В этом месте речи Ельцина непроизвольно раздались продолжительные аплодисменты. Аплодировали все. Ельцин подождал несколько минут, а когда аплодисменты утихли, продолжил.
— Мало того, я видел реакцию зарубежных зрителей на выступление наших атлетов. Сплошной восторг и трепет, дорогие товарищи. Вот что они вызывали у зарубежной публики. Таким образом показывая, что социализм и дело Ленина — это дело созидания, это дело творчества, это дело искусства. И Советский Союз успешно воплощает всё это в жизнь.
Тут снова раздались долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овации. Даже Горбачёву так не хлопали, как Ельцину!
— Поэтому я и позвал вас сюда, дорогие товарищи, чтобы вы сами воочию увидели наших спортсменов. Увидели тех, кто героически завоевал для нашей страны не только медали, но и престиж на международном уровне. Чем же может ответить наше государство на эти медали? Ответить оно может и должно и наградами, и поздравлениями. Мы, товарищи, с поисками таких людей, должны идти в регионы, понимашь. Люда Хмельницкая, Таня Малинина и Марина Соколовская, как мы знаем, с Урала, и при этом представляют нашу страну на самом высоком уровне! Три спортсменки с Урала! Как мы знаем, через 2 года будет Олимпиада в Калгари, и я уверен, что они достойно представят Урал и Советский Союз на этом соревновании. А подготовку к Олимпиаде мы уже видели с вами сейчас. Она началась уже сегодня! И не прекратится никогда, так же как дело Ленина!
Опять раздались бурные аплодисменты. Через пару минут они стихли, и Ельцин продолжил, сделав неожиданное предложение.
— А сейчас я приглашаю спортсменов к себе. Вставайте, ребята, подойдите ко мне. Сейчас сделаем общую фотографию и видеозапись, а потом состоится награждение.
Под гром аплодисментов фигуристы встали со своих мест, подошли к Ельцину и встали у трибуны, развернувшись лицом к ответственным товарищам. Ельцин встал в центре ряда фигуристов, прямо у Хмельницкой, и в таком положении их сняли фотокорреспонденты и журналисты. Всё время, пока длилась фото- и видосъёмка, аплодисменты не смолкали. Через пять минут Ельцин поднял руку, показывая, что хватит.
— Ну а сейчас, товарищи, мы вручим ценные подарки нашим спортсменам, — заявил Ельцин. — Хоть мы и понимаем, что это очень скромный вклад в ваше творчество и ваш талант, но каждое дело должно быть достойно вознаграждено, особенно если оно выполнено прекрасно.
Тут же открылись боковые ворота, и в Георгиевский зал начали входить девушки, одетые в русские народные одежды: расшитые синим и золотым сарафаны и кокошники. В руках у них были белые пластиковые пакеты с нарисованными цветами. Девушка протягивала пакет Ельцину, тот подходил к фигуристу, жал ему руку, вручал пакет и шёл дальше.
— Ну вот, Люда, мы встретились, — радостно сказал Ельцин, вручая пакет Арине и пожимая ей руку. — Смотрел по телевизору твои выступления 2 дня подряд. Впечатлился, отчего и решил организовать эту встречу. Будь счастлива и больших-пребольших тебе спортивных успехов.
После того как подарки были вручены, снова подошли Михаил Сергеевич Горбачёв и Николай Иванович Рыжков и тоже сфотографировались с фигуристами. Потом начали подходить вообще абсолютно все желающие, и примерно полчаса длилось фотографирование. Под конец, когда Горбачёв объявил, что встреча со спортсменами закончена, фигуристов снова поприветствовали бурными аплодисментами, уже стоя, и они, как герои, ушли по красной ковровой дорожке к выходу из дворца, а потом к автобусу, на котором уехали на знакомый им пансионат. Так и закончилась эта удивительная встреча в Кремле.
... Пока фигуристов принимали в Кремле на самом высоком уровне, в Главном разведывательном управлении Генерального штаба Министерства обороны СССР, по Хорошёвскому шоссе, 76, тоже проходил приём. Начальник отдела специальных операций, полковник Егор Дмитриевич Вахромеев встречал с докладом оперативного сотрудника, капитана Федотова Александра Юрьевича, вернувшегося из зарубежной командировки в Югославию.
Обстановка в кабинете Вахрамеева была прежняя. Полковник не любил перемены, но иногда принимал их. Сейчас на бывшем пустом месте рядом с портретами Жукова, Ворошилова и Рокоссовского висел портрет маршала Василия Даниловича Соколовского, начальника Генерального штаба в 1950-1960 годы. Что это могло значить, Федотов, сидевший напротив полковника, сказать не мог. В остальном всё так же. На столе пачка «Беломорканала» и пустая пепельница. В углу всё тот же большой и практически пустой сейф, в котором блестит бутылка «Столичной» и два стакана. На дверце сейфа висит китель полковника. На краю стола на какой-то тетради или папке лежит фуражка, закрывая её.
Капитан Федотов пришёл в чёрном костюме, белой рубашке и галстуке: одет строго официально в гражданское. Джеймс Бонд! В руках дипломат, который он поставил на пол рядом с собой, когда сел на скрипучий старинный стул напротив начальника.
— Ты как будто в ресторан собрался, — слегка улыбнувшись, заметил Вахрамеев. — Шифровку я получил, до сведения руководства довёл. И кое-какие меры были приняты по этому поводу. Прочитал и твой отчёт... Вопросы, Саша, возникли... Давай по порядку. Ну, рассказывай. Своими словами.
Полковник убрал фуражку и постучал пальцами по объёмному докладу, лежавшему пол ней и написанному убористым, почти ученическим почерком в 18-листовой тетради в клетку. Отчёт этот Федотов писал всю ночь и мог зуб дать, что указал всё правильно.
— Оперативная обстановка в Словении внушает опасение, — осторожно сказал Федотов. — Явных признаков терроризма и национализма не замечено, но на рынке в Любляне есть чёткое деление на словенский и сербский сектора, а также хорватский. То есть покупатели идут к продавцам только своей национальности. Свои идут к своим. То же самое прослеживается на окраинах города, в предместьях. Все живут компактно, и чужаки не заходят на другую территорию. Иногда на этой почве возникают ссоры, перерастающие в драки и взаимные оскорбления. Народная милиция пока сдерживает проявление национализма, но я написал, что в милиции почти одни сербы, хотя в Словении их меньшинство.
— Какие выводы? — спросил Вахрамеев, внимательно слушавший Федотова.
— При ослаблении центральной власти возможны проявления национализма и столкновения на национальной почве, которые в принципе могут вести к сепаратизму и развалу страны, — помолчав, ответил Федотов. — Понимаешь, Дмитрич, у меня такое ощущение, как будто я по минному полю ходил, настолько напряжение чувствуется среди людей. Какие-то мелкие недочёты и просчёты властей, которые можно ликвидировать прямо сейчас, малой кровью, вызывают у людей недовольство, которое может привести в дальнейшем к большим последствиям. Но это, повторяю, моё личное мнение.
— Это всё ясно, — согласился Вахрамеев. — Слишком много людей разных национальностей и разных вероисповеданий на одной территории сошлись. В нашей стране социализм одержал верх над национализмом. А в Югославии товарищ Тито выбрал свой путь, просто скрыв национальные противоречия под тяжёлой крышкой кипящего котла. Это всё ясно, меня больше интересует письмо, которое ты получил. Неужели ты не смог определить, кто его тебе подбросил?
— Не смог, — сокрушенно покачал головой Федотов. — Похоже, действовал профессионал, либо человек с очень хорошей реакцией и знанием психологии людей. Он улучил момент, который длился буквально пару секунд. На ледовой арене произошло падение спортсменки, я, естественно, по легенде, как помощник врача, внимательно всмотрелся в ситуацию. А когда всё закончилось, увидел лежащее письмо на чемодане, ну а дальше ты знаешь: проигнорировать такое сообщение никак не мог. Что дальше-то сделали с этим сообщением? Ход дали?
— А дальше очень интересные вещи открылись, — задумчиво сказал Вахрамеев, взял в руки пачку «Беломора», вытряхнул одну папиросину, но, передумав, обратно положил её в пачку. — Естественно, наши передали информацию комитетчикам, мы же не имеем права действовать внутри страны. Но комитетчиков тоже можно похвалить, они не проигнорировали это сообщение, отреагировали так, как положено, молодцы. Тут же, через час, станция была оцеплена внутренними войсками, вся документация, инженерные чертежи, были изъяты, главный инженер и начальник станции допрошены. Комитетчикам пришлось привлекать к допросу своих специалистов. Выяснилась интересная деталь. Через пару недель они хотели проводить эксперимент, который мог послужить причиной серьёзной аварии на станции. Там что-то связанное с выработкой электроэнергии при отключении от реактора одной из турбин. Проще говоря, они хотели тормозить турбину нагрузкой на электросеть. Режим этот для работы реактора был аварийный: это уже специалисты определили, когда подробно ознакомились со всеми нюансами планируемого эксперимента. Естественно, эксперимент был прекращён незамедлительно. Так что...
Вахрамеев помолчал и прямо посмотрел на Федотова.
— Мне кажется, там планировался не террористический акт. Твой информатор точно знал, что там должна или могла случиться серьёзная авария. Откуда он это знал, мне непонятно. Специалисты-то копали долго и с трудом нашли причину возможной аварии.
— Гости из будущего? Параллельная реальность? — неожиданно спросил Федотов.
Вахрамеев опять посмотрел на Федотова, думая, что он шутит, но нет, в глазах капитана веселья не наблюдалось. Он говорил всерьёз.
— Не знаю, Саша, — покачал головой его Вахрамеев. — Ничего не могу сказать, и меня это, знаешь, сильно беспокоит. Такое ощущение, что мы играем в какую-то игру, правила которой не знаем. А это очень плохо для нашей конторы. Ладно, чему быть, того не миновать. Что там с комитетчиком у тебя получилось?
— Устранил угрозу, — Федотов посмотрел невинными глазами на начальника. — Он, извините, там уже совсем сбрендил. Ходил везде, людям спортом заниматься мешал, компромат на всех собирал, даже на меня телегу в отчёте написал, что я чуть ли не враг народа и антисоветчик. Все вокруг плохие, лишь один он хороший. А я, Дмитрич, не люблю таких скользких людей.