на болотном бугорочке,
295 пересчитывал суставы,
поднимал при этом ноги.
Встрепенулся вдруг от крика,
от чудовищного пенья.
Сам издал он звук ужасный,
300 испустил мотив поганый,
полетел журавль поспешно,
пересек всю Похью быстро,
прилетел туда, на место,
опустился на болото,
305 снова закричал противно,
снова заорал сердито,
поднял на ноги всю Похью,
разбудил дурную силу.
Поднялась хозяйка Похьи,
310 прервала свой сон глубокий,
к скотному двору помчалась,
кинулась быстрей к амбарам.
Стадо в хлеве оглядела,
осмотрела все амбары:
315 не украдены коровы,
не похищены припасы.
К каменной горе метнулась,
побежала к медной варе,
у дверей горы сказала:
320 «До чего же я несчастна!
Здесь чужие побывали,
все запоры поломали,
распахнули все ворота,
все стальные петли сбили.
325 Может быть, и сампо взяли,
унесли без разрешенья?»
Так и есть: украли сампо,
взяли крышку расписную,
утащили из пещеры,
330 из подвала в медной варе,
из-за девяти запоров,
десяти засовов прочных.
Ловхи, Похьелы хозяйка,
очень сильно огорчилась,
335 поняла: уходит сила,
власть былая убывает.
Деву мглы хозяйка молит:
«Утутар, тумана дева,
ситечком насей тумана,
340 натруси погуще хмари,
нагони паров воздушных,
марево спусти на воду,
на простор морской широкий,
на открытое пространство,
345 чтобы не проехал Вяйно,
не проплыл Увантолайнен.
Если этого не хватит,
Ику-Турсо[201] — отпрыск Эйо,
высунь темечко из моря,
350 голову свою — из глуби!
Уванто мужей повергни,
Калевы свали героев,
утопи в пучине моря
под глубокими волнами!
355 В Похью отвези мне сампо,
не давай упасть из лодки.
Если этого не хватит,
ой ты, Укко, бог верховный,
золотой король небесный,
360 ты, серебряный правитель,
сотвори погоду злую,
подними все силы неба,
ветра дай, воздвигни волны,
кораблю пошли навстречу,
365 чтобы не проехал Вяйно,
не проплыл Увантолайнен.
Утутар, тумана дева,
надышала мглы на море,
напустила много хмари,
370 продержала старца Вяйно
целых три кромешных ночи
в море синем, средь тумана,
чтоб до цели не добрался,
чтоб стоял на том же месте.
375 Отдохнув три темных ночи,
в синем море средь тумана,
молвил старый Вяйнямёйнен,
так сказал он, так заметил:
«Даже худшего из худших,
380 мужа сонного из сонных
погубить нельзя туманом,
одолеть густою хмарью».
Он провел мечом по морю,
полоснул клинком по волнам.
385 Мед по следу заструился,
брызги сладкие взлетели.
В небеса туман поднялся,
мгла растаяла на небе.
Море снова стало ясным,
390 волны — чистыми от хмари.
Море стало вновь великим,
мир предстал опять огромным.
Времени прошло немного,
протекло всего мгновенье,
395 сильный шум раздался рядом,
плеск — у борта красной лодки,
высоко взбугрилась пена
возле лодки старца Вяйно.
Тут кователь Илмаринен
400 испугался, ужаснулся:
кровь сошла с лица героя,
на щеках угас румянец.
Под накидкою укрылся,
с головою завернулся,
405 заслонил лицо накидкой,
пологом прикрыл надежно.
Тут уж старый Вяйнямёйнен
глянул на воду у борта,
на кипение у лодки —
410 необычное увидел:
Ику-Турсо, Эйо отпрыск,
за бортом у красной лодки,
голову из моря поднял,
темя высунул из глуби.
415 Вековечный Вяйнямёйнен
ухватил за уши Турсо,
над водой его приподнял,
спрашивает, вопрошает,
говорит слова такие:
420 «Ику-Турсо, отпрыск Эйо!
Ты зачем из моря вылез,
из волны зачем поднялся,
преградил дорогу людям,
сыну Калевы — к тому же?»
425 Ику-Турсо, отпрыск Эйо,
не обрадовался встрече,
не изведал он и страха,
не ответил мужу вовсе.
Вековечный Вяйнямёйнен
430 уточняет, повторяет,
в третий раз уже пытает:
«Ику-Турсо, отпрыск Эйо,
ты зачем из моря вылез,
из волны зачем поднялся?»
435 Ику-Турсо, отпрыск Эйо,
лишь на третий раз промолвил,
словом на слово ответил:
«Потому из моря вылез,
из волны затем поднялся,
440 что задумал уничтожить
рода Калевы героев,
сампо в Похьелу доставить.
Если ж ты меня отпустишь,
жизнь поганую оставишь,
445 людям заступать дороги
никогда уже не буду».
Вековечный Вяйнямёйнен
выкинул беднягу в море,
вымолвил слова такие:
450 «Ику-Турсо, отпрыск Эйо,
не вставай из моря больше,
из волны не поднимайся,
не мешай отныне людям,
не вставай на их дороге!»
455 С той поры уже вовеки
не встает из моря Турсо,
не мешает больше людям,
есть пока на небе месяц,
день сияет, солнце светит,
460 мир вокруг такой прекрасный.
Тут уж старый Вяйнямёйнен
снова челн вперед направил.
Времени прошло немного,
протекло одно мгновенье.
465 Старец Укко, бог верховный,
сам воздушных сил хозяин,
повелел ветрам подняться,
непогоде разыграться.
Поднялись, подули ветры,
470 непогода разыгралась,
ветер западный метался,
надрывался побере́жник[202],
всех сильней старался южный,
выл пронзительно восточный,
475 зло рычал юго-восточный,
северный скулил ужасно.
Ветер сдул листву с деревьев,
хвою сбил с деревьев хвойных,
с вереска сорвал цветочки,
480 семена — с травы засохшей,
поднял ил со дна морского
на поверхность вод прозрачных.
Яростно шумели ветры,
лодку волны колотили,
485 унесли из кости арфу,
кантеле из щучьих ребер
людям Велламо на радость,
Ахтоле самой — на счастье.
Ахто на волнах увидел,
490 дети Ахто — меж волнами,
подобрали чудный короб,
унесли в свое жилище.
Огорчился старый Вяйно,
огорчился, прослезился,
495 говорит слова такие:
«Сгинул мой чудесный короб,
канул инструмент любимый,
радость вечная исчезла!
Никогда уж не услышу,
500 никогда на этом свете
зуба щучьего звучанье,
дивный голос рыбьей кости!»
Сам кователь Илмаринен
в сильное пришел унынье,
505 так сказал он, так промолвил:
«Плохо сделал я, несчастный,
что отправился на море,
на просторы вод опасных,
встал на верткую жердинку,
510 на дрожащую былинку.
Потрепал мне ветер кудри,
потаскала непогода,
бороду помяли вихри
и на этих бурных водах.
515 Только мне не доводилось
испытать такие ветры,
бурю повидать такую,
волн таких изведать силу.
Отдан я на волю ветру,
520 я на милость волн покинут».
Вековечный Вяйнямёйнен
так при этом рассуждает:
«Нет причины плакать в лодке,
горевать на прочном судне.
525 Не помочь слезами горю,
плачем не помочь в печали».
Высказал слова такие,
так промолвил, так заметил:
«Запрети, вода, сыночкам,
530 прикажи, волна, детишкам,
всем волнам, владыка Ахто,
Велламо, — народу моря,
чтобы в лодку не хлестали,
не кидались на опругу!
535 Улетай на небо, ветер,
поднимись повыше, к тучам,
к роду-племени родному,
к челяди своей, к семейству!
Не вали мой челн на воду,
540 не круши корабль сосновый —
лучше лес вали под пашню,
сокрушай на сопках ели!»
Вот беспечный Лемминкяйнен,
сам красивый Кавкомьели,
545 слово молвил, так заметил:
«Прилети, орел из Турьи,
три возьми пера с собою, —
два пускай добавит ворон —
лодке утлой борт надставить,
550 край челна повыше сделать!»
Укреплять борта принялся,
прибивать к краям набои,
все борта повыше сделал,
на сажень набои поднял,
555 чтоб волной не заливало,
внутрь вода не попадала.
Высоты бортам довольно,
уж достаточно набоев,
560 как бы лодку ни швыряло,
как бы челн волной ни било,
как пойдет по пенным гребням,
по волнам морским помчится.
Песнь сорок третья
Хозяйка Похьелы снаряжает боевой корабль и отправляется в погоню за похитителями сампо, с. 1–22. — Когда она наконец их нагоняет, между Похьелой и Калевалой происходит сражение, в котором герои Калевалы побеждают, с. 23–258. — Хозяйке Похьелы удается столкнуть сампо с лодки в море, и оно разбивается на куски, с. 259–266. — Куски побольше погружаются в воду, превращаясь в сокровища моря, куски поменьше волна гонит к берегу. Это обрадовало Вяйнямёйнена и дало ему надежду на то, что даже эти крохи станут началом нового счастья, с. 267–304. — Хозяйка Похьелы грозится уничтожить благополучие Калевалы, а Вяйнямёйнен утверждает, что не боится угроз, c. 305–368. — Расстроенная тем, что утратила свое могущество, хозяйка Похьелы возвращается домой с одной лишь жалкой крышкой, которую ей только и удалось заполучить от сампо, с. 369–384. — Вяйнямёйнен тщательно собирает все осколки сампо на берегу моря, сажает их в землю, чтобы они взошли, и желает всем счастья на вечные времена, с. 385–434.