Неожиданно у шатра послышался шум. Кто-то что-то требовал от девитара, а тот кричал в ответ, что визиря нельзя тревожить.
– В чем дело! – приподнял голову Гассан-паша. – Узнай! Секретарь-дефтердар метнулся из шатра, а спустя минуту вбежал с бледным лицом:
– Прискакал начальник дели, утверждает, что московиты и венцы наступают на нас и уже совсем рядом с лагерем!
– Этого не может быть! – вскочил великий визирь, отшвырнув в сторону трубку. – Тащите сюда этого паникера, а заодно вели прислать кавас-башу, чтобы сразу отрезать ему голову!
Янычары втолкнули в шатер предводителя конного полка алтыз юз-баши. Увидев визиря, тот упал на колени.
– Говори, нечестивец! – топнул Гассан-паша ногой в мягкой папуше.
– Неверные идут прямо на лагерь. Там не только венцы, но и московиты. Похоже, что ведет их сам Топал-паша!
– Какой еще Топал-паша, когда он стоит в Бырладе! – еще больше взъярился визирь. – Где там капается солитель ушей?
Последние слова визиря заглушил пушечный выстрел, потом второй, третий. Следом за пушками раздался дружный ружейный залп. Так стрелять могли только русские!
Визирь выскочил наружу. По всему лагерю метались люди. Отовсюду слышались истеричные крики:
– Гяуры! Гяуры!
Снова загрохотали пушки, на сей раз уже турецкие. Это значило, что противник на самом деле где-то совсем близко.
– Созовите ко мне всех сераскиров! – велел Гассан-паша. – И где моя коляска, я сам поеду смотреть, кто там на нас нападает!
Мимо его, на богато убранном муле, спешил главный имам, выкрикивая проклятья кяфирам:
– Это дьяволы-Иблисы в человечьем обличие! Рубите головы нечестивцам!
Русские каре меж тем быстро шли вперед в сторону 120-тысячного неприятельского лагеря по высоким бурьянам и кукурузным полям. На подходе к лесу открыли огонь турецкие пушки. Солдаты прибавили шагу. А тут, как назло, впереди глубокая лощина. Передовые каре замешкались. Видя, что ситуация осложнилась, Суворов поскакал к первой линии.
– Вперед! Вперед! Не останавливаться! Всем спускаться в овраг, потом подниматься и атаковать! – кричал он, размахивая шпагой.
Призыв любимого начальника приободрил шедших впереди фанагорийских гренадер, и они стали спускаться в низину. Попытка турок воспользоваться ситуаций успеха не имела. Кавалерия, обогнув овраг, атаковала турок.
В это время до австрийцев донесся громкий дружный хохот. Ничего подобного те никогда ранее не слышали. Тысячи солдат одновременно дружно заходились от смеха.
– Так ужасно смеются только клопштоковы черти! – улыбнулся Кобург.
– Наверное, генерал Форвартс рассказал что-то веселое своим смешливым солдатам! – высказали свое предположение адъютанты.
– Чтобы так хохотать перед лицом смерти надо иметь закаленные души! – покачал головой принц.
Что касается великого визиря, то он еще не считал дело проигранным. Вскоре перед боевыми порядками союзников появились несколько тысяч спагов, которые привезли на своих лошадях столько же янычар. Соскочив с лошадей, те с яростью бросились в бой. Фанагорийцы встретили бритоголовую кричащую орду дружным залпом, а потом в ход пошли штыки. Янычары отхлынули. Тогда вперед выскочили дервиши, и с визгом первыми кинулись на ощетинившихся штыками солдат. Янычары атаковали снова и снова, но каждый раз были отбиваемы с большими потерями. Наконец оставшиеся в живых янычары снова запрыгнули на крупы лошадей и умчались так же стремительно, как и появились. Вдогон им бросилась кавалерия бригадира Бурнашова, пластая убегавших налево и направо.
Между тем казаки и арнауты, воспользовавшись шумом и неразберихой, ворваться в турецкий лагерь, сея там смятение. Появление в тылу неприятельской конницы вызвало у турок страшную панику и толпы бросились спасаться бегством по бухарестской дороге. Мимо лагеря пронеслась, ища спасение от русских палашей и сабель, опрокинутая турецкая конница. Суворов велел передать Бурнашеву, чтобы тот дал бегущим «золотой мост». Сейчас у генерал-аншефа были дела поважнее, чем преследование разбегавшихся в разные стороны – предстоял штурм самого лагеря. Гассан-паша, между тем, все еще не оставлял попыток переменить военное счастье на свою сторону. Теперь еще не бывшая в бою конница атаковала отряд Карачая, чтобы вбить клин между союзниками, а потом, окружив, истребить их. Это был его последний шанс, и потому великий визирь бросил в бой все, что у него еще оставалось. В тучах пыли навстречу наступающим каре понеслись двадцать тысяч всадников. Удастся ли солдатам выстоять против такой массы кавалерии, которая, казалось, готова была смести все на своем пути. Момент сражения был критический.
Историк пишет «Удар был такой ужасный, что правое крыло австрийцев с трудом устояло. Карачай семь раз бросался в атаку и семь раз был отбит; Суворов подкрепил его двумя батальонами. В конце концов, хотя с огромными усилиями, но турки все-таки были отброшены. Не больше успеха имело их нападение на левый фланг второй линии Суворова, которая не успела еще вся перейти через овраг. Суворов поставил среднее каре таким образом, чтобы встретить турок перекрестным огнем, и выдвинул из третьей линии часть кавалерии. Турки кидались в атаку не раз, даже иногда прорывались в каре, но благодаря стойкости войск, их выдержанному ружейному огню и атакам русско-австрийской кавалерии, были отбиты. Они решились на последнее усилие: соединившись с толпами, отброшенными от левого австрийского фланга, налетели со слепою яростью на русские каре. Их встретил губительный огонь и атака Карачая в правый фланг; турки отхлынули и, по пятам преследуемые, понеслись к деревне Боксе». Теперь впереди наступающих войск темнел Крынгумейлорский лес. Там был еще один укрепленный турецкий лагерь, который так же надо было атаковать и захватить.
Около полудня, не доходя три версты до Крынгумейлорского турецкого лагеря, Суворов остановил войска, и, пользуясь близостью колодцев, дал им небольшой роздых. Остановились и австрийцы. Что касается турок, то они так же не атаковали, выжидая, что будет дальше. Войска отдыхали каких-то полчаса, попили воды, пожевали сухарей. Суворов за это время осмотрел местность. К западной опушке леса, где наступали австрийцы, были явно стянуты главные турецкие силы, вокруг всего лагеря виднелись длинные ряды окопов, на которых все еще кипела работа.
– Позиция крепкая! – констатировал Суворов.
Ногайкой он показывал окружившим его начальникам:
– Смотрите! Оба фланга прикрыты глубокими оврагами. Удобная для атаки полоса весьма узка, да и то впереди деревня с пушками. Но делать нечего, будем атаковать вначале деревню, а потом уж и главную позицию!
В час дня войска поднялись и снова пошли вперед. Наши теперь атаковали левый турецкий фланг, австрийцы центр и правый. Немедленно до сорока тысяч конных и пеших турок бросились в атаку на корпус Кобурга со всех сторон. Бешенные атаки следовали почти без перерыва, но австрийская пехота держалась мужественно, а кавалерия врубалась в толпы турок, «окруженная и теснимая открывала себе обратный путь и снова атаковала с замечательной отвагой». Суворов с тревогой следил за тем, как отбиваются австрийцы, выдержат ли, не дрогнут? Принц Кобург, окруженный полчищами атакующих турок, с ужасом видел, что, несмотря на все усилия его солдат, количество турок не уменьшается. Подозвав адъютанта, он набросал графитовым карандашом несколько строчек. – Пробейся к Суворову и вручи ему эту записку! От этого зависит наша судьба! – велел он гусарскому фенриху.
Храбрый гусар пробился сквозь турецкие толпы и доскакал к русскому генерал-аншефу. В записке Кобург умолял Суворова соединиться с ним как можно быстрее, иначе он боится за исход сражения.
Однако Суворов не мог пока никак соединиться с принцем. Он наступал на деревню Боксу, под выстрелами стоящих там батарей, сам при этом непрерывно отбивая налеты турецкой конницы. Впрочем, наша артиллерия действовала так удачно, что вскоре сбила все турецкие батареи. Турки бежали из Боксы. Дело пошло немного веселее.
– Как там Суворов? Уверенно ли держится? – спросил Кобург вернувшегося фенрика.
– Русские стоят как стена, и все должно пасть перед ними! – радостно доложился тот.
Что касается Суворова, то он в это время «держал марш параллельный, вдоль черты принца Кобурга». Заняв Боксу, он продолжал движение к Крынгумейлорскому лесу. Непрерывно били наши и турецкие пушки. Спаги между тем все атаковали и атаковали. Одна из этих атак была столь сильной, что спаги смяли казаков и арнатутов. Положение спасла пехота, встретившая атакующих залповым огнем и штыками. Когда же спаги отхлынули, то были сразу сами атакованы нашими карабинерами и австрийскими гусарами.
Не замедляя шага, Суворов приказал всем каре первой линии раздвинуться, кавалерии занять интервалы между пехотой, казакам и арнаутам поместиться на фланги. В таком порядке войска двинулись к турецкому ретраншаменту. При этом они хоть и медленно, но все же сближались с австрийцами.
Несмотря на густой дым, теперь для генерал-аншефа было очевидным, что турки занимают окопы и опушку Крынгумейлорского леса пехотой и артиллерией, а конница прикрывает фланги. Суворов подозвал полковника Золотухина.
– Скачи к принцу Кобургскому, передай ему мое предложение к атаке и проси об одновременном и однородном действии!
Золотухин ускакал и все передал. Принц немедленно на все согласился, лишь бы Суворов как можно скорее с ним соединился.
Теперь союзники продолжали движение под все учащающимся огнем турецких батарей. Наши артиллеристы отвечали туркам тем же и, в конце концов, заставили турецкие пушки полностью замолчать.
Опытным взором Суворов видел, что в толпах турецких войск происходи все большее движение. Это был признак скорой развязки. Более трусливые убегали в тыл, более смелые готовились к отпору. Наступал момент истины Рымникского сражения.
Когда атакующие сблизились с неприятелем на три сотни саженей, разом запели кавалерийские трубы, и бригадир Бурнашев бросил свои эскадроны полным карьером в атаку. За карабинерами и гусарами кинулась вперед и пехота. Кони без особого труда перемахнули через незаконченные окопы и сразу же врубились в толпы янычар, не ожидавших ничего подобного. «Не можно довольно описать сего приятного зрелища» – писал впоследствии Суворов о кавалерийской атаке окопов.