При этом императрица во всеуслышание заявила:
– Хотя бы целая телега с бриллиантами Суворову была уже дадена, но достоин он большего – Георгия первого класса. Осыпать сею орденскую звезду алмазами, думаю, казист будет!
Не остался в стороне от поздравлений, довольный таким исходом весьма рискованного дела светлейший. Потемкин писал Суворову: «Вы конечно во всякое время равно приобрели славу и победы, но не всякий начальник с равным мне удовольствием сообщил бы вам воздаяние; скажи, граф Александр Васильевич, что я добрый человек: таким я буду всегда».
Что касается австрийского императора, то Иосиф произвел Суворова в графы Римской империи. Суворов был потрясен оценкой своих заслуг.
– Порой мне кажется, что у меня просто горячка в мозгу! Я теперь снова перед монаршими милосердиями как нововербованный рекрут, а потому должен новыми ратными делами оправдать сии милости!
Все участвовавшие в сражении офицеры получили повышения и ордена, солдаты денежные награды, а наиболее отличившимся пожалованы были кроме того серебряные медали с лаконичной надписью: «Рымник».
14 июля 1789 года восставшие парижане взяли штурмом тюрьму Бастилию. Тюрьма к всеобщему удивлению оказалась пуста. Из камеры выволокли на свет божий лишь полуслепого маньяка маркиза де Сада. Но это никого уже не волновало. Все упивались безвластием и вседозволенностью. Возмущенный происходящим король Людовик Шестнадцатый заметил начальнику своего гардероба Лианкуру:
– То, что происходит сейчас в Париже – это форменное безобразие!
– По-моему, это слабо сказано, – возразил Лианкур, – это революция! В Петербурге, разумеется, хорошо знали, что в королевстве французском не все ладно, но такого оборота не ожидал никто. Екатерина была крайне возмущена событиями во Франции.
– Депутаты французские сущие канальи, которые достойны компании разве что «маркиза» Пугачева! Дело же Людовика есть дело всех государей Европы! Но, боюсь, что короля французского постигнет судьба английского Карла Первого!
Так все и произойдет. В январе 1793 года голова Людовика Шестнадцатого упадет к подножью гильотины… Революция во Франции и казнь короля в свою очередь станут прологом долгой и кровавой череды войн, в которые окажется втянута вся Европа. Не избежит общей участи и Россия.
Русский агент сообщал осенью 1789 года из Константинополя: «Гассан-пашу (имеется в виду Эски-Гассан – В.Ш.), раненного в тяжкой болезни водят под руки, часто лежит он без всякого покрова у своих палат на улице. Никого к себе не допускает, и если приведут к нему преступника, тотчас же без дальнего исследования велит его или повесить, или отрезать голову. Визирь слышно, что он после разбития своего живет в Мачине, чрезвычайно всегда задумчив и никого к себе не допускает».
О самом султане Селиме тот же агент писал следующее «Доношении прибывшего из армии чауш-баши, учиненные самому султану, столь неприятны, что оной весь тот день был в не себя, бегая по городу переодетой, и, встретя одного грека в желтой обуви, отрубил ему голову, несмотря на то, что сей сказывался принадлежащим неаполитанскому посланнику».
Узнав о поражениях, султан Селим Третий кричал:
– Я был бы счастлив, если бы умер два года назад, чтобы не видеть позора правоверных! Но напрасно думают малодушные, что ныне я испугаюсь и отступлюсь! Открыть все золотые кладовые и принести сюда все золото Порты!
Вскоре перед султаном высилась огромная гора золота, серебра и драгоценных камней, всего того, что копилось многими поколениями повелителей Высокой Порты.
Окинув взором свои сокровища, Селим лишь спросил:
– Сколько?
– Четыре тысячи оков! – ответствовали казначеи. Турецкий ок – мера не малая, около 700 пудов.
– Все на монетный двор! Мне нужны деньги на войну! Пусть все правоверные последуют моему примеру, и тогда победа будет в наших руках!
Увы, правоверные не очень-то торопились избавляться от своих кровных. Благородный порыв великого падишаха был проигнорирован даже ближайшими соратниками.
Тогда разгневанный Селим издал указ, повелевавший всем зажиточным туркам приносить свое серебро на монетный двор и довольствоваться платой десять пар за драхму, что было по тогдашнем турецкому денежному курсу чистым надувательством. Зажиточные, разумеется, сразу же наполнили драгоценностями горшки, которые, в свою очередь, закопали. Поди, найди!
На площадях и улицах турецких городов глашатаи читали хати-шерифы, что султан никогда не кончит сей войны прежде, нежели отомстит неприятелям.
…Селим Третий медленно прохаживался по дорожкам дворцового сада. В отдалении тенью за ним шествовал кизлер-ага – глава черных евнухов, тех, кто сторожат и оберегают его жен. Сейчас Селим хотел побыть в одиночестве, и никто не смел нарушать его раздумий. Как хорошо жить на свете и радоваться жизни! Вот душистый, покрытый красными цветами олеандр. Мрачный стройный кипарис соседствует с блестящая зеленью миртовых деревьев, убаюкивающее журчит вода в фонтанах, а сквозь зелень видны позолоченные купола киосков, где всегда ждет его любимый кальян и красавицы жены. Что еще надо, чтобы жить в мире и неге, не зная ужасов и лишений войны. Не он Селим эту войну начал, но ему как-то надо ее заканчивать, причем так, чтобы при этом не потерять лица, ни перед иными государствами, ни перед своими подданными. Слабый падишах – не падишах, сразу же найдется немало желающих отрезать ему голову и взобраться на трон османлисов!
О том, что надо начинать переговоры с московитами все время твердила ему мать велиде Михр-и-Шах, ей вторила и любимая сестра Эсмэ. Если бы только удалось поссорить Петербург с Веной, тогда сразу стало бы намного легче! Но проклятый Топал-паша так сдружился с цесарским принцем, что они вместе разгромили великого визиря!
Селим Третий еще не знает своей судьбы, Придет время и его, уже свергнутого, задавят в темнице. Но пока до этого еще очень далеко. Сейчас же ему надо решать вопросы войны и мира, а решать их не просто. Партия войны полностью контролирует диван и ему молодому султану выступать против нее пока не с руки. Надо выжидать, а война меж тем поглощает остатки казны, принося одни поражения.
На следующий день Селим инкогнито приехал в Семибашенный замок, где заперся на несколько часов с плененным послом Булгаковым. После чего, к всеобщему изумлению, Яков Иванович с обоими малолетними сыновьями был освобожден и переселен в дом датского посла Гипса в Буюк-Дере, а затем и вовсе переправлен на французском фрегате в Триест. Оттуда, не теряя времени, Булгаков поспешил через Вену в Яссы к Потемкину, чтобы сообщить радостную весть – турки нащупывают пути к мирному исходу войны.
Тем временем слухи о разгроме визиря при Рымнике стали расползаться по всей Порте, приводя турок в крайнее уныние. Началось массовое дезертирство, которое не могло остановить ни традиционное отрезание ушей, ни казни. В довершение всего взбунтовался гарнизон Мачина, требуя от визиря жалованья, из-за чего в Константинополе стали говорить о том, что визирь скоро потеряет голову. Впрочем, к этому все на самом деле и шло.
Что касается дальнейшей судьбы великого визиря, то Селиму Третьему так и не пришлось наказывать неудачника. Гассан-паша вскоре умрет от потрясений Рымника, изнуряющей лихорадки и застарелой чахотки.
– Узнав об этом, султан Селим с досадой сказал:
– Хитрец снова обманул меня и успел уйти в мир иной прежде, чем к нему доскакал кавас, посланный за его головой!
Чтобы хоть как-то поправить дело, Селим передал в конце октября визирьскую печать бывшему капудан-паше Джезаирли Газы Гассан-паше. Поначалу старик наотрез отказался ее принимать:
– Я лишен своей прежней силы и власти, так как Диван ограничил визиря в самостоятельности! К тому же я тяжко болен и дни мои уже сочтены!
Но все было тщетно. Селим требовал и требовал, и умирающий Эски-Гассан дал свое согласие на визирьство. Чтобы задобрить старого моряка, Селим вручил ему неограниченные полномочия. Теперь старый капудан-паша мог делать все, что ему заблагорассудится, вплоть до заключения мира, если увидит благоприятные к тому обстоятельства.
У Эски-Гасана хватило еще сил для иронии:
– Теперь я почти султан, но что мне от этого толку, когда я чувствую, что с каждым днем из меня уходит жизнь. Впрочем, возможно в райских кущах у Аллаха визирей принимают лучше, чем простых мореходов!
Не пробыв в должности визиря и трех месяцев, знаменитый Джезаирли Гассан-паша отошел в мир иной. Что и говорить, Эски-Гасан всегда был достойным уважения противником. Официально было объявлено, что старый Гассан скончался, однако народ считал, что их любимца отравили за его приверженность к миру. Место визиря вскоре занял Шериф Гассан-паша, бывший при заключении Кючук-Кайнарджийского мира пашою в Очакове, человек небольших достоинств и новый в делах государственных.
В те дни по всей Порте хватали на войну всех мужчин от 20 до 35 лет. Лились реки слез, но когда и кого эти слезы волновали? К весне 1790 года это обещало двести тысяч, которые должны было собраться у Шумлы и Силистрии.
По плану на Кавказе по нашим границам должен был ударить с сорока тысячами трехбунчужного Батал-паша, флот сделать сильный десант в Крыму, а на Дунае измотать московитов в бесконечных осадах, благо крепостей у турок там еще хватало: Килия, Исакча, Тульча и Браилов и самое главное неприступный Измаил, где разместилась 35-тысячная армия известного своею храбростью трехбунчужного Айдозли-Мегмет-паши.
Кончался третий год войны, но конца ей все еще не было видно.
Глава третьяОдни против всех
К началу 1790 года, несмотря на все победы, положение России было крайне тяжелым. В союзе с Австрией она продолжала войну с Турцией, а на Балтике вела не менее изнурительную войну один на один со шведами. В Европе же против России отчаянно интриговала Пруссия, поддерживаемая Англией и Голландией.