уши сунь в траву сухую,
330 голову ты спрячь под кочку
иль пойди в лесные дебри,
в ту каморку моховую,
на холмы уйди иные,
на другие возвышенья
335 от бубенчиков подальше,
от пастушьих перекликов.
Ты, мой Отсо драгоценный,
колобок медоволапый!
Обходить не запрещаю,
340 покружиться разрешаю.
Пастью лишь не надо трогать,
ртом касаться безобразным,
острыми кусать зубами,
лапами валить скотинку.
345 Обходи подальше стадо,
огибай молочный выгон,
звона бубенцов чурайся,
голосов беги пастушьих.
Если стадо на лужайке,
350 убирайся на болото,
если стадо у болота,
уходи в лесные дебри,
по горе идет скотина, —
под горой гуляй тихонько,
355 под горою стадо ходит —
поднимайся на вершину.
Если стадо на поляне,
в заросли спеши скорее,
если в зарослях коровы,
360 отправляйся на поляну!
Золотой спеши кукушкой,
серебристым голубочком,
мимо проплывай лососем,
робкой рыбой продвигайся,
365 шерстяным катись клубочком,
мягкою льняной куделью,
когти спрячь в косматой шерсти,
зубы скрой в мясистых деснах,
чтобы стадо не боялось,
370 чтобы овцы не пугались.
Не мешай моим коровам,
дай покой моим буренкам,
пусть идет красиво стадо,
шествует великолепно
375 по болотинам, по суше,
по лесам, по боровинам,
никогда не трогай стада,
даже в мрачном настроенье.
Старую припомни клятву,
380 данную у речки Туони,
у порога Кюнсикоски,
перед божьими стопами.
Получил ты разрешенье
трижды летнею порою
385 приближаться к звону стада,
к звукам бубенцов с поляны.
Но тебе не разрешали,
никогда не позволяли
на дела идти дурные,
390 на позорные занятья.
Если гнев тебя осилит,
зубы жадность одолеет,
выкинь ярость в чащу леса,
зашвырни на сосны жадность,
395 дерево грызи гнилое,
рушь трухлявые березы,
выворачивай коряги,
дергай ягодные кочки.
Коль пора придет покушать,
400 есть придет к тебе охота,
ты грибов в лесу откушай,
муравейников отведай,
дудника корней попробуй,
Метсолы медовой соты —
405 не бери моей лишь снеди,
лишь моей не трогай пищи.
В кадке Метсолы медовой
ходит-бродит мед отменный
на серебряной вершине,
410 золотом холме высоком:
там наестся и голодный,
там и алчущий напьется.
Там еда не иссякает,
не кончаются напитки.
415 Заключим навек согласье,
навсегда договоримся,
жить все лето полюбовно,
мирно рядом уживаться:
общие у нас угодья,
420 пища разная, однако.
Коль подраться пожелаешь,
враждовать со мной захочешь,
в пору зимнюю сразимся,
в пору снежную сойдемся!
425 Летом, как растают топи,
как нагреются бочаги,
не ходи сюда и вовсе,
от коров держись подальше!
Если здесь случайно будешь,
430 попадешь в чащобы эти,
помни: тут всегда стреляют.
Коль стрелков не будет дома,
есть ведь опытные жены,
неуемные хозяйки,
435 кто твой путь прервать сумеет,
навредить в дороге может,
чтоб вовеки стад не трогал,
никогда их не касался,
без господнего согласья,
440 божьего благословенья!
Ой ты, Укко, бог верховный,
коль поймешь: беда приходит,
стадо тотчас переделай,
измени коров обличье,
445 обрати коров в каменья,
в кочки преврати красавиц,
коль чудовище подходит,
коль шагает неуклюжий!
Если б я была медведем,
450 колобком медоволапым,
я б не путалась вовеки
под ногами у хозяев,
есть простор и в прочих землях,
места много и подальше,
455 чтобы праздному резвиться,
чтоб досужему носиться,
там хоть все протри подошвы,
раздери до крови икры,
в глубине чащобы синей,
460 под навесом славной корбы.
Есть боры — по шишкам прыгать,
есть пески — скакать по звонким,
есть дорога — удаляться,
берег моря — убираться
465 на межи далекой Похьи,
на простор широкой Лаппи.
Там ведь жить совсем неплохо,
вековать совсем не худо:
не нужны на лето кенги,
470 теплые носки — на осень,
на хребтах больших болотин,
на просторах топей хлипких.
Коль туда идти не хочешь,
коль туда пути не знаешь,
475 выбери тропу другую,
уходи стезей иною
прямиком в чащобы Туони,
в земли Калмю вересковой!
Есть ведь топи, чтобы топать,
480 есть и вереск, чтоб вертеться.
Есть там Кирьо, есть там Карьо,
есть там нетели другие,
все на привязях железных,
десяти цепях надежных.
485 Там и тощие толстеют,
и костлявые тучнеют.
Будьте ласковыми, корбы,
дебри синие — добрее!
Дайте мир моим буренкам,
490 всем коровушкам согласье
в это лето золотое,
время теплое господне!
Куйппана, владыка бора,
Хиппа, дед седобородый,
495 убери ты псов свирепых,
кобелей своих рычащих.
Гриб засунь в ноздрю собаке,
яблоко — в ноздрю другую,
чтобы скотный дух не трогал
500 не дразнил манящий запах.
Завяжи глаза шелками,
обмотай повязкой уши,
чтоб шагов не услыхали,
чтоб коров не увидали!
505 Если ж этого не хватит,
если псы не подчинятся,
уведи ты их подальше,
отгони сынков приблудных.
Уведи из этих дебрей,
510 с берегов моих родимых,
с этих узеньких лужаек,
с этих выгонов широких!
Привяжи собак в пещере,
посади на цепь в ущелье,
515 на бечевку золотую,
на серебряную привязь,
чтоб худого не творили,
чтобы зла не совершали.
Если этого не хватит,
520 если псы не подчинятся,
Укко, золотой властитель,
царь, серебряный, послушай,
внемли слову золотому,
сокровенному реченью!
525 Сделай обруч из рябины,
обхвати им злую морду.
Коль не выдержит рябина,
дай отлить из меди обруч.
Если медь держать не будет,
530 сделай обруч из железа.
Коль порвется и железо,
поломается на части,
коромысло[189] золотое
с силой прогони сквозь челюсть,
535 затяни концы покрепче,
завяжи потуже узел,
чтобы пасть не раскрывалась,
чтоб не разжимались зубы,
коль не разожмут железом,
540 если сталью не раздвинут,
коль ножом не окровавят,
коль не расщемят секирой!»
Илмаринена хозяйка,
мудрая его супруга,
545 вывела коров из хлева,
выпустила их на выгон,
пастуха послала следом,
погнала раба за стадом.
Песнь тридцать третья
Присматривая за стадом, Куллерво под вечер достает из котомки хлеб, начинает разрезать его и сильно портит свой нож о камень. Принимает это тем ближе к сердцу, что нож был единственной памятью, оставшейся ему от своего рода, с. 1–98. — Задумывает отомстить хозяйке и, загнав стадо в болото, собирает в стаю волков и медведей и гонит их вечером домой, с. 99- 184. — Когда хозяйка начинает доить коров, звери разрывают и убивают ее, с. 185–296.
Куллервойнен, Калервойнен,
хлеб в кошель дорожный сунув,
гонит стадо по болоту,
сам идет по боровине.
5 Говорит пастух, шагая,
молвит, стадо погоняя:
«Ох, какой я злополучный,
ох, какой я разнесчастный!
Вот куда меня загнали,
10 занесли пути-дороги:
за хвостом ходить бычачьим,
за телячьим бегать стадом,
топкие месить болота,
непролазные трясины!»
15 Он на кочку опустился,
сел на солнечном пригорке,
так сказал словами песни,
изложил свои желанья:
«Мне свети лишь, божье солнце:
20 грей меня, клубочек божий,
лишь меня ласкай, подпаска,
сторожа коров хозяйских —
не свети жилищам Илмы,
не свети моей хозяйке!
25 Хорошо и так хозяйке —
хлеб пшеничный уплетает,
лакомится пирожками,
масла сверху нарезает.
Черствый хлеб пастух глодает,
30 корочку грызет сухую,
давится овсяным хлебом,
режет черный хлеб с подовой,
с примесью соломы тертой,
пополам с корой сосновой,
35 воду пьет из берестя́нки[190],
выцеженную из кочки.
Убывай скорее, время,
опускайся, солнце божье!
Уходи за ельник, солнце,
40 за ивняк, пшеничный колоб,
убегай за можжевельник,
за ольховником скрывайся!
Отпусти домой подпаска,
доскребать из миски масло,
45 хлеб дожевывать ячменный,
доедать куски лепешки».
Илмари жена в то время,