На третий день, бывший днем, посвященным молитвам, они собрались в ответ на объявление о заседании, сделанное всеми преторами в совместном уведомлении; однако, они не занимались никакими делами и в этом случае, и позже, вплоть до двенадцатого дня, когда пришло известие, что Гай оставил свою должность. Тогда люди, избранные на вторую половину года, вступили в должности и принялись за исполнение своих обязанностей. Среди прочих решений, которые они утвердили, было то, что дни рождения Тиберия и Друзиллы должны отмечаться таким же образом, как у Августа. Народ тоже выступил на сцену, устроил празднество, дал зрелища и воздвиг и посвятил изображения Гая и Друзиллы. Все это было сделано, конечно, в связи с посланием от Гая; поскольку всякий раз, когда он желал какого-нибудь дела, он сообщал малую часть этого в письменной форме всем сенаторам, но большинство из этого консулам, а затем иногда приказывал, чтобы это зачитывали в сенате.
В то время как сенаторы издавали эти постановления, Гай послал за Птолемеем, сыном Юбы, и, дознавшись, что он богат, казнил его.
В то же время Гай сделал вид, будто собирается воевать в Британии, но достигнув океана, построил всех солдат на берегу, поднялся на трирему, и затем, отойдя немного от берега, снова приплыл назад. Затем он занял свое место на возвышении и подал воинам сигнал, будто к сражению, приказывая трубачам поторопить их; тогда он вдруг скомандовал, чтобы они собирали раковины. Овладев этими трофеями (ибо он, конечно, нуждался в добыче для своей триумфальной процессии), он стал очень радостным, словно поработил самый океан; и раздал своим солдатам много подарков. Раковины он забрал в Рим ради показа там добычи народу.
Сенат не знал, оставаться ли безразличным к этим деяниям, так как стаю известно, что он пребывал в возвышенном расположении духа, или же все снова и снова, насколько возможно, восхвалять его. Ведь, если кто-нибудь восхваляет необыкновенными почестями некоторое обычное дело или вовсе никакое, его можно заподозрить в издевательстве и осмеянии такого дела. Однако, когда Гай вошел в Город, то едва не истребил весь сенат за то, что ему не утвердили божеские почести. Он, однако, собрал народ и разбросал ему большое количество серебра и золота с высокого места, и многие погибли, стараясь схватить его; ибо, как говорят некоторые, он смешал с монетами маленькие кусочки железа.
Из-за прелюбодеяний его часто величали «победителем», так же как «покорителем Германии и Британии», как будто он овладел всей Германией и Британией.
Убийство Калигулы. Гравюра XVIII в.
Живя таким образом, он неминуемо должен был стать целью заговора. Он раскрыл заговор и схватил Аникия Кереала и его сына, Секста Папиния, которых подверг пытке. И поскольку первый не проронил ни слова, он убедил Папиния, обещая ему жизнь и безнаказанность, выдать некоторых других, действительно или ложно; а затем немедленно казнил и Кереала, и остальных у него на глазах.
Приказав, чтобы Бетиллиен Басс был убит, он заставил Капитона, отца этого человека, присутствовать на казни своего сына, хотя Калитон не был виновен в каком-нибудь преступлении и не получал никакого вызова в суд. Когда отец спросил, позволит ли он ему хотя бы закрыть глаза, Гай приказал умертвить также и его. Тогда Капитон, найдя свою жизнь в опасности, оговорил себя как одного из заговорщиков и пообещал раскрыть имена всех остальных; и он назвал спутников Гая и тех, кто потакал его распущенности и жестокости. Действительно, он уничтожил бы многих, если бы не дошел до того, что обвинил префектов, Каллиста и Кесонию, и тем вызвал недоверие.
Он был, конечно, казнен, но именно этот случай проложил путь к гибели самого Гая. Ибо император тайно вызвал префектов и Каллиста, и сказал им: «Я – всего лишь один, а вас трое; и я беззащитен, тогда как вы вооружены. Если, поэтому, вы ненавидите меня и желаете убить меня, убейте меня».
Вследствие этого дела он решил, что они его ненавидели и были возмущены его поведением, и таким образом он заподозрил их и носил меч на боку, когда был в городе; и, предупреждая любое согласие в действиях с их стороны, он попытался стравить их друг с другом, изображая, что делает доверенным лицом каждого отдельно, и говоря с ним о других, пока они не поняли его цели и не отдали заговорщикам.
Он также приказал, чтобы сенат собрался, и сделал вид, что дарует прощение его членам, сказав, что остались только очень немногие, против кого он все еще сохраняет свой гнев. Это утверждение удвоило беспокойство каждого из них, поскольку всякий подумал о себе.
Тогда был некий Протоген, помогавший императору во всех его самых жестоких делах, и он всегда носил с собой две книги, одну из которых называл своим мечом, а другую своим кинжалом. Этот Протоген пришел однажды в сенат, как будто по другому делу, а когда все его члены, как для них было естественно, приветствовали его и высказывали добрые пожелания, он бросил зловещий взгляд на Скрибония Прокула и сказал: «Ты тоже приветствуешь меня, когда гак ненавидишь императора?» Услышав это, все присутствовавшие окружили своего товарища-сенатора и разорвали его на части.
Когда Гай выказал удовольствие этим и объявил, что примирился с ними, они утвердили различные празднества, а также установили декретом, что император должен сидеть на возвышении даже в самом здании сената, чтобы воспрепятствовать любому приближаться к нему, и даже там должен иметь вооруженную охрану; они кроме того постановили, что и его статуи должны охраняться. В связи с этими постановлениями Гай оставил свой гнев на них, и с юношеской порывистостью совершил несколько превосходных поступков.
Например, он отпустил Помпония, как говорили, составившего заговор против него, так как тот был предан другом; а когда наложница одного человека, подвергнутая пыткам, не произнесла ни слова, не только не причинил ей вреда, но даже наградил денежным подарком.
Гая хвалили за это, частично из опасения, а частично искренне, и когда некоторые назвали его полубогом, и другие – богом, он справедливо потерял голову. Действительно, еще перед этим он требовал, чтобы его считали более, чем человеком, и имел привычку утверждать, что имел сношение с Луной, Виктория увенчала его, и притязал на то, чтобы быть Юпитером, и сделал это предлогом для совращения многих женщин, особенно своей сестры; кроме того, одно время он изображал из себя Нептуна, потому что соединил столь большое пространство моря; он играл также роли Геркулеса, Вакха, Аполлона и всех других божеств, не только мужских, но и женских, часто принимая образ Юноны, Дианы или Венеры.
В самом деле, чтобы соответствовать смене имени, он часто принимал и все остальные признаки, свойственные разным богам, так, чтобы могло бы казаться, что он действительно напоминал их. Тогда он бывал замечен как женщина, держащая чашу с вином и тирс, и снова являлся как мужчина, снабженный дубиной и львиной шкурой, а подчас шлемом и щитом. Его видели временами с гладким подбородком, а потом с окладистой бородой. Иногда он имел трезубец, и еще размахивал перуном. Потом он воплощал деву, снаряженную для охоты или для войны, и немного позже играл замужнюю женщину.
Таким образом, меняя характер своего одеяния, и при помощи разных принадлежностей и париков он достигал точности в столь разных ролях; и он стремился казаться чем-нибудь, а не человеком и императором. Как-то один галл, увидев его произносящим под маской Юпитера оракулы с возвышения, расхохотался, после чего Гай вызвал его и спросил: «Чем я тебе показался?» И тот ответил (я привожу его точные слова): «Чушью несусветной».
Все же этому человеку не причинили вреда, поскольку он был только сапожником. Таким образом, очевидно, люди такого сорта как Гай могут легче переносить откровенность простонародья, чем тех, кто занимает высокое положение. Одеяние, которое я сейчас описал, он надевал всякий раз, когда изображал из себя божество; и тогда совершались полагающиеся обряды, моления и жертвы. В другое время он обычно появлялся на людях в шелке или в триумфальном одеянии.
Он имел обыкновение целовать очень немногих: даже большинству сенаторов он просто протягивал свою руку или ногу для оказания почестей. Поэтому люди, которых он целовал, благодарили его за это даже в сенате, и это несмотря на то, что актеров он целовал каждый день на виду у всех. И все же эти почести, оказывавшиеся ему как богу, исходили не только от толпы, приученной всегда льстить кому-то, но также от тех, кто имел заслуженную добрую славу.
Примечателен случай Лукия Вителлия. Этот человек был отнюдь не низкого происхождения и не испытывал недостатка образования, но, напротив, приобрел себе имя наместничеством в Сирии. Ибо, в дополнение к другим своим блестящим достижениям за время нахождения в должности, он предупредил Артабана, замыслившего нападение также на эту провинцию, поскольку он не понес никакого наказания за свое вторжение в Армению. Он устрашил парфянина, внезапно напав на него, когда тот был уже возле Евфрата, а затем заставил прибыть на переговоры, принудил принести жертвы изображениям Августа и Гая, и заключил мир с ним, выгодный для римлян, даже получив в заложники его сыновей.
Этот Вителлий теперь был вызван Гаем на казнь. Жалобы против него были теми же самыми, какие парфяне имели против своего царя, когда они изгнали его; ибо зависть сделала его мишенью ненависти, а страх – целью интриг. Гай ведь ненавидел всех, кто был сильнее него, и с подозрением относился ко всем, кто был успешен, будучи уверенным, что они ополчатся против него.
Все же Вителлий сумел спасти свою жизнь. Он оделся в платье низшего сословия, затем пал к ногам императора со слезами и жалобами, все время называя его именами многих божеств и воздавая ему божеские почести; и, наконец, поклялся, что если бы ему позволили жить, он принес бы ему жертву.
Таким поведением он настолько успокоил и смягчил Гая, что не только сумел выжить, но даже стал считаться одним из ближайших друзей Гая. Однажды, когда Гай утверждал, что наслаждался в обществе Луны, и спросил Вителлия, видел ли тот с ним богиню, последний, дрожа будто от страха, потупив взор, ответил полушепотом: «Только вы, боги, господин, можете созерцать друг друга». Таким образом Вителлий, начав так, пришел позже к тому, чтобы превзойти все прочих в лести.