470 скалы, по которым прыгал,
вот поляна, где резвился,
вот межа, где кувыркался.
Дом родной куда ж девался,
где изба с красивой кровлей?
475 Дом сожжен дотла, до пепла,
пепел по ветру развеян!»
Вот тогда герой заплакал.
Плакал день, другой проплакал,
не по дому, бедный, плакал,
480 горевал не по амбарам,
по родительнице плакал,
хлопотавшей в тех амбарах.
В небе птицу он увидел,
в воздухе орла заметил,
485 стал выведывать у птицы:
«Ты, орел мой, птица неба,
не сумеешь ли ответить,
где теперь моя родная,
вы́носившая сыночка,
490 выкормившая героя?»
Ничего орел не помнит,
глупая не знает птица.
Знает, будто бы скончалась,
ворон помнит, что погибла,
495 что мечом ее сразили,
что секирой порубили.
Так промолвил Лемминкяйнен,
так сказал красивый Кавко:
«Мать, красавица родная,
500 милая моя пестунья,
ты уже ушла, родная,
милая, уже угасла,
ты уже землею стала,
над тобою вырос ельник,
505 встал на пятках можжевельник,
поднялся ивняк меж пальцев.
Тем я вызвал месть, бедняга,
заслужил расплату, жалкий,
что померился мечами,
510 что пришел с клинком красивым
на дворы далекой Похьи,
на поляны Пиментолы,
на беду родному роду,
матушке своей на гибель!»
515 Повернулся, осмотрелся,
чей-то след едва был виден:
чуть трава ногой примята,
сломан стебель вересковый.
Начал он искать дорогу,
520 стал разыскивать тропинку,
повела тропа в лесочек,
стежка в чащу поманила.
Вот прошел версту, другую,
одолел пути немного,
525 в чащу темную заходит,
в пазуху могучей корбы.
Баню тайную увидел,
потаенный домик в чаще,
между двух больших утесов,
530 среди трех дремучих елей,
там родную мать увидел,
добрую свою пестунью.
Тут беспечный Лемминкяйнен
оживился, ободрился,
535 вымолвил слова такие,
произнес такие речи:
«Ой ты, милая пестунья,
ты, кормилица родная!
Ты еще жива, родная,
540 старшая моя, здорова?
Думал я, что ты угасла,
навсегда уже исчезла,
от меча навек погибла,
от копья лишилась жизни!
545 Я глаза свои проплакал,
весь осунулся от горя».
Мать приветливо сказала:
«Я еще жива покуда,
хоть пришлось спасаться бегством
550 от гонителей коварных,
чтоб укрыться в этих дебрях,
в пазухе могучей корбы.
Похьела пришла войною,
в драку ринулась орава,
555 на тебя напасть хотела,
на несчастного героя:
все дома дотла спалила,
все дворы с землей сравняла».
Молвил славный Лемминкяйнен:
560 «Ой ты, матушка родная,
не горюй теперь об этом,
не горюй и не печалься,
новые дома поставим,
выстроим получше прежних.
565 Похьелу возьмем войною,
изведем народ бесовский».
Мать ему тогда сказала,
так промолвила родная:
«Долго пропадал сыночек,
570 долго пребывал, мой Кавко,
в неродных краях и землях,
у чужих дверей далеких,
там на мысе безымянном,
там на острове безвестном».
575 Так промолвил Лемминкяйнен,
так сказал красивый Кавко:
«Было там совсем неплохо,
пребывать приятно было,
красной медью бор светился,
580 медью — бор, земля — лазурью,
серебром блестели ветви,
золотом — цветущий вереск.
Были там холмы из меда,
из яиц куриных — скалы.
585 Медом елки истекали,
молоком — сухие сосны,
маслом — в изгородях жерди,
пивом — колья у заборов.
Было там совсем неплохо,
590 пребывать приятно было.
Жизнь лишь тем была неважной,
странным было пребыванье,
что за девушек боялись,
за бездельниц опасались,
595 за своих дурных толстушек,
колобочков непутевых,
думали, что обижаю,
по ночам их навещаю.
Я же девушек дичился,
600 Похьи дочерей боялся,
как свиней боятся волки,
куриц ястребы страшатся».
Песнь тридцатая
Лемминкяйнен отправляется на корабле вместе со своим старым соратником Тьерой воевать против Похьелы, с. 1–122. — Хозяйка Похьелы посылает навстречу им сильный холод, который замораживает корабль во льдах среди моря. Заморозил бы он на корабле и самих героев, если бы Лемминкяйнен не заставил его своими мощными заклятьями отступиться, с. 123–316. — Лемминкяйнен со своим товарищем добирается по льду до берега, долго бредет в плачевном состоянии по глухомани, пока, наконец, не попадает в родные края, с. 317–500.
Юный Ахти, сын любимый,
сам беспечный Лемминкяйнен,
как-то рано, на рассвете,
как-то в утреннюю пору
5 к лодочным пошел причалам,
прямо к бухтам корабельным.
Плакал там челнок сосновый,
струг с железными крюками:
«Для чего же был я сделан,
10 вытесан с какою целью?
Ахти на войну не ходит,
шесть и десять лет не ездит,
хоть и серебра хотел бы,
хоть и золота желал бы».
15 Тут беспечный Лемминкяйнен
бьет по борту рукавицей,
вышитой своей дельницей,
говорит слова такие:
«Не горюй, челнок сосновый,
20 не печалься, борт высокий.
На войне ты побываешь,
попадешь на поле брани:
наберешь гребцов на лавки,
день лишь завтрашний минует».
25 К матери приходит в избу,
говорит слова такие:
«Ты ведь, мать, не станешь плакать,
сетовать, моя родная,
коль куда-нибудь отправлюсь,
30 коль пойду на поле брани, —
мысль на ум пришла такая,
дума в голову закралась:
Похьелы народ повергнуть,
наказать мужей коварных».
35 Мать противиться пыталась,
сына остеречь хотела:
«Не ходи, мой сын родимый,
на войну с коварной Похьей!
Там найдешь свою погибель,
40 там кончину повстречаешь».
Что для Ахти уговоры!
Все-таки надумал ехать,
в путь отправиться решился.
Слово молвил, так заметил:
45 «Где найду еще героя,
воина с мечом отменным,
чтоб у Ахти был помощник,
был у сильного соратник.
Тьера мужеством известен,
50 Кура битвами прославлен.
Вот где я возьму героя,
воина с мечом отменным,
чтоб у Ахти был помощник,
был у сильного соратник».
55 Пошагал он по деревне,
по дороге — к дому Тьеры.
Так сказал, придя на место,
так промолвил, объявившись:
«Дорогой приятель Тьера,
60 друг единственный сердечный!
Вспомни времена былые,
годы нашей прежней жизни,
как с тобой ходили прежде
на поля больших сражений.
65 Не было такой деревни,
что без десяти подворий,
не было такого дома,
что без десяти героев,
не было такого мужа,
70 не было того героя,
чтоб его мы не сразили,
чтоб вдвоем не одолели».
Под окном отец трудился,
древко для копья готовил,
75 мать в амбаре на пороге
маслобойкой громыхала,
братья у ворот возились,
сани братья мастерили,
на конце мостков сестрицы
80 ткань суконную катали.
Под окном отец промолвил,
так сказала мать с порога,
изрекли в воротах братья,
на конце мостков — сестрицы:
85 «На войну не время Тьере,
пике Тьеры — не до битвы!
Уговором связан Тьера,
вековечным соглашеньем:
Тьера только что женился,
90 взял хозяйку молодую,
не успел соски пощупать,
утомить девичьи груди».
Услыхал на печке Тьера,
Кура — на краю лежанки:
95 на печи обул он ногу,
на конце скамьи — другую,
опоясался в воротах,
ядом змея окропился,
подхватил свой верный дротик,
100 дротик не из самых длинных,
не из самых и коротких.
Было то копье из средних:
на конце стоит жеребчик,
конь качается на пике,
105 воет волк на сочлененье,
рявкает медведь косматый.
Повертел, пощупал дротик,
покрутил, потрогал пику:
в луг вонзил копье на сажень,
110 вбил в суглинистую пожню,
где клочка травы не видно,
нет и кочки ни единой.
Уложил свой дротик Тьера
в лодке между копий Ахти,
115 так подался в путь-дорогу,
стал соратником героя.
Тут уж Ахти Сарелайнен
свой челнок столкнул на воду —
лодка, как змея, скользнула,
120 как в сухой траве гадюка.
Он повел корабль на север,
в море Похьелы направил.
Вот тогда хозяйка Похьи
лютый холод напустила,
125 стужу навела на море,
на морской простор открытый.
Так сама проговорила,
так сказала, повелела: