Лес — укрытие сиротам,
Лес — прибежище злосчастных.
Богатырь Калевипоэг
Прошагал сквозь красный ельник,
Пересек и бор сосновый,
А как шел через орешник,
Вдруг почуял: кто-то цепко
Обхватил ему лодыжку,
Пятку трогает легонько.
Поглядел могучий Калев:
Кто ему щекочет пятку?
Видит — вылез из кусточка
Деревенский мужичонка
Ростом с нынешнего парня.
Как же он дрожал, бедняга!
У него тряслись колени,
Зубы щелкали от страха.
Умолял он о защите,
Горько сетовал и плакал:
— Сжалься, братец многосильный!
Ты спаси меня, могучий!
Защити, Калевипоэг!
Огради от горьких бедствий!
Сбился я с пути в чащобе,
Потерял домой дорогу! —
Калевитян сын любимый
Изогнулся, сгорбил спину
И рукой вокруг пошарил,
Ухватил он мужичонку,
Взял за шиворот, приподнял,
Опустил в свою котомку.
В глубину скатился парень,
Полетел на дно, как в пропасть.
Там за хлеб он зацепился,
Уперся ногой в краюшку.
Тут спросил Калевипоэг:
— Ты чего же испугался?
Почему залез в кустарник? —
И ответил мужичонка,
Пропищал со дна котомки,
Словно квакнула лягушка
Из глубокого колодца:
— Вечерком вчера, на зорьке,
Возле озера ходил я,
В красном ельнике прибрежном
Потерял я вдруг дорогу
И тропинкой безыменной
Вышел ко двору лесному.
У дверей я постучался,
На ночлег я попросился.
Посреди избы огромной
Пламя в очаге пылало,
У котла сидела бабка,
Варево в котле мешала.
А в котле кипело сало,
Суп гороховый варился.
Бабка мне дала похлебки:
«На, — сказала, — да не мешкай,
Поживей работай ложкой!»
Принесла потом соломы
И постель мне постелила
Посреди избы широкой.
Так сказала мне старуха:
«Пошевеливайся, парень!
Лезь в солому, поросенок!
А не то сыны вернутся
Молодые из похода.
Ты при них молчи, как мышка,
Что от кошки затаилась.
Хоть рукой пошевельнешь ты
Или крикнешь ненароком,
Тут придет твоя погибель,
Тут и смерть твоя наступит».
Поклонился я старухе,
Бабке молвил я спасибо
За ночлег, за добрый ужин
Да за ласковое слово.
И зарылся я в солому,
Распрямил бока и спину,
А соломенной подстилки
На троих еще хватило б!
Вдруг развеялась дремота,
Широко раскрыл я веки.
Услыхал я дальний хохот:
От шагов земля гудела,
Гнулись-вздрагивали стены.
Даже ты, Калевипоэг,
Грохоча пятой тяжелой,
Не наделал столько шума,
Хоть шаги твои — от страха —
Вдвое громче мне казались.
Вот в избу ввалились братья:
Оба — выкормыши леса,
Оба — грузны, как медведи.
Старший, ноздри раздувая,
Вдруг принюхиваться начал:
Словно гончая, он нюхал,
Просевал ноздрями воздух.
Так сказал он, так промолвил:
«Ну, бабуся дорогая,
Кто наведывался в хату?
Дух я чую человечий,
Дух людской тревожит ноздри
И щекочет подбородок».
Так ответила старуха:
«Никого здесь не бывало —
Ни зверька, ни человека,
Запах пота человека,
Что тебе щекочет ноздри,
Верно, с воздуха принес ты,
На ветру им надышался».
Тут на стол накрыла бабка,
Братья ужинать уселись:
Миски — в локоть шириною,
Ложки — словно поварешки.
Столько пищи проглотили
Две бездонные утробы,
Сколько пятьдесят не съели б
Пахарей и лесорубов.
А когда наелись братья,
Дополна набили брюхо,
Улеглись они на отдых,
Прямо на пол повалились:
Старший брат у правой стенки,
Младший брат у левой стенки.
Я лежал посередине,
А старуха — на полатях.
Страх замкнул мое дыханье,
В жилах кровь оледенела.
Плотно челюсти сцепил я,
Зубом стукнуть я боялся,
Чтоб меня не услыхали,
Чтоб меня не разглядели.
Вот дотлела и погасла
На челе печном лучина.
Темнота избу одела,
Страх мой спрятала-укрыла.
Если бы я знал, несчастный,
Если б ведал, злополучный,
Если бы я знал и ведал,
Если б сонное виденье
Предсказало мне заране,
Что за тяжкие мученья
Мне судьба моя готовит,
Скрылся б я на дно морское,
Опустился б я в пучину…
Братья, выкормыши леса,
К сну за пазуху нырнули,
Их звериные гляделки
Запахнулись, как ворота,
Да зато раскрыты настежь
Двери задние остались,
А от варева густого,
От гороховой похлебки
Животы у них раздулись,
Пораспучило желудки:
Стал вздыматься пар гремучий,
Источился тайный запах,
Ветры жгучие взлетели.
Старший брат, лесной детина,
Что лежал у стенки справа,
Первым грозно разрядился,
Оглушил меня раскатом.
Шумный вихрь меня подбросил,
Словно бабочка взлетел я,
Полетел-понесся влево.
Младший брат, лесной детина,
Что лежал у стенки слева,
Не отстал он от старшого:
Тут же, на мою погибель,
От меня отворотился,
Разрядился, понатужась,
Оглушил меня раскатом.
Я взметнулся, словно птичка,
Словно бабочка, взлетел я,
Полетел-понесся вправо.
Той порою первый братец
Снова грозно разрядился,
И опять я, злополучный,
Справа полетел налево.
Так пришлось мне, горемыке,
Ночку целую кататься,
От стены к стене метаться,
Взад-вперед летать проворно,
Как челнок в руках ткачихи,
Сна и отдыха не зная.
Вышла на заре старуха,
Дверь ненаглухо закрыла.
По ее пятам я быстро
Прошмыгнул в дверную щелку —
И бежать что было мочи!
Пробежал я через ельник,
Пробежал сквозь бор сосновый,
Пробежал через орешник, —
Там в кустарник я забился,
Там тебя, на счастье, встретил! —
Славный муж Калевипоэг
Хохотал простосердечно.
Мужичонка тот невзрачный
Рассмешил его рассказом,
Как летал он, словно птица,
Как челнок на ткацком стане,
Сна и отдыха не зная.
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
Схватка с супостатами и еж. Долгий сон. Сновидение. Ягненок пастушка-сироты. Возведение моста.
Как порой со скал высоких
Рухнет шумным водопадом
Вспененный поток сердитый,
Словно облако густое
С гулом падая в долину,
И, рекою разливаясь,
Широко несется к морю
Или туча грозовая,
Стрелы молний рассевая,
Щеки солнышка закроет, —
Так, проламывая чащу,
Ринулись лесные бесы
Сыну Калева навстречу,
Что шагал с тесовой кладью,
Мирно шел дорогой мира.
Если видывал ты, братец,
Как в облаве на медведя
Страшный зверь окровавленный,
В грудь рогатиной пронзенный,
В ярости, в предсмертной муке
Ринется на зверолова,
Лишь тогда, пожалуй, братец,
Сможешь в мыслях ты представить
И понять хотя б на четверть
Или хоть наполовину,
Как побил Калевипоэг,
Покарал чертей проклятых,
Как сразился с темной силой,
Разметал он вражье племя.
Выйдем на простор широкий
Посмотреть на то сраженье,
Боевых вестей послушать,
С древних борозд снять прилежно
Золотое слово песни,
Что острей орлиных клювов,
Крепче вереска седого,
Вознести его высоко
Под серебряное небо,
Словно остров над волнами.
Калевитян сын любимый
Шел да шел, взвалив на плечи
Ношу тесаного леса.
А в котомке мужичонка,
Под защитой богатырской,
Сонною дыша отрадой,
В дрему сладкую укрылся,
Как рачонок под корягу.
На пути Калевипоэг
Выбрал сосенку покрепче,
Ствол сломил под самый корень,
Был тот ствол больших не больше,
Но и не был меньше малых.
Срезав маковку и ветви,
Смастерил себе дубинку.
А длиной была дубинка
Не в сажень, а в добрых десять.
Толщиной же — в треть сажени.
Славная была дубинка —
Для любого супостата
Грозным стала бы возмездьем,
Если б выступить дерзнул он
Против Калевова сына.
Стала б верною защитой
От лесных собак свирепых,
От щенят их острозубых, —
Словно меч, она служила б.
Как разбойники, из чащи
С треском выскочили трое,
Лезут в бой с могучим мужем
Колдуна лесного дети,
Черта бешеные слуги.
Им отец задачу задал —
Сына Калева ограбить.
Парни палок наломали,
Из земли надрали сосен,
Чтоб на Калева обрушить
Градом тяжкие удары.
У двоих парней бесовских
И кнуты впридачу были.
Кнутовищем — ствол кленовый,
На кнуте же, вместо камня,
Жернов мельничный привязан.
Издалека засвистали
Те кнуты, удары сея.
Сильный муж Калевипоэг
Захотел пустую ссору
Речью ласковой уладить,
Слово доброе промолвил:
— Бой — покоя нарушитель,
Ссора — вестница пожара.
Лучше пол-яйца — да в мире,
Чем куренок, взятый с бою[119]