Ответ, данный им императором, состоял в том, что он пожаловал бы Армению Тиридату, если бы этот царевич прибыл в Рим. Пет был отстранен от командования, а воины, бывшие с ним, разосланы по разным местам, но Корбулон был вновь назначен для войны против тех же самых противников. Нерон намеревался самолично выступить в поход, но упал, совершая жертвоприношение, так что не рискнул отправиться, но остался дома.
Корбулон вследствие этого для вида готовился к войне против Вологеса и послал к нему центуриона, предлагая отступить из страны, но частным образом он советовал царю послать своего брата в Рим, предложение, которому тот последовал, так как у Корбулона, как казалось, было более сильное войско. Соответственно, Корбулон и Тиридат имели переговоры в Ранде, месте, удовлетворившем обоих: царя, потому что здесь его войска разбили римлян и отпустили их на условиях, видимое доказательство оказанной им милости, и Корбулона, так как он рассчитывал, что его люди избавятся от дурной славы, которую они приобрели здесь ранее.
В самом деле, ход переговоров не ограничивался только беседами, но было построено возвышение, на которое были поставлены изображения Нерона, и в присутствии толпы армян, парфян и римлян Тиридат приблизился и оказал им знаки почтения; затем, совершив им жертвоприношение и поприветствовав хвалебными именами, он снял со своей головы венец и надел на них. Монобаз и Вологес также прибыли к Корбулону и дали ему заложников. В честь этого события Нерона некоторое время приветствовали императором. И он справил триумф, вопреки тому, что было ранее.
Корбулон тогда, хоть и располагал многочисленным войском и снискал немалую славу, так что легко мог бы сделаться императором (поскольку люди совершенно презирали Нерона, но все разными способами проявляли восхищение им), никогда не возглавил какого-либо мятежа и не был обвинен в том, что поступает так. В самом деле, тогда он вел себя осторожнее, чем всегда. Например, он добровольно послал в Рим своего зятя Линия, действовавшего как его заместитель; это было сделано с показной целью, чтобы Анний мог бы сопровождать гам Тиридата, но в действительности с тем, чтобы дать в руки Нерона заложника. Следует отметить, что император был так твердо убежден, что его полководец не восстанет, что Корбулон получил своего зятя в заместители даже до того, как тот стал претором.
В то время Юний Торкват, потомок Августа, был подвергнут каре по замечательному обвинению. Он промотал свое имущество скорее из расточительства, то ли следуя природной наклонности, то ли с обдуманным намерением не быть слишком богатым. Нерон вследствие этого заявил, что, так как он испытывал нужду во многих вещах, он должен был бы жаждать богатства других, и потому побудил выдвинуть против него вымышленное обвинение в стремлении к императорской власти.
Сенека, однако, и Руф, префект, и некоторые другие выдающиеся мужи составили заговор против Нерона; ибо они не могли больше выносить его безобразного поведения, его распущенности и его жестокости. Они желали, поэтому, избавить себя от этого зла и в то же время освободить от него Нерона – в чем Сульпикий Аспер, центурион, и Субрий Флавий, военный трибун, оба принадлежавшие к телохранителям, открыто признались самому Нерону. Аспер, когда император допрашивал его о причинах его покушения, ответил: «Я хотел помочь тебе, и не было другого способа». А ответ Флавия был: «Я и любил, и ненавидел тебя больше всех людей. Я любил тебя в надежде, что ты окажешься хорошим императором, я ненавидел тебя, потому что ты поступал так. Я не могу быть рабом возницы и кифареда».
Против этих людей был сделан донос, и они были казнены, и многие другие подобным же образом по этой причине. Ведь все, что угодно, могло быть выдвинуто в качестве обвинения против кого угодно из-за чрезмерной радости или горя, из-за слов или жестов, ему давали ход и в него верили; и ни одному из таких обвинений, даже неправдоподобных, не было отказано в доверии ввиду действительных поступков Нерона. Тогда неверные друзья и домочадцы некоторых людей стали чрезмерно процветать. ибо, хотя люди естественно остерегаются чужаков и недругов по причине своих подозрений, они непременно обнажают свои мысли близким, хотят они того или нет.
Было бы непомерной задачей рассказать обо всех прочих погибших, но о судьбе Сенеки скажем в нескольких словах. Его желанием было закончить жизнь его жены Паулины одновременно с его собственной; ведь он заявил, что убедил ее как презирать смерть, так и оставить мир вместе с ним. Так он вскрыл ее вены одновременно со своими. Но так как он умирал тяжело, его конец был ускорен воинами; и она была еще жива, когда он скончался, и таким образом выжила.
Он, однако, не покончил с собой, пока не просмотрел написанную им книгу и не поместил другие свои книги у некоторых друзей, опасаясь, что в ином случае они могли бы оказаться в руках Нерона и быть уничтоженными.
Таким образом умер Сенека, несмотря на то, что ранее под предлогом нездоровья он оставил общество императора и отдал ему все свое имущество, якобы для оплаты построек, которые тот возводил. Его братья, кроме того, погибли вслед за ним.
Подобным образом Трасея и Соран, бывшие среди самых выдающихся по родовитости, богатству и всяческим достоинствам, встретили свою смерть не потому, что обвинялись в заговоре, но потому, что были такими, какими были. Против Сорана Публий Эгнатий Келер, философ, дал ложное свидетельство. Обвиняемый имел двух близких, Кассия Асклепиодота из Никеи и этого Эгнатия из Берита. Тогда Асклепиодот, столь далекий от того, чтобы дать показания против Сорана, в действительности засвидетельствовал его благородные качества, и за это он был отправлен в то время в изгнание, хотя позже возвращен при Гальбе. Публий в награду за свое лжесвидетельство получил деньги и почести, как и другие, занимавшиеся тем же ремеслом, но впоследствии он был изгнан. Соран тогда был умерщвлен но обвинению, что занимался каким-то колдовством при посредстве своей дочери; основанием для этой истории стало то, что когда Соран заболел, она совершила некое жертвоприношение.
Трасея был казнен, потому что не являлся, когда положено, в сенат, показывая таким образом, что ему не нравятся проводимые меры, и потому что он никогда не хотел слушать императорское пение и игру на лире, и не приносил жертвы Божественному Голосу Нерона, как делали другие, и не участвовал ни в каких публичных представлениях, и при этом было отмечено, что в Патавии, на своей родине, он сыграл в трагедии, следуя одному древнему обычаю, на празднестве, справлявшемся каждые тридцать лет. Когда он сделал надрез на артерии, он поднял руку, воскликнув: «Тебе, Юпитер, покровитель свободы, совершаю я это возлияние кровью!».
Следовало ли удивляться, что такие обвинения были выдвинуты против них, зная, что один человек был предан суду и казнен за то, что жил возле Форума и сдавал внаем некоторые лавки, чтобы в них принимали друзей, а другой за то, что имел изображение Кассия, убийцы Кесаря?
Поведение одной женщины по имени Эпихарида также заслуживает упоминания. Она участвовала в заговоре, и все его подробности были доверены ей без исключения; и все же она не выдала ни одной из них, хотя была подвергнута пыткам всеми способами, какие способности Тигеллина могли изобрести. И зачем перечислять размеры средств, выплаченных преторианцам по случаю этого заговора, или чрезмерные почести, проголосованные Нерону и его друзьям? Достаточно сказать, что Руф Мусоний, философ, был изгнан в связи с этими событиями.
Сабина также погибла в это время из-за поступка Нерона; то ли случайно, то ли намеренно он пнул ее ногой, когда она была беременна.
Крайнюю роскошь, которую позволяла себе эта Сабина, я обозначу в кратчайших словах. Она требовала, чтобы у мулов, которые везли ее, были позолоченные подковы, и чтобы пять сотен только что ожеребившихся ослиц ежедневно доили для того, чтобы она могла купаться в их молоке. Ибо она прилагала огромнейшие усилия доя красоты и блеска своей особы, и именно поэтому, когда она однажды заметила в зеркале, что ее внешность уже не так привлекательна, она молилась, чтобы она могла умереть раньше, чем пройдет ее молодость.
Нерону так недоставало ее после ее смерти, что, узнав о женщине, похожей на нее, он сначала послал за ней и овладел ею; но затем он приказал оскопить мальчика одного вольноотпущенника, которого он обычно называл Спором, так как тот был очень похож на Сабину, и обходился с ним во всем как с женой. В надлежащее время, хотя уже и «вышедший замуж» за Питагора, вольноотпущенника, он по всем правилам женился на Споре, и назначил мальчику положенное приданое, согласно договору; и римляне, также как и другие, публично отметили их свадьбу.
Когда Нерон взял Спора, евнуха, в жены, один из его приближенных в Риме, занимавшийся изучением философии, будучи спрошенным, с одобрением ли он относится к упомянутому браку и сожительству, ответил: «Ты прав. Кесарь, добиваясь общества таких женщин. Вот если бы и твой отец имел такие же устремления и жил с такой же супругой!» – намекая, что если бы это было так, Нерон не родился бы, и государство было бы свободно от великого зла.
Это, однако, было позже. Во время же, о котором идет речь, многие, как я сказал, были приговорены к смерти, а многие другие, выкупившие свои жизни у Тигеллина за дорогую цену, были освобождены.
Нерон продолжал совершать многие нелепые поступки. Так, по случаю одного праздника он при всем народе поднялся на орхестру театра, где прочитал несколько коротких стихов на троянские темы собственного сочинения, и в честь этого были совершены многочисленные жертвоприношения, как и в случая всего остального, что бы он ни делал.
Тогда он начал приготовления к написанию эпоса, повествующего обо всех свершениях римлян; и еще до того, как написал хотя бы одну строчку, принялся обсуждать надлежащее количество книг, советуясь, среди прочих, с Аннеем Корнутом, известным в то время своей ученостью. Этого человека он едва не приговорил к смерти и сослал на остров, потому что, когда некоторые побуждали его написать четыре сотни книг, Кор нут сказал, что это слишком много и никто не прочитает их. А когда кто-то возразил: «Но Хрисипп, которого ты хвалишь и которому подражаешь, оставил гораздо больше» – тот ответил: «Но они были полезны для человеческой жизни». Так Корнут навлек на себя изгнание за это. Лукану, с другой стороны, было запрещено писать стихи из-за больших похвал, полученных за его сочинения.