И вот, начиная с выпуска, Джеймс всегда хоть чуть-чуть да лидировал в служебной карьере. Но пару лет назад Стэнуик получил назначение в Пентагон и стал очень крупной шишкой в разработке дистанционно управляемых боевых летательных аппаратов. А как тебе, вероятно, известно, большинство генералитета ВВС сильно предубеждено против любых беспилотных машин – как бы соблазнительно они ни выглядели с технической точки зрения.
– Еще бы. Если все пилотируемые самолеты заменить на беспилотные, это будет дешевле и сбережет уйму жизней, но где ж тогда героика и слава?
– Совершенно верно. Осуществись такое, все наши отважные покорители неба превратятся в нечто вроде аэродромных диспетчеров, а это для них не подарок. Никаких тебе воздушных асов, никакой тебе романтики, все славные традиции – коту под хвост. Мало удивительного, что они так уперлись рогом. Они – и в том числе наш Джеймс, он же из так называемых летающих полковников того времени, когда выбирали прототип для второго поколения всепогодных истребителей. С другой стороны, Стэнуик – он уже давным-давно на земле. И страшно хочет спустить с небес всех этих летунов, и чтобы Джеймс знал, кто именно сыграл с ними такую шутку. Он хочет уничтожить все, чем живет и дышит Джеймс.
Более того, Стэнуик входит в группу пентагонского начальства, которая пытается централизовать все вооруженные силы, в результате чего автономия ВВС ослабнет, а это самое, на базе «Эндрюс», Командование систем ВВС и вообще лишится какой-либо независимой власти.
– Так, значит, – печально качает головой Макферсон, – мы просто пешки в игре между двумя враждующими группами ВВС? Случайные жертвы внутриведомственной склоки?
Голдман на секунду задумывается.
– В основных чертах – да. Но даже в этой склоке наша роль вторична, пешкой была скорее программа. Причем имеющаяся информация дает все основания подозревать, что Стэнуик задумал жертву этой пешки с самого начала. Ибо… – Голдман замолкает, неторопливо отпивает из рюмки. Любимая его театральная пауза. – …ибо Джеймс даже не подозревал о существовании «Осы», пока не узнал о ней от Стэнуика. И произошло это тогда, когда вы уже заметно продвинулись в работе над сверхчерной программой, а главное – после того, как пентагонский генерал убедился – не знаю уж, с помощью своих шпионов, либо через запросы Фелдкирка, либо еще как, – что у вас получается надежная, вполне работоспособная система. И только в этот момент, когда все было, казалось, на мази и сверхчерная процедура должна была передать контракт по «Осе» вашей фирме, Стэнуик сообщил об этой программе Джеймсу, как считается, не по своей инициативе, а в ответ на запрос. Но я уверен, что все было спланировано заранее, он попросту передвинул пешку на незащищенную клетку, подставил ее, организовал жертву.
– Ты хочешь сказать, Стэнуику потребовалось, чтобы программу отобрали у нас и сделали белой.
– А ты подумал, что получилось в результате? Джеймс взвился до потолка и использовал всю свою власть – у четырехзвездного генерала ее более чем достаточно, – чтобы сделать программу белой и взять под контроль процесс проведения конкурса. С этого момента вы были обречены: как бы там ни выглядели остальные предложения, Джеймса заботило одно – чтобы контракт не получила ЛСР, компания, выбранная его злейшим врагом. А в то же самое время Стэнуик точно знает, что ЛСР разработала великолепную систему. Ну и… Понимаешь, что получается?
– Он спровоцировал Джеймса на фальсификацию результатов оценки, – кивает Макферсон. Некоторое – ну, вроде как после удачно решенного ребуса – удовлетворение мешается у него с острым, физическим омерзением, в животе стоит привычный за последнее время болезненный комок.
– Если Джеймс клюнет на приманку, а мы подадим протест и добьемся успеха, – он потеряет свою власть. Возможно, даже и работу. Его могут принудить подать рапорт об отставке, у них такие вещи быстро делаются. В настоящий момент Джеймс приперт к стенке, в этом нет ни малейших сомнений.
– Ну что ж, значит, гамбит Стэнуика увенчался успехом. Пешка съедена, зато у короля крупные неприятности.
– Да, – слегка кивает Голдман. – Как ты, вероятно, догадываешься, значительная часть материала, использованного нами и ФСП, была получена из Пентагона, от людей из команды Стэнуика. А вот судья Тобайасон – он либо держит сторону Джеймса, либо вообще не знает об этом конфликте и попросту защищает свои драгоценные ВВС. А может – знает про склоку, относится к ней с неодобрением и хочет одного, – чтобы она прекратилась. Из его поведения нельзя сделать никакого определенного вывода, но это, собственно, и не имеет никакого значения – данная фаза сражения уже в прошлом.
– А где вы раздобыли информацию про Стэнуика и Джеймса?
– У подчиненных Джеймса. Его не больно-то любят, а в «Эндрюсе» эту историю знает каждый встречный-поперечный. Ну и – от людей Стэнуика, который и сам хочет, чтобы она была известна.
– Хм-м.
Они снова заказывают бренди, а затем обсуждают тактику предстоящей кампании – как лучше подтолкнуть Конгресс к решительным действиям. Никогда прежде Голдман не проявлял такого энтузиазма – судя по всему, к нему вернулась надежда, почти полностью утраченная с передачей дела Тобайасону. Снова появилась возможность бороться.
А вот Макферсона все эти хитросплетения утомляют. Да и то сказать – не далее чем сегодня прямо у него на глазах за какую-то пару минут вдребезги разлетелась старательно подготовленная ими операция. Раз уж пешку пожертвовали и убрали с доски, о чем там дальше говорить? Какие шансы на успех у прошения поставить ее снова на доску? У протеста по поводу того, как жестоко ею воспользовались? У заявления на компенсацию нанесенного ей материального и морального ущерба?
По мнению Голдмана, шансы есть и весьма приличные. Это ведь не шахматы с их четкими правилами, здесь все туманно и двусмысленно. Так оно или не так, но Макфер-сон возвращается в отель с ощущением полной безнадежности. И заметно пьяный.
Рядом со сверкающим огромными зеркальными огнями «Хайаттом» громоздится пентагоновский «Аннекс», тяжеловесный бетонный бункер, защищенный от любого в мире оружия. Шансы… Ну какие могут быть шансы, когда против тебя – такое вот чудовище?
В отеле – давно и хорошо знакомом – Макферсон заблудился; чтобы найти свой номер, ему приходится трижды справляться по трем бездарно составленным планам и прошагать по бесконечным коридорам добрые полмили. В номере нет ничего, способного хоть немного поднять настроение – только кровать, видеостена да окно, выходящее на чернильную гладь Потомака. Может, включить видео?
Лучше уж не стоит. Так надежнее. Макферсон садится на кровать. Завтра лечу домой. К Люси. Продержаться какие-то четырнадцать часов – и домой.
Через два часа, проведенные за созерцанием выключенного видеоэкрана, когда Макферсон уже почти уснул, звонит телефон. Он подпрыгивает словно ужаленный. Находит источник шума и берет трубку.
– Деннис? Это Том Фелдкирк. Я… я только хотел сказать тебе, что очень сожалею о случившемся. Сам я в этой игре не участвовал и не мог изменить в ней ровно ничего. И мне хотелось бы, чтобы ты знал – мне и самому все это очень не нравится. – Голос Фелдкирка звучит напряженно, почти срывается. – Мне очень жаль, Деннис. Я никак не ожидал, что все так получится. Я хотел совсем другого.
Макферсон сидит, прижав трубку к уху и тупо глядя в пол. И молчит. А что, вон же какие истории рассказывал сегодня Голдман. Вполне возможно – даже скорее всего, – что Фелдкирк и не подозревал, какую судьбу предуготовил Стэнуик этой сверхчерной программе. Узнал, наверное, гораздо позднее, когда и сделать ничего было нельзя. Еще одна пешка. Конечно, а то чего бы ему звонить?
– Деннис?
– Все в порядке, Том. Ни в чем ты тут не виноват. Может, в другой раз все получится лучше.
– Я очень надеюсь. Очень.
Неловкое прощание. Макферсон кладет трубку, смотрит на часы.
Ну вот, а теперь осталось всего двенадцать часов.
Глава 57
В тысяча девятьсот сороковом году население составляло сто тридцать тысяч человек. К тысяче девятьсот восьмидесятому оно выросло до двух миллионов.
К этому моменту северо-восточная часть округа наполнилась под завязку. Ла-Абра, Бреа, Йорба-Линда, Плацен-тия, Фуллертон, Буэна-Парк, Ла-Мирада, Серритос, Ла-Пальма, Сайприсс, Стэнтон, Анахейм, Орэндж, Вилла-Парк, Вестминстер, Фаунтин-Вэлли, Лос-Аламитос, Сил-Бич, Хантингтон-Бич, Ньюпорт-Бич, Коста-Меса, Корона-дель-Мар, Ирвин, Тастин – все эти города росли, соприкасаясь краями, сливаясь, как капли ртути на столе. В конце концов существование на этой земле двадцати семи обособленных городов превратилось в административную фикцию, от них остались одни всеми игнорируемые уличные знаки, отмечающие границы городов, только на картах и сохранившиеся. А город был один.
Основными транспортными артериями этого нового города, «Северного округа Ориндж», служили трассы. А единственным транспортным средством – собственная машина. Реденькую железнодорожную сеть округа – как и более развитую сеть электричек и трамваев в Лос-Анджелесе – снесли, чтобы дать побольше простора машинам. Кончилось все тем, что тут не осталось ни поездов, ни автобусов, ни трамваев, ни метро. Добраться до работы можно было только на машине, хочешь купить себе еду – садись в машину, машина для любых дел, для любых развлечений, для чего угодно.
За санта-анской трассой, законченной в конце девятьсот пятидесятых, быстро последовали другие. Ньюпортская и риверсайдская рассекли округ на северо-западную и юго-восточную половины. Сан-диегская трасса тянулась по побережью и служила продолжением санта-анской в южном направлении, в сторону – естественно – Сан-Диего. Трассы Гарден-Гроув, Орэндж и Сан-Габриэль протянулись в поперечном направлении, стали ребрами этой системы; теперь можно было подобраться к любой точке Северного округа Ориндж на расстояние, не превышающее нескольких миль, ни на секунду не покидая трассы.