Лбом я стукнулась о двери,
О косяк там головою:
При дверях глаза чужие,
570 Очи мрачные у стенок,
С пола там косые взгляды,
Издали и вовсе злые;
Изо рта огонь там пышет,
С языка идут пожары,
575 Изо рта у злого свекра,
С языка его без ласки.
И о том не горевала,
Как-нибудь прожить хотела,
Быть там в милости всегдашней
580 И держать себя смиренно;
Я, как заяц, там скакала,
Горностаем устремлялась.
На покой ложилась поздно,
Раным-рано я вставала.
585 Чести все-таки не знала,
Не нашла я снисхожденья —
Хоть бы горы я катала.
Пополам рубила б скалы.
Я с трудом муку молола,
590 Зерна грубые с терпеньем,
Чтоб свекровь их поедала,
Горлом огненным глотала,
На конце стола усевшись,
Из посуды золоченой.
595 Я сама, невесткой, съела
Вдосталь с камушками хлеба,
Мне столом служила печка,
Ложкой мне была черпалка.
Я, невестушкой, в том доме
600 Часто, неженка, носила
Свежий мох с болотной почвы,
Хлеб себе пекла из моха,
Из ключа носила воду,
Из ковша ее хлебала,
605 Ела рыбок я, бедняжка,
Там я корюшек съедала,
Нагибаясь прямо к сети,
В зыбкой лодочке качаясь:
Рыб ведь я не получала
610 Из руки своей свекрови,
Ни один денек не выпал,
Чтоб такое приключилось.
Летом жала я колосья,
А зимой навоз таскала,
615 Как поденщица какая,
Как рабыня нанятая.
Постоянно в этом доме
У свекрови мне давали
Цеп как можно подлиннее,
620 Тяжелей других трепало,
Вилы самые большие
И валек побольше прочих.
Никогда никто не думал,
Что слаба я, что устану, —
625 Устают герои даже,
Жеребцы и те слабеют.
Так я, бедная девица,
Исполняла все работы
И в своем поту купалась.
630 А когда пойду на отдых —
Время печь топить настало,
Попадаю прямо в пекло.
За веселость поносили,
Языки бранили злые,
635 Добрый нрав мой осуждали,
Незапятнанное имя;
Так дождем слова и лили
Мне на голову, бедняжке,
Словно искрами метали,
640 Сыпали железным градом.
Я в отчаянье не впала,
Прожила бы я и дольше —
Помогать свекрови злобной,
Жить у огненного горла;
645 Вот что дух мой погубило,
Принесло большое горе —
В волка муж мой обратился,
Принял вид совсем медведя,
От меня он отвернулся,
650 Так и ел он и работал.
Тут-то я уж стала плакать,
Размышляла я в амбаре,
Вспоминала дни былые,
Как получше мне жилося
655 На дворе большом отцовском,
В доме матери прекрасном.
Тут уж я заговорила
И промолвила словечко:
«Воспитала мать родная
660 Дочку-яблоньку прекрасно,
Возрастить ее сумела —
Посадить же не сумела:
Деревцо ведь посадила
В нелюбезное местечко,
665 В невозделанную землю,
У корней березы жестких —
Пусть всю жизнь оно там плачет,
Пусть все месяцы горюет.
Я годилась бы, конечно,
670 На местечко и получше,
На дворы и подлиннее,
На полы пошире этих,
Чтоб иметь получше мужа
И товарища покрепче.
675 Я напала здесь на лапоть,
Весь изодранный в лохмотья:
У него воронье тело,
Нос от ворона большого,
Рот от яростного волка,
680 Все другое от медведя.
Если б мне такой был нужен,
Я пошла б тогда на горку;
Я взяла б с дороги елку,
Ствол ольховый из лесочка,
685 Сделала б лицо из дерна,
Бороду его из клочьев,
Голову его из глины,
А глаза его из угля,
Из коры березы уши,
690 Из ветвей ветелки ноги».
Я такую песню пела,
Сокрушенная, вздыхала;
То услышал мой любезный,
За стеной он находился!
695 Тотчас вышел он оттуда
И прошел в овин чрез двери,
Я узнала по походке,
По шагам его узнала:
Не от ветра, а от злости
700 Волосы его вздымались;
Он ужасно скалил зубы,
Страшно он вертел глазами,
А в руках держал он ясень,
Он держал в руках дубину,
705 Надо мной дубину поднял,
Сильно в голову ударил.
Наступил затем и вечер!
Стал ко сну он собираться,
Взял он в руки хворостину,
710 Взял с гвоздя ременный кнутик,
Взял не для кого другого,
Для меня, жены несчастной.
Вот и я пошла на отдых,
Наконец заснуть хотела,
715 И легла я рядом с мужем;
Положил меня он сбоку,
Стал толкать он кулаками,
Злобно бить меня руками,
Колотить кнутом ременным,
720 Ручкою моржовой кости.
Отскочила я от мужа,
От холодной той постели.
На меня напал он сзади,
Гнал меня супруг до двери!
725 В волосы рукой вцепился,
Волосы мои повырвал,
Бросил злобно их по ветру,
Их по воздуху рассыпал…
У кого ж искать совета,
730 И кого же звать на помощь?
Дали обувь мне из стали,
Дали мне ремни из меди,
И ждала я за стеною,
Поджидала на дворе я,
735 Чтоб он кончил бесноваться
И хоть несколько утих бы.
Но утихнуть он не хочет,
Бесноваться не кончает!
Наконец, я стала мерзнуть,
740 Там заброшенною сидя,
У стены там оставаясь,
За дверями дома мужа.
Я гадала, размышляла:
Ведь не вечно же терпеть мне,
745 Этот гнев сносить безмолвно,
Выносить от всех презренье,
Здесь, в жилище злого Лемпо,
Здесь, в гнезде дрянного черта.
Я простилась с милым домом,
750 С тем возлюбленным жилищем,
Начала тогда бродить я
По полям и по болотам,
Чрез обширные потоки,
До пределов поля брата.
755 Ели были там сухие,
Сосны пышные шумели.
Там закаркали вороны,
Затрещали все сороки:
«Не твои теперь места здесь,
760 И родителей уж нету!»
Тем речам я не внимаю,
Ко двору иду я брата.
И сказала мне калитка,
Все поля заговорили:
765 «Ты на родину вернулась,
Что ж ты хочешь здесь услышать?
Уж давно отец твой умер,
Мать твоя давно скончалась;
Стал чужим тебе твой братец
770 И жена его – чужая».
Я и этому не внемлю,
Прохожу в покои прямо,
Я взялась за ручку двери —
Холодна в руках та ручка.
775 Я пошла туда в покои
И в дверях остановилась.
Так горда была хозяйка,
Что здороваться не стала
И руки не подала мне;
780 Я была горда не меньше:
С ней здороваться не стала
И руки не подала ей.
Протянула руку к печке —
Холодна мне показалась;
785 Повернула руки к углям —
Все без жару были угли.
На скамье лежал мой братец,
Протянувшийся у печки:
На плечах – на сажень сажи
790 И на пядь на прочих членах,
Голова в золе на локоть
И на четверть в черной грязи.
Как чужой, сказал мне братец,
Расспросил он, словно гостью:
795 «Ты из-за моря откуда?»
Я ответила на это:
«Иль сестру не узнаешь ты,
Дочку матери родимой?
Мать одна нас породила,
800 Мы – единой птички дети,
Мы – птенцы одной гусыни,
Из гнезда одной пеструшки!»
Брат заплакал, услыхавши,
Потекла из глаз водица…
805 И сказал супруге братец,
Прошептал своей любезной:
«Принеси поесть сестрице!»
Но жена взглянула косо,
Принесла мне щей из дому, —
810 Жир в них съеден был собакой,
Пес слизал всю соль с капусты,
Черный досыта наелся.
И сказал супруге братец,
Прошептал своей любезной:
815 «Принеси-ка пива гостье!»
Но жена взглянула косо
И воды приносит гостье,
Принесла воды негодной:
Чем глаза себе промыла,
820 Руки вымыла невестка.
Я тогда ушла от брата,
Из родного вышла дома
И пошла блуждать повсюду,
Начала ходить, бедняжка,
825 Там по берегу морскому,
И печально подходила
Я к дверям мне незнакомым,
К вовсе чуждым мне калиткам,
Повлекла детей с собою,
830 По деревне их, бедняжек…
Есть, немало есть на свете,
Даже многие найдутся,
Кто злым голосом мне крикнет,
Скажет колкое мне слово;
835 Мало, очень мало в мире,
Кто бы доброе мне сделал,
Слово ласковое молвил,
Кто б отвел меня на печку,
Если дождь меня намочит
840 Или с холоду приду я
В платье, инеем одетом,
В шубе, сверху льдом покрытой.
Никогда в девичьи годы,
Никогда не помышляла,
845 Хоть бы сотни говорили,
Хоть бы тысячи твердили,
Что меня беда постигнет,
Что такое горе будет,
Как то горе, что мне было,
850 Та беда, что мне досталась».
Руна двадцать четвертая
Жениху читают наставления, как он должен обходиться с невестой, и ему велят не обращаться с нею плохо (1–264). – Один нищий старец рассказывает, как он в свое время образумил свою жену (265–296). – Невеста со слезами на глазах думает о том, что теперь она должна навсегда покинуть свой любимый родной дом, и прощается со всеми (297–462). – Ильмаринен сажает невесту в сани, отправляется в путь и приезжает домой на третий день вечером (463–528)