А в письме к императрице светлейший не скрывал своей радости: «…Бой был жесток и для нас славен тем паче, что и жарко, и порядочно контр-адмирал Ушаков атаковал неприятеля вдвое себя сильнее, у которого были учители. Как и прежде доносил: разбил сильно и гнал до самой ночи; три корабля у них столь повреждены, что в нынешнюю кампанию, не думаю, быть им в море, а паче адмиральский, которого флаг шлюпкою с корабля „Георгия“ взят. Контр-адмирал и кавалер Ушаков отличных достоинств. Знающ, как Гоу, и храбр, как Родней. Я уверен, что из него выйдет великий морской предводитель. Не оставьте, матушка, его».
Императрица Екатерина узнала о Керченской победе спустя несколько дней после подписания Верельского мира со шведами. Придя в восторг от известия, она тотчас отписала на юг Потемкину восторженно: «Победу Черноморского флота над турецким мы праздновали вчерась молебствием в городе у Казанской, и я была весела как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчиненным». За Керчь Ушакову был даден Владимир 2-го класса.
Хуссейн – паша, однако, тоже был не лыком шит. Едва удрав от российской эскадры, он немедленно отправил султану донесение о… своей победе, где красочно описал, что выдержал большой бой с ненавистным Ушак-пашой которого разбил и позорно загнал в Ахтиар. Сам же претерпя в столь яростной схватке некоторые повреждения, нынче вынужден починяться в Варне.
Туда постепенно стягивались все турецкие корабли. Затем, согнанные с окрестных мест плотники, латали на них дыры и меняли рангоут.
Селим известию Хюсейна обрадовался несказанно, забыв даже о дареной клетке. Наконец-то свершилась столь долгожданная победа на море, о которой он столько мечтал. По велению султана на столичных площадях поставили огромные чаны, в которых варили традиционный дармовой плов, в самом серале палили из пушек, а сам Селим пригласил во дворец иностранных послов. Увы, послы радости падишаха вселенной не разделили. Правду о Керченском сражении они уже знали. Щадя самолюбие султана, послы намекнули ему лишь о том, что сейчас самое время еще больше усилить флот и добить московитов окончательно. Селим глуп не был, и намек понял. По его приказу из Эгейского моря в Черное были немедленно переброшены несколько линейных кораблей. Посылая гонца к Хюсейну, султан сказал так:
– Передай капудан-паше, что падишах его еще помнит. Пусть же и он ничтожный раб, не забывает своего долга передо мной!
В Константинополе заранее подкупленные сестрой султана люди рассказывали о подвигах капудан-паши, который во время сражения самолично, якобы, потопил четыре русских фрегата. Узнав об этом, даже любящий Хуссейна Селим возмутился:
– Если он сразу потопил четыре русских судна, то почему он сейчас не празднует победу с татарами в Бахчисарае?
Вскоре капитаны с прибывших в Бософр кирлангичей, вопреки ожиданиям, стали говорить о том, что «турецкий флот весьма от бою поврежден, так что 18 судов из оного не знают, где находятся, а российское ни одно судно не только не потоплено, но и большого повреждения не претерпело». В связи с этим «в публике начали сумневаться в победе над русской эскадрой». В те дни русские агенты доносили, что «значущие турки весьма сим огорчены и говорят, что очень нужно взять осторожности для столицы, дабы в случае со стороны российской на оную покушения, защитить бы можно было, почему и работают беспрестанно во всех арсеналах».
Султан, обеспокоенный положением своего флота, приказал прислать для него подкрепление. Он намеревался вновь послать капудан-пашу в море.
Никаких наград, ни знаков внимания за одержанную «победу» Хюсейну дадено не было. Это было верным признаком того, что Селиму Третьему стала известна вся правда о сражении подле Керченских теснин. Теперь оставаться в бездеятельности капудан-паше было никак нельзя.
В Варне турецкий флот готовился к новой попытке покушения на российские берега. Решающий спор за господство над Черным морем был в самом разгаре…
Глава пятаяГром Тендры
Придя в чувство после Керченской неудачи, Хуссейн-паша, помолясь, вышел в море, чтоб еще раз попытать счастья. Турецкий флот вновь направился к крымским берегам. Действовал Хуссейн на этот раз осторожно, явно не желая новой встречи с неистовым Ушак-пашой. Теперь для него был важен лишь сам факт появления у Крыма для отчета султану. А потому, показав издали крымским татарам кроваво-красный флаг Али, он, не теряя времени, повернул обратно и поспешил к Днепровскому лиману. От своих лазутчиков Хуссейн-паша знал наверняка, что сколько-нибудь крупных морских сил у русских сейчас здесь нет. Весь корабельный флот Потемкина сейчас стоит в Севастополе. Явив свою мощь Очакову и Кинбурну, капудан-паша демонстративно бросил якорь между Тендрой и Гаджибеем. Под началом Хуссейна в это время было четырнадцать линейных кораблей и восемь фрегатов, не считая нескольких десятков всяческой мелочи.
Первым обнаружил прибытие к Лиману турецкого флота генерал-майор Кутузов, который немедленно выслал в море лансон прапорщика Кондогурия для разведки. Опытный грек поднял старый рваный парус и под видом рыбака несколько раз обошел вокруг турецкого флота, подробно все рассмотрев. Не теряя времени, Кутузов отправил известие о появление турок летучей почтой в Севастополь и Яссы.
Турки меж тем, чувствовали себя весьма спокойно. Утром 21 августа весь капудан-паша снялся с якоря и под малыми парусами при северо-западном марсельном ветре стал отходить в сторону Очакова. Поздно вечером того же дня, миновав Гаджибейский фонарь, турецкий флот бросил якорь на самом фарватере по линии норд-зюйд. Собрав в кулак все свои силы между Гаджибеем и островом Тендра, Хуссейн-паша жаждал реванша. Блокировав лиман, турецкий флотоводец незамедлительно отправил письмо в Константинополь, сообщив не без гордости, что отныне он единовластвует на всем Понте, а русские заперты им, словно крысы в Ахтиарской норе.
Своей демонстрацией Хуссейн бросил вызов Ушакову и тот его, разумеется, немедленно принял. Едва взмыленный фельдъегерь доставил контр-адмиралу письмо Потемкина о появлении турецкого флота вблизи лиманских берегов, Ушаков сразу же покинул Севастопольскую бухту.
Настроение у Ушакова перед выходом было изрядно подпорчено. Командующий гребной флотилией Иосиф де Рибас известил его, что назначение Ушакова командующим порадовало не всех и вокруг него начинаются нешуточные интриги. Честный и прямой Ушаков ответил так, как думал: «Что ж касается до объяснений Ваших о свойствах разного сорта людей, которые беспутствовали с каких-либо своих пустых неудовольствиев, желают нарушить дружбу между другими, прошу только покорнейше таковых, если случится, отвергнуть с презрением… Я поступаю так же, и мне никто клеветать отнюдь не осмелится, ибо я в одну минуту выведу такового наружу. Не почитаю, чтоб не нашлись мне желающие разврату, но пусть они в том потрудятся и в свое время останутся за неправду обличены, а буду все таков же».
Пройдет совсем немного времени и сам де Рибас начнет яростно интриговать против Ушакова, оспаривая его старшинство в чине. Впереди у Ушакова еще немало горьких минут, но пока он верит де Рибасу и открывает ему свою душу…
Вышедший на этот раз в море флот под командованием контр-адмирала Ушакова состоял из 10 линейных кораблей, 6 фрегатов, 17 крейсерских судов, бомбардирского корабля, репетичного судна и 2 брандеров. Это было все, что мог выставить против неприятеля молодой Черноморский флот.
Светлейший требовал, чтобы контр-адмирал, подойдя к лиману, присоединил к себе стоявший там новостроенный линейный корабль «Навархия Вознесение Господне» с тремя фрегатами, а затем уже всею силой обрушивался на турок. Со стороны берега корабельную эскадру должны были поддержать гребные суда генерал-майора Осипа де Рибаса.
Ветер был свеж, но попутен. Корабли слегка кренило на крутой волне. Попивая в салоне круто заваренный чай, Ушаков беседовал с капитаном «Рождества Христова» Елчаниновым.
– Относительно плана светлейшего имею я сумления известные, – говорил он, подливая себе из самовара кипяточку, – Хуссейн не столь глуп, чтобы выпустить к нам из лимана и новостроенный отряд, и дерибасовскую флотилию. Костьми ляжет, а не выпустит! А потому рассчитывать станем лишь на свои силы.
– Одолеем ли? – отставил свой стакан Елчанинов. – Капудан-паша, сказывают, укрепился нынче изрядно.
– Одолеем! – убежденно махнул рукой Ушаков. – Хуссейн еще керченскую взбучку позабыть не успел, а мы уже новую приготовили! Подай-ка, лучше, Матвеич пряничков, что подле тебя лежат. Теперь после Керчи и мы ученые. Теперь от нас так запросто уже не сбежать. Везде сыщем!
На следующий день, объезжая корабли и суда эскадры флаг-капитан Данилов передавал командирам слова командующего:
– При встрече с неприятелем не должно заниматься стрельбою издали, а подходить как можно ближе, чтобы заряды не терялись напрасно!
– Поняли, Петя, поняли! – кричали ему в ответ с ростров командиры. – Что мы дети малые! Не подведем Федора Федырыча, пущай не сумлевается!
Командиры надвигали на лбы треуголки, чтобы не сорвало порывом ветра. Вечерело и в батарейных палубах зажигали бортовые фонари.
Неприятельский флот был обнаружен с салингов русских кораблей в пять часов утра 28 августа. Даже беглого взгляда на турок было достаточно, чтобы понять, что они и не подозревают о приближении Севастопольской эскадры: орудийные порты были закрыты, матросы ж беспечно валялись на войлоках.
– Хуссейн не позаботился даже о дозорах. – Произнес Ушаков, оглядев дремавший флот султана. – За это я его накажу строго!
Спустя три часа спал туман, и стало возможным окончательно подсчитать соотношение сил. Флаг-капитан Данилов самолично слазил на мачту и, вооружившись трубой, тщательно оглядел неприятеля, записав увиденное в карманную книжечку.
– Сигнал по эскадре: прибавить парусов! – распорядился Ушаков. Позднее он напишет в своей реляции: «Воспользуясь способным ветром и беспорядком неприятеля, спешил приблизиться и атаковать».