Заплелись ковром узорным,
Тонким кружевом обмана.
Битва с колдовским отродьем
Под крылом зари вечерней
В сновиденьях оживала,
Снова явью становилась,
Адских выродков удары
Победителя гневили,
Раскаляли сердце гневом…
Вдруг — привиделось другое,
Быль веселая явилась:
Мужичок в лесной сторожке
От стены к стене метался,
Как челнок, снуя проворно…
Третье сонное виденье
Воровство разоблачало:
Колдовские когти вора
Уносили меч любимый.
Меч взывал из глуби Кяпы,
Звал хозяина со стоном,
Песню скорбную слагая…
Сгиньте, призраки пустые.
Сонной мысли порожденья!
В диком вереске увяньте,
В дебрях сумрачных засните!
Выйдем на иные тропы
Возвещать о славных былях,
Петь о днях давно минувших,
Речь вести о дивном деле,
Что неслышно совершилось
Возле Калевова ложа.
Калевитян сын любимый
Сном недолго услаждался,
Он недолго нежил тело
Под прохладной лаской ночи.
Той порой подкрался к ложу
Знахарь слов, колдун озерный,
Тот, что с Палевом сразиться
Не дерзал в бою открытом.
Заклинатель волн и ветра,
Черный волхв, начетчик Маны,
Ждал, чтоб сон окутал мужа,
Оплела его усталость, —
Лишь тогда подкрался к ложу.
Колдовать он стал над пряжкой[121],
Закружил вороний камень[122],
Папоротнику велел он
Изрекать заклятья злые.
Сонных трав насобирал он,
Наломал истомных веток,
В жгут связал их с наговором.
Спрятал жгут под изголовье
Почивающего мужа,
Сына Калева опутал
Он веревкой долгой дремы.
А когда ведун озерный
Молвил все свои заклятья,
Завершил все чародейство, —
Тотчас пятки засверкали,
И пропал — следа не сыщешь.
Ночь минула, встало солнце,
Солнце село, свечерело,
Снова ночь зарю сменила —
По назначенному кругу,
По отцовскому завету.
Калевитян сын любимый
Недвижимо спал на ложе.
А до Вильянди[123] от Виру
Мчались быстрые приказы.
Спутник Алева, отважный
Калевов оруженосец,
Разослал гонцов проворных,
Чтоб до озера Чудского
Весть, как ветер, долетела.
Все напрасно: вестовые
Калева не отыскали.
Ночь минула, встало солнце,
Солнце село, свечерело,
Снова ночь зарю сменила —
По назначенному кругу,
По отцовскому завету.
Вот уж дни неделей стали.
И неделей стали ночи.
Калевитян сын любимый
Недвижимо спал на ложе.
Вот и летний день цветущий,
Праздник счастья и веселья,
Скликал дальние народы
На игру в дубраву Таары,
На привольную забаву.
Приплыли по волнам Эма
На ладьях красновесельных
Дети озера Чудского.
Виру, Ярва, Харью, Ляне —
Все людей своих прислали,
Но никто не видел князя,
Сына Калева не встретил
И следов его горячих
Не приметил по дороге.
Ночь минула, встало солнце,
Солнце село, свечерело,
Снова ночь зарю сменила —
По назначенному кругу,
По отцовскому завету.
Дни — уж в месяц растянулись,
Стали ночи месяцами.
Калевитян сын любимый
Недвижимо спал на ложе,
Сном злосчастным околдован.
Вот уж летние цветочки
Отцвели наполовину, —
Богатырь Калевипоэг
Спал, осилен дремным ядом,
Волхвованьем колдуновым.
Но обманным сновиденьем,
Разбудить его пришедшим,
Был, на счастье, он встревожен…
Видел он во сне глубоком,
Будто меч ему ковали,
Правя сталь и закаляя,
Похваляясь ковкой новой,
Выгнув лезвие покруче,
Чтоб оно грозней рубило.
И ковал тот меч не финский
Многодумный старый мастер,
Старый дядюшка отцовский, —
Меч ковали потаенно
В малой кузнице безвестной,
В горной пазухе глубокой.
Посреди земной равнины
Холм стоял уединенный.
Был тот холм больших не больше,
Но и не был меньше малых.
Головой тот холм касался
Высоко плывущей тучи,
Облачка скользили мимо,
За бока его цепляясь.
В том холме, в дупле скалистом,
Поселился Ильмарине[124],
Мастерам своим подземным
Там он кузницу устроил.
Те воздвигли брус подпорный,
Утвердили наковальню
И трудились дни и ночи,
Тайной ковкой промышляя,
Добрым людям на потребу.
Семь кузнечных подмастерьев
Меч ковали неустанно
Из витой бесценной стали,
Лезвие его точили,
Смерть несущее живому.
А к рукам у них впридачу
Были молоты из меди,
Клинья их — в стальной оправе,
Рукоятки — золотые,
Серебро клещей хватало
Меч, кроваво размягченный
В огневом сиянье горна,
И звенели в лад удары.
А хозяин тайной кузни,
Дивный мастер Ильмарине,
Сидя в кресле золоченом,
Брови белые насупив,
Молодым горячим взором
Сам следил неутомимо
За работой подмастерьев:
В лад ли падают удары.
Хорошо ль спорится дело.
Вдруг — ступил неверным шагом
На порог подземной кузни
Бледный призрак человека.
Снял он шапку на пороге,
Головы же не склонил он,
Не согнул могучей шеи.
Кровь сквозь ворот проступала,
Кровь с одежд его стекала,
На щеках его засохла,
Запеклась у губ раскрытых.
Человек промолвил слово,
Так взмолился на пороге:
— О, не тратьте вы железа,
Не расходуйте вы стали,
Меч разбойнику не правьте!
Богатырь Калевипоэг,
Если злоба в нем проснется,
Не помилует и друга,
Брата кровного убьет он,
На того свой меч поднимет,
Кто сковал ему оружье!..
Меч ковал ему отец мой,
Трое братьев нас бессменно
У отцовской наковальни
Выполняли труд тяжелый —
Семь годов без передышки.
Что же дал он нам в награду,
Как же с нами расквитался?
Многоопытного финна
Старший сын и подмастерье.
Сам я, мудрого помощник,
Головы своей лишился,
Молодым увял на ниве, —
Вот что дал он нам в награду,
Вот как с нами расквитался! —
Калевитян сын любимый
На лжеца хотел прикрикнуть
И навет его рассеять,
Правду сущую поведав,
Молвив истинное слово!
Но недаром старый Тюхи
Тело мужа обессилил:
Словно рухнувшим утесом
Грудь его была прижата.
Силился очнуться витязь,
Разорвать веревки дремы.
Пот со лба его струился,
Проступал росой на теле,
Языком не мог он двинуть,
Шевельнуть не мог руками.
Тут собрал свои он силы,
Чтоб рвануться напоследок,
Словно вздумал сдвинуть гору,
Все разбить, развеять прахом.
Как ревущий натиск бури
Волны на море ломает,
Как громовый голос Пикне
До корней шатает скалы, —
Так взревел Калевипоэг:
— Лжец! — и на ноги вскочил он.
Чтоб злодея отдубасить,
Покарать его за лживость.
Вот и утреннее солнце
Расцвело на алом небе,
Мглу ночную разгоняя.
Вот и звездочки померкли,
Задремав у края неба,
И в сверканье трав росистых
Вышел мир из бездны ночи.
Тут смекнул Калевипоэг,
Понял богатырь могучий,
Что в глазах его играли
Сна обманные виденья.
Одного лишь он не ведал:
Что проспал он сном глубоким
Семь недель в объятьях ложа.
Калевитян сын любимый
Опустил на травку ноги,
На землю он их поставил,
Сам присел на край постели,
Коркой хлеба подкрепился,
Собираться стал в дорогу.
Тес, что он принес из Пскова,
Перебрал могучий Калев:
Было много там обломков,
А досок хороших мало, —
Не окупишь и дороги
И трудов не оправдаешь.
И сказал Калевипоэг:
— Мне не надобно обломков,
Щепок я сгребать не стану.
То домой не потащу я,
Что ходьбы моей не стоит.
Лучше к озеру Чудскому
Я вернусь путем знакомым
И куплю там тесу вдоволь,
Чтоб построить целый город! —
Тут о деле поразмыслив,
Заработал он ногами
И в обратный путь пустился.
А когда в конце дороги
Вышел на берег озерный,
Он услышал крик далекий,
Словно плачущая дудка
Слуха тонкого коснулась.
Даль окинув зорким взглядом,
За широкими полями
Увидал он луг и стадо:
Перед волком сероглазым
Все овечки сбились в кучу,
Плакал мальчик-пастушонок,
Средь полей на помощь клича,
А в клыках у волка билась
Обомлевшая овечка,
Только что ее разбойник
Дерзко выхватил из стада.
То единственное было
Достоянье сиротины, —
Для того ль овцу лелеял,
Чтоб ей сгинуть в волчьей пасти?
Калев-сын, беду увидев,
В руки взял валун тяжелый
В сероглазого нацелясь,
Валуном зашиб он волка,
Схоронил его под камнем.
А овечка ускользнула,
В два скачка вернулась к стаду.
Тот валун поныне виден,
Был же он больших не больше,