хоть бы тыща подтвердила,
что такой пойду дорогой,
на стезю такую стану,
на какой я оказалась,
850 на какую я ступила».
Песнь двадцать четвертая
Жениха учат, как он должен обращаться с невестой, как должен с ней обходиться, стихи 1-264. — Нищий старик рассказывает, как ему удалось когда-то укротить свою жену, с. 265–296. — Со слезами на глазах сетует невеста, что теперь она должна навек покинуть свой родимый дом, и прощается со всеми, с. 297–462. — Илмаринен подхватывает невесту на руки, усаживает ее в сани и отправляется в путь. Вечером третьего дня они прибывают домой, с. 463–528.