В 1794 году де Рибас был произведен в вице-адмиралы и назначен главным устроителем порта и города. Основание Одессы было торжественно отмечено 22 августа 1794 года закладкой фундаментов главных зданий. Де Рибас усердно занимался строительством вверенных ему порта и города, которые строились во многом силами его гребной флотилии.
В 1797 году император Павел уволил де Рибаса с должности командующего Черноморским гребным флотом. Но, вопреки ожиданиям опалы де Рибас был зачислен в Адмиралтейств-коллегию. В 1798 года он становится генерал-кригскомиссаром. В этой должности де Рибас занимался сокращением казенных расходов на закупку провианта и флотского имущества. В 1799 года де Рибас был произведен в полные адмиралы и назначен управляющим лесным департаментом, занимаясь заготовкой и разведением корабельных лесов. В марте 1800 года его отстранили от службы, из-за злоупотреблений в лесных доходах. Однако уже в октябре де Рибас был вновь восстановлен на службе и фактически становится заместителем президента адмиралтейств-коллегии.
Есть свидетельства современников, что де Рибас был одним из активных организаторов заговора против Павла Первого и, якобы, даже рекомендовал заговорщикам прибегнуть к «традиционным итальянским средствам – к яду и кинжалу». Но императорские милости к де Рибасу в последний месяц его жизни, могли изменить его отношение к Павлу и насторожить заговорщиков, которые опасались, что де Рибас, фактически ставший президентом адмиралтейств-коллегии и осыпанный прочими знаками расположения императора, может передумать и погубить их, выдав Павлу. Именно в это время де Рибас неожиданно тяжело заболел. Вот уже два столетия существует версия, что адмирал был отравлен вдохновителем заговора графом Паленом. Причем именно Пален неотлучно находился у постели умирающего де Рибаса, следя, чтобы тот, в беспамятстве, не выдал заговорщиков.
Де Рибас скончался в пятом часу утра 2 декабря 1800 года в чине полного адмирала, в званиях лесного министра и исправляющего должность морского министра, и был похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.
Младший брат де Рибаса однорукий Эммануил, участник всех сражений гребной флотилии, осел после войны в Одессе. В истории города он остался памятен тем, что подарил Одессе участок земли, ставший первым городским садом.
Драматично сложилась судьба и одного из авторов победы на Очаковских водах Поля Джонса. Вскоре после победы отношения между Джонсом и Нассау-Зигеном окончательно испортились. В свое время принц Нассау «наследил» по всей Европе, недаром его называли «воином всех лагерей и царедворцем всех дворов». Пользуясь близостью с фельдмаршалом Потёмкиным, Нассау в своей победной реляции приписал все лавры победы исключительно себе.
Неизвестно, то ли благодаря проискам Нассау-Зигена, а может просто из-за своей несдержанности, но Поль Джонс нажил врага в лице самого Потёмкина. Впрочем, думается, принц все же приложил к этой интриге свою руку. По крайней мере, до нас дошло его письмо Потемкину, со следующими строками: «Как корсар, он (Поль Джонс) был знаменит, а во главе эскадры он не на своем месте…» Иначе как заурядным доносом это письмо назвать нельзя.
Затем уже и сам Потемкин отписал в столицу Екатерине: «Сей человек неспособен к начальству, не ретив, а может быть и боится турков. Притом душу имеет черную… Может быть, для корысти он отваживался, но многими судами никогда не командовал. Он нов в сем деле, команду всю запустил, ничему нет толку: не знавши языка, ни приказать, ни выслушать не может».
Звезда Поля Джонса в России начала закатываться. Говорят, что Екатерину II особенно волновали явно республиканские взгляды Поля Джонса.
По распоряжению императрицы он был отозван в Петербург: обстановка на Балтике осложнилась – Швеция объявила войну России. Флот противника вошел в Финский залив и угрожал столице. В дополнение ко всему 15 октября в море на флагманском корабле «Ростислав» неожиданно умер адмирал Грейг. Так Джонс лишился своего главного заступника. «Неожиданное известие о смерти Сэмюела Грейга, – писал Поль Джонс, – меня очень огорчило. Во-первых, я потерял друга, который к тому же был близок к императрице. Во-вторых, его смерть явилась непосредственной причиной моего отъезда с Черного моря. С сэром Сэмюелом мы не только прекрасно понимали друг друга, но и были абсолютно убеждены в необходимости нашей службы императрице… Я мог только мечтать, чтобы мои отношения с коллегами в России были такие, как с Грейгом на флоте и с Суворовым в армии».
В последний раз виделись они с Суворовым. Наступила осень. Суворов на прощанье подарил Полю бобровую шубу и подбитый горностаем доломан. Он не раз величал его Дон Жуаном, и теперь сказал: «Возьмите, Джонс, вам они подойдут, вы ведь французский кавалер. Для вашего брата Суворова годится серая солдатская шинель и забрызганные грязью сапоги. Прощайте».
Планируя по пути в Петербург заехать в Варшаву, Джонс направляется в Киев. Здесь он встречается с М.И. Кутузовым. Ставший уже известным в русской армии молодой генерал только что оправился от тяжелого ранения, полученного под Очаковым, и тоже ехал в Петербург. Его сопровождали Беннигсен и совсем еще молодой Багратион. Встреча с боевыми соратниками была неожиданной, но приятной. По предложению Кутузова решили ехать вместе. И вот после короткого отдыха в Киеве все четверо отправляются в путь. Маршрут выбрали – Минск, Двинск, Псков. Дорога зимняя – санная кибитка, резвая тройка да звонкие бубенцы. Ехали не спеша, и к вечеру 28 декабря добрались до Петербурга. Столица готовилась к встрече Нового, 1789 года. Жизнь в Петербурге шла обычным порядком, несмотря на войну. Скованные льдом корабли стояли разоруженные в своих гаванях. Адмиралу оставалось только включиться в светскую жизнь столицы.
Адмирал остановился в дорогих номерах одной из лучших гостиниц. Был принят ко двору. Его денежные расходы в дополнение к жалованью щедро оплачивались казной. Да и вообще герой Очакова, американский моряк Поль Джонс, постоянно находился в центре внимания петербургского общества. Хотя назначение Джонса на Балтику и обсуждалось открыто в Адмиралтействе, но решения императрицы все еще не было. Судя по всему, императрица колебалась – британское лобби в российской столице было достаточно сильное. И все же жаловаться на отношение императрицы, чиновничьего Петербурга и света в целом у Джонса не было никаких оснований. Не смотря на внешнюю доброжелательность императрицы и данную ей Джонсу аудиенцию, никакого нового назначения он не получил. При каждом визите Джонса в адмиралтейств-коллегию, ему отвечали кратко:
– Ждите!
А затем произошла история, которая во многом предопределила всю дальнейшую судьбу адмирала. То, что случилось дальше с Полем Джонсом до сих пор окутано покровом тайны. Мнения историков об этом происшествии расходятся. Однако, скорее всего, случившееся с Полем Джонсом стало все же закономерным итогом той отчаянной и яростной борьбы, которую развернула против «пирата-янки» вся многочисленная и могущественная английская диаспора России. Впрочем, была и иная версия. С нее мы и начнем.
Некоторые бумаги того давнего следственного дела до сих пор хранятся в Петербурге, в Российском государственном архиве Военно-Морского флота. Что же произошло? А произошло то, что на Поля Джонса пало подозрение в изнасиловании. Потерпевшей была некая Катя Степанова. На допросе она показала, что «от роду ей 10 год, и минувшего марта 30 дня послана она Степанова была от матери своей для продажи масла, которое и носила… как она Степанова хотела идти вон, то тот г-н (т. е. Пол Джонс), схватя ее поперек, ударил в бороду (так на языке XVIII в. называлась не только борода, но и подбородок) рукой, отчего рассек к зубам нижнюю губу… и, зажав рот белым платком, отнес ее от оной чрез горницу, и по внесении, у той горницы двери запер, а потом, скинув мундир со звездою и лентою, ее, Степанову, одной рукой держал, а другою, взяв тюфяк, положил на пол, и ее на оной повалил, и в то время усильным образом растлил». Далее следуют медицинские свидетельства, ссылки на законы, запись о передаче дела на высочайшее рассмотрение.
А вот, что об этом писал о произошедшем сам Джонс. «Несколько дней тому назад ко мне в номер постучала девица. Портье сказал, что это якобы дочь женщины, зарабатывающей починкой одежды, и она интересуется, нет ли у меня работы. Как только девица вошла в приемную, она повела себя непристойно. Меня поразила ее нескромность, и я посоветовал ей не заниматься такими делами. Дав из жалости рубль, я попытался выпроводить ее из номера. Однако в тот момент, когда я открыл дверь, распутница сбросила с головы платок и, стараясь сорвать с себя кофту, начала громко кричать. На лестничной площадке она бросилась к пожилой женщине, которая оказалась там явно неслучайно. К ней она обращалась как к матери. Затем они обе вышли на улицу – Большую Морскую, где продолжали громко обвинять меня, привлекая внимание прохожих… Свидетелем всего этого был портье…»
Надо сказать, что происшедшее не только расстроило, но и совершенно обескуражило Джонса. Обеспокоен был и французский посол. Ведь Екатерина пригласила П. Джонса по личной рекомендации его короля – Людовика Шестнадцатого. Для объяснений с императрицей послу нужна была полная картина случившегося. «Потребовалось совсем немного времени, – пишет он, – чтобы выяснить, что старая женщина была просто сводня, торгующая молодыми девицами. При этом она имела обыкновение выдавать их за своих дочерей».
Екатерина II полностью согласилась с объяснениями французского посла, да и самого Джонса. Какие бы то ни было, обвинения с адмирала были сняты. Но законы света неумолимы. К тому же в высшем свете стали известны слова императрицы Екатерины, которая в ответ на очередную просьбу английского посла о высылке из пределов России пирата Поля Джонска, не выдержала, и сказала своему секретарю Боровиковскому:
– Этот Поль Жонес моряк хороший и храбрый, но уж больно у него врагов. Он как красная тряпка перед английским быком. И мне надо жертвовать кем-то, одним.