«Если месяц из утеса,
Солнце из скалы не выйдет,
Так и бой начать мы можем,
210 На мечах тогда сразиться!»
Вынул меч, открыл железо,
Из ножон меч грозный тащит:
На конце сияет месяц,
Солнца блеск на рукоятке,
215 И конек стоит на спинке,
На головке кот мяучит.
Вот померились мечами,
Лезвия их осмотрели:
Только малую толику
220 Подлиннее меч у Вяйнё;
На зерно он подлиннее,
На обхват стебля соломы.
Вот на двор наружу вышли,
На просторную поляну.
225 Ударяет Вяйнямёйнен
Так, что искры засверкали,
Раз ударил и другой раз:
Посрубил он, словно репы,
Головы, как льна головки,
230 Гордым Похъёлы потомкам.
И собрался Вяйнямёйнен
Поглядеть на светлый месяц,
Унести с собою солнце
Из груди скалы пятнистой,
235 Из горы, железом полной,
Из железного утеса.
Вот проходит он немного,
Небольшое расстоянье,
Видит там зеленый остров,
240 А на нем растет береза,
Под березой этой камень,
И утес стоит у камня,
А дверей в утесе девять,
На дверях задвижек сотни.
245 Видит трещину в утесе,
В камне узкую полоску.
Меч из ножен вынимает,
Острый меч в скалу вонзает,
Колет он клинком огнистым,
250 Колет пламенным железом
Так, что камень раскололся,
Быстро натрое распался.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Посмотрел чрез щели камня:
255 Змеи там хлебают сусло,
Пиво пьют в скале гадюки,
В недрах этого утеса,
Что похож на печень цветом.
Молвит старый Вяйнямёйнен,
260 Говорит слова такие:
«То-то бедная хозяйка
Мало пива здесь имела, —
Тут хлебают сусло змеи,
Пиво пьют в скале гадюки».
265 Змеям головы срубает,
Злым гадюкам рубит шеи.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
«Никогда в теченье жизни,
270 От сего дня впредь считая,
Да не пьют гадюки пива,
Не хлебают сусла змеи!»
Хочет старый Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
275 Раскачать руками двери,
Силой слова снять задвижки, —
Не открыл дверей рукою,
Слов не слушались задвижки.
Молвил старый Вяйнямёйнен,
280 Сам сказал слова такие:
«Баба тот, кто безоружен,
Тот без сил, кто без секиры».
Тотчас он домой вернулся,
Головой поник печально,
285 Что ни месяца не добыл,
Что ни солнца не достал он.
И промолвил Лемминкяйнен:
«О ты, старый Вяйнямёйнен!
Отчего меня не взял ты
290 Как товарища в заклятьях?
Я отбил бы все замочки,
Поломал бы я задвижки,
Я сиять пустил бы месяц,
И светить я дал бы солнцу».
295 Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
«Не берут слова задвижек,
Не берут замков заклятья,
Кулаком их не подвинешь,
300 Не своротишь двери локтем».
К кузнецу пошел, к горнилу.
Говорит слова такие:
«О кузнец ты, Ильмаринен!
Выкуй мне трезубец твердый,
305 Выкуй дюжину мне копий
Да ключей большую связку,
Чтоб я месяц из утеса,
Из скалы достал бы солнце!»
И кузнец тот, Ильмаринен,
310 Вековечный тот кователь,
Все сковал, что было нужно:
Дюжину сковал трезубцев
И ключей большую связку,
Связку копий приготовил,
315 Не больших, не очень малых,
Сделал среднего размера.
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Редкозубая старуха,
К бедрам крылья прикрепила
320 И на воздух вознеслася.
Возле дома полетала
И летит она подальше,
Море Похъёлы минуя,
К Ильмаринену на кузню.
325 Посмотрел кузнец в окошко,
Уж не буря ль там несется:
То не буря там несется,
То слетает серый ястреб.
И промолвил Ильмаринен,
330 Говорит слова такие:
«Что тебе здесь нужно, птица,
У окна зачем ты села?»
Так ответила тут птица,
Так промолвил этот ястреб:
335 «О кузнец ты, Ильмаринен,
Замечательный кователь,
Ты, по правде, славный мастер,
Ты – кователь настоящий!»
Так ответил Ильмаринен,
340 Сам сказал слова такие:
«Никакого тут нет чуда,
Что кузнец я настоящий,
Если выковал я небо,
Кровлю воздуха устроил».
345 И сказала эта птица,
Так промолвил серый ястреб:
«Что куешь ты здесь, кователь,
Не оружие ль какое?»
Так промолвил Ильмаринен,
350 Дал в ответ слова такие:
«Я кую ошейник крепкий
Этой Похъёлы старухе.
Приковать старуху надо
Там, у твердого утеса».
355 Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Редкозубая старуха,
Видит – к ней беда подходит,
Ей несчастье угрожает.
И летит, стремясь чрез воздух
360 Дальней Похъёлы достигнуть.
Из скалы пускает месяц,
Солнце выслала из камня.
А сама свой вид меняет,
В виде голубя явилась:
365 Запорхала, прилетела
К Ильмаринену на кузню.
Подлетела к двери птицей,
Голубком у двери села.
И промолвил Ильмаринен,
370 Сам сказал слова такие:
«Ты зачем сюда явился,
Прилетел к порогу, голубь?»
Из дверей ему ответил,
От порога этот голубь:
375 «Я затем здесь у порога,
Чтоб принесть тебе известье:
Из скалы уж вышел месяц,
Из утеса вышло солнце».
Сам кователь Ильмаринен
380 Посмотреть тогда выходит.
Он подходит к двери кузни,
Смотрит пристально на небо:
В небе вновь сияет месяц,
В небе вновь блистает солнце.
385 К Вяйнямёйнену идет он,
Говорит слова такие:
«О ты, старый Вяйнямёйнен,
Вековечный песнопевец,
Посмотри пойди на месяц,
390 Погляди пойди на солнце!
Ведь они уже на небе,
На своих местах привычных».
Старый, верный Вяйнямёйнен
Сам на двор тогда выходит,
395 Поднял голову он кверху,
Посмотрел на небо быстро:
Месяц там стоял, как прежде,
И свободно было солнце.
Смотрит старый Вяйнямёйнен,
400 Говорить он начинает.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
«Здравствуй, месяц серебристый,
Вновь ты кажешь лик прекрасный,
405 Здравствуй, солнце золотое,
Снова всходишь ты, сияя!
Из скалы ушел ты, месяц,
Ты ушло из камня, солнце,
Как кукушка золотая,
410 Как серебряный голубчик,
На своих местах вы снова.
Прежний путь свой отыскали.
По утрам вставай ты, солнце,
С нынешнего дня вовеки!
415 Каждый день приветствуй счастьем,
Чтоб росло богатство наше,
Чтоб к нам в руки шла добыча,
К нашим удочкам шла рыба!
Ты ходи благополучно,
420 На пути своем блаженствуй,
В красоте кончай дорогу,
Отдыхай с отрадой ночью!»
Руна пятидесятая
У девушки Марьятты рождается сын от брусники (1–350). – Ребенок куда-то исчезает, и его наконец находят в болоте (351–424). – Для крещения приводят старца, но старец не крестит сына, у которого нет отца, до тех пор, пока не будет изучено и решено, должен ли он быть оставлен в живых (425–440). – Вяйнямёйнен приходит, чтобы изучить дело, и объявляет, что этот странный мальчик должен быть умерщвлен, однако младенец укоряет Вяйнямёйнена за несправедливый приговор (441–474). – Старец крестит младенца как будущего короля Карелии; разгневанный Вяйнямёйнен уходит, предсказывая, что он еще однажды понадобится своему народу для нового Сампо, кантеле и света; он уплывает на медной лодке туда, где сходятся земля и небо, но кантеле и свои великолепные песни он оставляет в наследство народу (475–512). – Заключительная руна (513–620)
Марьятта, красотка дочка,
Выросла в отцовском доме,
При отце жила, при знатном,
И при матери любимой.
5 Пять цепочек износила,
Шесть колец она истерла,
Что с отцовскими ключами
На груди ее блестели.
Полпорога вовсе стерла
10 Славно вышитым подолом,
Полстропила перетерла
Тонким головным платочком
И полпритолки истерла
Рукавом из мягкой ткани,
15 Протоптала половицы
Башмаков своих подошвой.
Марьятта, красотка дочка,
Эта девочка-малютка,
Скромницей была отменной
20 И стыдливость сохраняла.
Рыбой вкусною питалась
И корой сосновой мягкой;
Никогда яиц не ела,
Так как с курицей петух жил;
25 От овцы не ела мяса,
Коль овца жила с бараном.
Мать доить ее послала,
Но она доить не хочет,
Отвечает ей словами:
30 «Никогда такая дева
Не возьмет коров за вымя,
Что с быками поиграли,
Молока же не бывает
У телят или у телки».
35 Жеребца отец запряг ей,
Но она на нем не едет.
Брат тогда привел кобылу,
А девица молвит слово:
«Не поеду на кобыле,
40 С жеребцом она играла,
Жеребенка запрягите,
Что лишь месяц как родился».
Марьятта, красотка дочка,
Чистою жила девицей,
45 Кроткою, прекраснокудрой
И красавицей стыдливой,
Выгоняла стадо в поле,