– Палить из пушек! – велел контр-адмирал. – Авось наши на Тендре усмотрят магометцев и сообщат Войновичу.
Несмотря на превосходство в силах, турки сближаться были не намерены, а предпочли удалиться. Ночь скрыла противников друг от друга. На следующее утро горизонт был чист. Турецкий флот, оставив Очаков, ушел в неизвестном направлении.
– Очаковские воды свободны, а потому мы свою задачу исполнили! – объявил капитанам Ушаков и велел разворачивать форштевни кораблей на Севастополь. Впереди, как всегда посыльной бриг «Полоцк».
На траверзе Тарнханкута внезапно обнаружилось много парусов.
– Никак турки! – заволновался командир брига лейтенант Карандин. – А мы от флота вперед оторвались! Теперь придется бой смертный принимать, иного и не остается.
В это время ветер переменился и вовсю ширь развернул над обнаруженными судами флаги: косые синие кресты на белоснежных полотнищах.
– Наши! Ура! – кричали матросы, обнимая друг дружку. – Знать не пришел нам смертный час, поживем еще малость, солнышку порадуемся!
То была Лиманская эскадра Войновича, вышедшая навстречу Ушакову и разминувшаяся с ним: линейные корабли «Иосиф Второй», построенная вместо захваченной турками новая «Мария Магдалина», прошлогодний приз «Леонтий Мученик», а также 50-пушечный фрегат «Александр Невский», числившийся ныне по воле светлейшего кораблем. Вокруг кораблей крутилось с полтора десятка мелких судов.
Как выяснилось, Войнович вышел из Лимана и без боя дошел до Евпатории. Так произошло соединение двух эскадр, которому почти два года препятствовали турки.
Тактическая победа была, разумеется, за нашими, турки так и не решились высадить в десанты под Очаковым и в Крыму, но реального успеха, которого так ждали в Елизаветграде и в Петербурге все же не было. Екатерина отозвалась на это Потемкину с нескрываемой горечью: «Мне кажется, что и твой Войнович не очень на море идет вперед…»
Следующий после Очакова крепостью на побережье Черного моря был Гаджибей. Разумеется, по величине и значению эта крепость была не чета очаковской твердыни, однако, на Гаджибей вполне мог базироваться турецкий флот, а потому, не взяв тамошний замок, двигаться далее было нельзя.
С весны 1789 года в ставке светлейшего начались разговоры о покорении Гаджибея. На подступах крепости в то время находился отряд генерала Гудовича. Авангардом его командовал вездесущий Иосиф де Рибас. Пока речи о штурме крепости не было. Но передовые дозоры туда уже доскакивали.
Из письма де Рибаса секретарю светлейшего Попову: «Полковник Машлыкин утром возвратился из Гаджибея. он был там со 150 казаками, проведшими ночь в лощине по ту сторону большого Куяльника, в пяти верстах от укрепления, а утром он пошел с одним есаулом открыть неприятеля в расстоянии одной версты. Он заметил, что в укреплении мало людей, насчитал 23 лодки одномачтовых, которые он принял за запорожские суда, и 37 больших и средних якорных судов на море, на расстоянии пяти верст. Я говорил с ним и его есаулом и, судя по тому, что они мне сказали нечего сомневаться в том, что они видели все и очень хорошо, только не могли разобрать качество судов, и я замечаю, что в числе средних они видели несколько двухмачтовых. Один сметливый и смелый есаул Комчатского полка возвратился вчера с таким же открытием и донес слово в слово то, что Машлыкин. Поэтому можно судить приблизительно по трем этим разным донесениям о силах неприятеля до сих пор не очень значительных. О них точно узнают, когда гр. Войнович пошлет для разведки офицера».
Через несколько дней де Рибас снова послал дозоры к Гаджибеевскому замку. Вернувшийся казачий старшина доложил:
– Под берегом насчитал двадцать семь судов, потом некоторые уплывали, иные, наоборот, приплывали. Из крепости же Гаджибеевской никто не выезжал и ворот не открывал!
К этому времени Потемкин выслал из Очакова к Гаджибею три конных полка, да три полка черноморских казаков. Чтобы скрыть свой маневр, войска продвигались только ночью и незамеченными достигли Пересыпи, что неподалеку от Гаджибея. На следующий день к отряду присоединились еще два батальона с полевыми и осадными орудиями. Все это воинство, в начальство над которым вступил де Рибас, затаилось в Кривой балке. Посланные ранее к Гаджибею казаки донесли ему, что опять видели около 40 турецких судов в море и 33 лансона, стоявших на якоре близ берега. Поэтому на перешейке между морем и Куяльницким лиманом де Рибас разместил батарею в 16 пушек, чтобы попытаться нанести урон неприятельскому флоту.
Собрав офицеров, де Рибас объявил:
– Имею приказ светлейшего на штурм этой цитадели! Действовать будем осторожно, но быстро, пока турки о нас не пронюхали! Господину Воейкову повелеваю занять окрестности замка, дабы не дать высадиться с судов десанту, а заодно отрезать и путь к бегству из крепости!
– Будет исполнено! – поднялся секунд-майор Воейков. – У меня и мыша не проскочит!
Основная роль отводилась батальону полковника Хвостова, который, при поддержке черноморских казаков, должен был штурмом взять крепостной вал.
В полночь батальоны вышли к балке, там был объявлен привал.
Когда в 4 утра турки заметили приближающиеся отряды де Рибаса, было уже слишком поздно. Штурм начался. Огонь крепостной и чуть позднее корабельной артиллерии был сосредоточен по атаковавшим южный форштадт солдатам. Тем временем, полковник Хвостов с гренадерами Николаевского батальона, двумя ротами Троицкого пехотного полка и пешими казаками пошел на крутую, почти отвесную стену, с другой стороны. Впереди всех охотники-добровольцы майора Гриневского. Они без шума первыми подобрались к стенам и притащили туда штурмовые лестницы. Едва прозвучал сигнал к атаке, как лестницы были приставлены к стенам. Турки не успели опомниться, а гренадеры с мушкетерами уже орудовали штыками наверху. В считанные минуты батальон Хвостова овладел крепостью.
Ни беспорядочный огонь из крепости, ни пальба со стоящих на якорях судов не смогли уже ничего изменить. Потери при штурме составили 5 убитых и 33 раненых. Турецкие потери были ощутимее: более двухсот убитых, а кроме того пленен двухбунчужный паша Ахмет-бей, младший бин-паша, да с ними 5 агов, 5 байрактаров, капитан судна и шесть десятков янычар. Главным же трофеем стала сама крепость со всеми пушками и припасами. При перестрелке один турецкий лансон затонул, а второй подошел к берегу и спустил флаг.
А солдаты и казаки майора Воейкова уже ворвались в махалю. Турок быстро оттеснили к центру крепости и там кого пленили, а кого перекололи штыками. Наконец над домом гаджибейского паши секунд-майор Сандерс укрепил знамя Лифляндского егерского полка.
Со столь постыдным проигрышем турки, однако, не смирились. С рассветом следующего дня капудан-паша подошел к крепости. Началась жестокая бомбардировка. Наши столь же яростно отбивались. Майор Меркель сам наводил пушки своей батареи.
– Ядер и пороху у нас мало, а потому палить наверняка! – кричал майор Меркель своим артиллеристам.
– Понятное дело! – отвечали ему бравые фейерверкеры. – Ужо мы прямо в яблочко!
Глазомер у наших артиллеристов был отличный. Выстрел и на очередном турецком корабле летит вниз, руша все на своем пути, грот-стеньга. Выстрел и на следующем разлетается в щепы бизань. Помимо всего прочего, туркам мешал порывистый отжимной ветер, да и маневрировали их капитаны столь неудачно, что корабли-то и дело сталкивались между собой.
Из донесения де Рибаса: «Мы отпраздновали праздник Воздвижения Креста пушечными выстрелами: в течение получаса продолжался адский огонь, особенно со стороны моря. Но он не причинил нам вреда, так как берег очень высок. Я восхищен храбростью полковника Хвостова, а также многих других, и, в частности, капитана Трубникова, подателя сего (донесения); он был невежлив оставив меня у подножия лестницы, дабы доказать мне, что и он умеет идти на приступ: я был удовлетворен, видя штурмовую лестницу всю покрытую наступающими, среди которых мои молодые люди не были последними. Если бы только граф Войнович проявил бы желание рискнуть потерей нескольких лодок, он мог бы оказать большую услугу, и мы все покрыли бы себя славой: возможно, этот момент еще не потерян, хотя ветер достаточно силен, однако слабее чем прошедшей ночью: я отдал бы два пальца чтобы увидеть появление нашей флотилии завтра с восходом солнца; я разделяю это желание с большим количеством людей, которые все убеждены, что ни одно вражеское судно не смогло бы от нас уйти, и среди других два больших с батареями, которые очень тяжелы, и, кроме того, двигаются как пьяные, после трепки, полученной ими сегодня».
На Пересыпи непрерывно палили костры, давая знак гребной флотилии Войновича. Увы, как ни ждал де Рибас Войновича, тот так у Гаджибея не появился, предпочитая отсиживаться в Херсоне.
После падения Хаджибея об этом в рапорте командиру корпуса Гудовичу он напишет: «Весь день 13 числа ветер был благополучен, и я по уверению господина контр-адмирала Войновича, что флот выступит, зажег в тех местах на берегу костры и со всем войском ожидал его прибытия».
Зато вместо него у крепости появился с корабельным флотом контр-адмирал Ушаков. После его появления турки больше отбить крепость уже не пытались.
Победу праздновали в чудом уцелевшей кофейне грека Аспориди. Много не пили, так как на горизонте все еще белели паруса капудан-паши. Но настроение у всех было приподнятое. Еще бы, ведь Гаджибей был захвачен почти на виду всего турецкого флота!
– Думаю, капудан-паша турецкий сейчас от злости готов съесть собственное ухо! – смеялся де Рибас, прихлебывая крепкий душистый кофе.
– Еще бы! – усмехался герой штурма полковник Хвостов. – Такой наглости от нас он никак не ожидал!
В рапорте генерал-поручику Гудовичу де-Рибас писал об особо отличившихся при штурме Хаджибея офицерах для представления их к наградам и к повышениям в чинах: о полковнике Хвостове и майоре Воейкове, артиллерии майоре Меркеле, о капитане Троицкого пехотного полка Воинове и Николаевского гренадерского батальона Люберхе, Николаевского же пехотного батальона поручике Буаселе и Троицкого полка подпоручике Слободчикове, об офицере связи подпоручике Беляке, казачьих полковниках Чепиге и Белом, о есаулах Кумшацком и Чайковском, о хорунжих Мельникове, Высочине, Сербине и Белом, старшинах Лисаневиче и Левенце, о сержантах Зюзине и Попове и о других офицерах и нижних чинах. Особенной похвалы был удостоен секунд-майор Сандерс.