Макрон метался по таблинию, точно разъяренный зверь в клетке. На пол летели свитки, отбитую от статуи голову Августа мощный удар ноги отправил в угол, а сам Невий Серторий, когда к нему вошел Германик Гемелл, знакомый Риму под именем Фабия Астурика, стоял с мрачным видом у статуи Гая Цезаря, раздумывая, какое бы насилие совершить над ней. О, если бы сейчас предстал пред ним живой Калигула, он собственными руками вырвал бы у него кадык, наслаждаясь видом хлещущей крови и хрустом костей. В ярости он занес кулак над статуей, как вдруг испуганный окрик привел его в чувство.
— Макрон! Ты сошел с ума! — Германик кинулся в угол и бережно поднял голову Августа. — За это тебя казнят! Ты посмел оскорбить память Августа!
Гемелл поспешил завернуть голову в ткань, пока не заметили домашние рабы. Макрон тяжело рухнул в катедру, которая жалобно скрипнула, протестуя против подобного насилия, и обхватил голову руками.
— Я обречен! Это конец! — сказал он и поднял глаза на Германика. — Мы опоздали. Ты так и останешься никем, мой друг, в лучшем случае, получишь должность магистрата, но императорской власти тебе уже не видать. Все пропало!
Гемелл кинулся к нему, выронив мраморную голову. Та хрустнула и распалась на части.
— О, нет! Что ты такое говоришь? Что могло случиться, что ты потерял веру в наше дело?
Макрон хрипло рассмеялся:
— Сегодня по приказу цезаря схвачено несколько моих вольноотпущенников и брошено в Мамертинум. А это может означать лишь одно: их будут допрашивать и, скорее всего, пытать, чтобы получить обличающие меня показания. И совсем уже скоро меня призовут на заседание сената, где будет предъявлено обвинение в оскорблении величия. А после казни Калигула по локоть запустит свои кровавые руки в мое состояние. Неблагодарная тварь!
Никто не знает, что я сделал для того, чтобы он стал тем, кто есть! Будь он проклят!
Германик медленно склонился над ним.
— А что же ты сделал такого для Калигулы, за что теперь готов проклясть его? — вкрадчиво спросил он.
Макрон вытянул вперед широкие ладони, уставившись на них с таким видом, будто видел впервые.
— Вот этими руками я придушил старого Тиберия! Старый вонючий козел не хотел расставаться с жизнью. А та, единственная, ради кого я совершил это, очень спешила сделать своего мужа новым принцепсом Римской империи, — с горечью произнес он.
Гемелл с ужасом смотрел на его мощные ручищи. Убить старого императора, его собственного деда! Но на смену ужасу пришло тайное ликование. Каким бы шатким ни было его теперешнее положение, по крайней мере, этот союзник зубами вырвет победу в борьбе за собственную жизнь, ибо ее сможет подарить ему только новый правитель Рима.
— Нашему заговору грозит беда. Ливилла предупредила меня об этом сегодня утром, — сказал Германик. — Эмилий Лепид серьезно подозревает меня в убийстве Пираллиды. И моя личность вызывает у него много вопросов, он не верит, что я состою в родстве с Павлом Фабием Персиком.
— А причем тут убийство Пираллиды? Как он смог связать тебя с этой гетерой?
— Волосы, которые она, защищаясь, выдрала у меня, натолкнули его на эту мысль, — ответил Гемелл.
— Что за вздор? — возмутился Макрон. — В Риме много мужчин со светлыми волосами. Хотя… Это свидетельствует лишь о том, что он какое-то время мог следить за домом гетеры, а, следовательно, видел там и меня, и Клавдия. Слава богам, что ты не выходил за пределы ограды. Но вот Ирод Агриппа. К тому же во время нашей последней встречи с Друзиллой, незадолго до ее смерти, она призналась мне, что была откровенна с Лепидом, а это значит, что она рассказала ему все. Не зря же он пытался поговорить с Пираллидой. Гетера хотела раскрыть заговор, в мои руки попало недописанное ею письмо цезарю. Лишь Эмилий мог внушить ей это. Получается, вы вовремя убрали эту предательницу, иначе наши бездыханные тела уже б лежали на Гемонии.
Германик содрогнулся. Пальцы его судорожно сжались, будто он все еще продолжал душить Пираллиду, и гримаса ненависти исказила его миловидное лицо.
— Я недооценил в свое время Эмилия, слишком долго он носил маску Ганимеда, туповатого юнца, помешанного на прическах и нарядах. А в действительности он оказался весьма умен, если смог так быстро размотать нить заговора. Я уверен, что он лелеет свои планы, ведь намедни Калигула объявил его своим наследником, пока не родится ребенок. Но вначале цезарю нужно подыскать невесту, а уж этого-то Эмилий не допустит. Скорее всего, он выжидает наших действий, чтобы обернуть ситуацию в свою пользу. Гай Цезарь обречен.
При этих словах Макрон злорадно улыбнулся.
— Ливилла умолчала кое о чем, — сказал Германик. — Мне надо бы попытаться разговорить ее. Она проговорилась лишь о том, что Лепид заставляет ее соблазнить меня. Наши цели схожи. Клавдий тоже не зря настаивал на этом, чтобы заручиться поддержкой сестры цезаря. Хотя Эмилий преуспел в этом более, он спит с обеими сестрами.
Макрон ухмыльнулся.
— Пришло время действовать. Иначе будет поздно. Тебе удалось найти капсу с письмами твоей матери?
Германик отрицательно покачал головой.
— Я перерыл весь дворцовый таблиний. А это значит, что Гай Цезарь держит ее в своих покоях. Я не вхож туда. В его спальню не пускают никого, преторианцы всегда на страже у дверей, он даже с гетерами развлекается в других покоях. Ума не приложу, отчего такая секретность.
Макрон вздохнул. Ему-то была известна причина. Калигула не желает, чтобы кто-нибудь узнал и увидел, как он разговаривает со своей покойной женой, чей бюст с темным ликом стоит в потайной нише. Любовь еще жива в его сердце, Невий Серторий сам был свидетелем, как цезарь иступленно целовал холодные мраморные губы своей мертвой возлюбленной.
— Эта капса, Германик Гемелл, может погубить тебя, и ты это знаешь не хуже меня. Если Ливилла готова встать на нашу сторону, то лучше ей поручить это дело, — сказал Макрон.
Гемелл в раздумье покачал головой:
— Не получится. Во-первых, я не склонен доверять ей, а во-вторых, она труслива. Можно попросить об этом другую особу.
Макрон удивленно приподнял брови:
— И кого же?
— Валерию Мессалину.
— Да она же совсем девчонка! — возмущенно выкрикнул Невий Серторий. — Она еще в куклы играет.
— Какие куклы? Она умна не по годам, к тому же отец намерен выдать ее замуж за Калигулу.
— Нет, ты бесповоротно сошел с ума, Германик! Как можно доверять той, кого прочат в невесты цезарю?
— Этот брак существует в воображении ее отца, к тому же Мессалина влюблена в другого.
— Уж не в тебя ли? — язвительно перебил его Макрон. Заметив, как покраснел Гемелл, он понял, что его догадка верна.
— Неужели у тебя хватило ума сознаться ей в том, кто ты есть на самом деле?! — взревел Невий Серторий.
— Нет, нет! Успокойся, мой друг. Она не догадывается о моем происхождении. Но, поверь, лучшей союзницы нам не найти. На Ливиллу полагаться опасно, уж слишком много она пьет вина последнее время, к тому же до смерти боится не столько Эмилия Лепида, сколько своего брата. Она и пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам. Когда Лепид в присутствии Агриппины изнасиловал ее, она даже не осмелилась пожаловаться Гаю!
Макрон удивленно округлил глаза.
— Надо же, этот проходимец прибрал к рукам больше власти, чем я думал. Лучше будет убрать его с дороги. И чем скорее, тем лучше. Стоит поручить это дело моему испытанному человеку.
— Решай сам этот вопрос, — нетерпеливо ответил Гемелл. — Но Мессалине, я уверен, довериться можно. Другого выхода нет. Только она в силах помочь нам.
— Ладно, — нехотя согласился Макрон. — Но вначале проверь ее чувства к себе. Девчонки любят кружить голову и играть словами.
— Хотя времени почти не осталось, я найду способ проверить мою возлюбленную. Ты сам известишь Клавдия, или это сделать мне? Лучше, если ты сделаешь это, он все равно не одобрит наш план, и мне придется выслушать еще кучу нравоучений.
Гемелл выскользнул из таблиния, голова его гудела от целого сонма мыслей. Он спешил на свидание с Мессалиной, но ему еще нужно было заехать во дворец. Сердце громко стучало в предвкушении встречи с возлюбленной, он без конца убыстрял шаг и жалел, что не взял коня.
Большой цирк бурлил в ожидании нового заезда. Людское море пестрело разными красками и волновалось, слышались крики и отзвуки ссор. Красные выиграли пять заездов подряд, а у зеленых случилась серьезная потеря: на середине второго заезда из колесницы выпал возница, а в четвертом правый пристяжной сломал ногу. Ставки на красных баснословно возросли. Служители арены устанавливали на Спине заново семь яиц с одной стороны и семь дельфинов с другой. Эти символы, посвященные Кастору и Поллуксу, покровителям Рима, и Нептуну, покровителю лошадей, символизировали количество кругов, которые за один заезд должны сделать колесницы.
Ирод Агриппа сидел в императорской ложе, нещадно палило солнце, но приказать натянуть тент он не решался, боясь пропустить самое интересное. Он уже поднаторел в искусстве делать ставки настолько, что на этот раз и не подумал ставить на красных. Один из подкупленных им служителей уже намекнул, что лучше ставить на золотых, только так можно обогатиться за счет возросших ставок на предыдущего победителя, а о том, что зеленые сошли в этот день с дистанции, догадался б и глупец.
Агриппа уже потирал руки, мысленно подсчитывая ожидавший его барыш, как вдруг услышал, как кто-то сзади опустился на мраморную скамью. Он в испуге подскочил, ожидая увидеть императора, но вместо этого увидел весело улыбающегося Эмилия Лепида.
— Приветствую тебя, мой друг! — произнес тот. — Гай Цезарь все еще в курии, но вскоре прибудет на последние заезды. Какие ставки?
Неприятное предчувствие кольнуло Ирода, он заметил, что, несмотря на показную веселость, глаза Эмилия холодны. Тем не менее, Агриппа принялся подробно рассказывать о неудачах зеленых и успехах красных. Внезапно Лепид резко нагнулся к нему и, сжав сильными пальцами плечо, спросил: