— Я удивляюсь, как ты мог подумать так плохо о своем отце, — с легким укором сказал Луций. — Я позаботился обо всем. Твоей супруге Петронии будет приятно взять на себя бремя обязанностей по уходу за тобой.
Авл в ужасе посмотрел на отца.
— Я ненавижу эту уродину! Я лучше сдохну тут один, чем позволю ей прикоснуться ко мне!
От стены отделилась легкая тень, закутанная в темную столу. Это была Петрония. Мягко ступая, она подошла к Авлу и безмолвно поднесла к его губам чашу. Взмах руки, и чаша отлетела в сторону. Резкий запах лечебного настоя заполнил кубикулу.
Луций поспешил выйти.
— Вот, детки мои, — донесся из коридора его голос, — теперь-то я уверен, что вы поладите.
Авл взвыл. Петрония стояла рядом, не говоря ни слова, глядя на него своими белесыми глазами. Ее некрасивое лицо выражало глубочайшее презрение. За свою недолгую жизнь несчастная девушка успела познать только одно чувство — ненависть к мужчинам. Она не надеялась, что ее муж пробудит в ней нечто иное. Но поведение Авла зажгло в ее сердце страстное желание отомстить. Едва Луций, его отец, прислал за ней, как Петрония поняла, что ненавистный муж теперь оказался в ее безраздельной власти.
И в течение всего времени, пока Авл оставался обездвиженный, она насиловала его каждую ночь, опаивая легким сонным настоем, чтобы он не спал, но и не мог сопротивляться. Он призывал все беды на ее уродливую голову, осыпал проклятиями, но она лишь громко смеялась, усевшись сверху на его обнаженное тело, и сладко стонала, сжимая бедрами и раскачиваясь.
А через две недели, когда он начал пытаться вставать самостоятельно, Петрония вернулась к отцу, и они больше никогда не встречались. Их сын, зачатый в ненависти, презрении и насилии, родился слепым на один глаз, однако мать души не чаяла в своем единственном ребенке. Она добилась развода и воспитывала сына одна, потому что Авл в ужасе отрекся от своего отпрыска. Он захотел взять его к себе, сжалившись, лишь после смерти Петронии, но она и тут проявила застарелую ненависть, завещав свое немалое имущество сыну с условием, что он никогда не вернется к отцу.
XXVI
Астурик напрасно ждал Мессалину. Солнце клонилось к закату, завершая свой ход по небосводу, а ее все не было. Фабий волновался, что она могла не получить его записку, но больше всего его беспокоило то, что Валерия могла передумать. Он не мог предугадать, какое впечатление оставил в ее душе рассказ Макрона. Возможно было и то, что она испугалась последствий заговора, который мог провалиться. Фабий корил себя за излишнюю поспешность, опасаясь, что подставил под удар себя и тех, кто ему помогал.
И лишь когда последний луч скользнул на прощанье по мраморному лицу Дианы, узкие ладошки неожиданно закрыли ему глаза. Счастливый, он обернулся и, заключив красавицу в объятия, стал покрывать прелестное личико поцелуями. Камень с сердца упал и рассыпался в пыль.
— Ах, прости меня, мой милый! — лепетала она, отвечая на поцелуи. — Отец вернулся, и мы обедали вместе. Я смогла ускользнуть, лишь когда он совсем утомился и решил отдохнуть. Пойдем же!
— Куда? — спросил Фабий. — Я надеялся провести время здесь, насладиться свиданием.
— О, нет! — застонала Мессалина. — Нас ждет Макрон. Я уже предупредила его, что мы скоро будем. Наш разговор еще не закончен. А удовольствия оставим на потом. Вначале дело.
Ее трясло от возбуждения. Она всю ночь проворочалась без сна, загадочный образ Юнии Клавдиллы заворожил ее. Ей хотелось стать похожей на нее, также управлять умами и подчинять себе окружающих. Амбиции требовали немедленного воплощения. Было понятно, что для Калигулы она никогда не сможет заменить ее, но стать такой же для нового римского цезаря ей представлялось весьма вероятным. Подобно Юнии, Мессалина могла создать его для себя и подчинить своей воле. В конце концов, если заговорщики решили открыться ей, значит, им необходима ее помощь. И надо было узнать, в чем она заключалась.
Мессалина пошла к своим носилкам, и Германику, чтобы поспеть за ней, пришлось чуть ли не бежать. Увидев, как решительно сжаты ее губы, Гемелл понял, что его возлюбленная станет им надежной союзницей и пойдет на все ради того, чтобы заполучить власть. Эта мысль заставила его улыбнуться, он остановил ее, обнял и страстно поцеловал. Сердце его радостно трепетало в ожидании ближайших событий. И он был, как никогда, уверен в близкой удаче.
В доме Макрона Мессалина уже не вела себя робко и испуганно, как в прошлый раз, она коротко, по-деловому, приветствовала Невия Сертория и сразу спросила в лоб:
— Помимо нас троих, кто еще участвует в заговоре?
Макрон немного помедлил прежде, чем ответить:
— Посвященных мало. Заговоры, в которые вовлекалось много участников, всегда были обречены на провал из-за предательства. Еще Тиберий Клавдий…
— Дядя Калигулы? — потрясенно переспросила девушка.
— Племянник не оправдывает его надежды. Слишком многими преступлениями запятнал себя наш цезарь на пути к власти, да и после того, как обрел ее. Объявление о собственной божественности и желание причислить Друзиллу к сонму богов переполнили чашу народного терпения.
— Неужели Гай Цезарь намерен сделать ее римской богиней? — скривила губы Мессалина. Ей ли было, как бывшей подруге, не знать, что из себя представляла покойная сестра цезаря. Это ее покоробило до глубины души, потушив последние искры сомнения.
— Мы не дадим этому осуществиться, — уверенно произнесла она. — Еще кто-нибудь замешан в заговоре?
— Только Ирод Агриппа. Собственно, он и организовал заговор, но бросил все на полпути и исчез из Рима, едва Эмилий Лепид припугнул его.
— Что? Эмилий Лепид в курсе происходящего? — вскинулась Валерия.
— Нет, — попытался успокоить ее Макрон. — Но он сует нос все глубже в это дело. И, если его не остановить, то неизвестно, что он еще пронюхает.
Валерия удивилась, узнав, что Пираллида тоже была замешана в заговоре, завеса тайны ее гибели несколько приоткрылась, но Мессалина решила умолчать о своих подозрениях. Она никогда не верила в ее самоубийство, но ее так же не смутило, что гетера стала разменной монетой на пути заговорщиков.
— Значит, нас четверо, — подытожила она. — Но каждый силен своими связями и влиянием. А в чем заключается моя роль?
От ее цепкого взгляда не укрылось, что мужчины быстро переглянулись. Мессалина выдержала паузу, но ответа так и не последовало. И Макрон, и Гемелл отводили глаза.
— Что же вы молчите? — язвительно спросила она.
— Нужно украсть из покоев Калигулы письма его матери. Если они всплывут, то относительно происхождения Германика могут возникнуть сомнения.
— Неужели ту самую капсу с письмами его матери и запиской врача, где Сеян назван отцом? — в уме Мессалины всплыли подробности вчерашнего рассказа Макрона.
— Ты очень умна, молодая госпожа, — произнес Невий Серторий. — Как я уже говорил, эту записку подделал секретарь Тиберия Клавдия, но, я думаю, что тебе стоит ознакомиться с собственноручным письмом матери Гемелла и заверениями в его подлинности Фабия Персика, воспитавшего его. Я не хочу, чтобы у тебя оставались сомнения насчет происхождения Германика.
Мессалина решительно протянула руку, и Макрон вложил в ее ладонь два свитка. Пока девушка их читала, мужчины наблюдали за ней, слушая стук капель в водяной клепсидре. Макрон обратил внимание, с какой безграничной любовью смотрит на нее Гемелл, и понял, что именно Мессалине уготовано стать следующей императрицей Рима. Что ж, она будет править с присущими ей умом и дальновидностью.
Человеку свойственно ошибаться.
Неожиданный удар в медный гонг заставил всех вздрогнуть. Макрон вышел, успев приложить палец к губам, но тут же вернулся. В руке он держал запечатанные таблички.
— Всего лишь посланец. Посмотрим, какие известия он принес, — сказал он, разломал печать и быстро пробежал глазами написанное. Лицо его просияло. — Наш враг обезврежен. По крайней мере, на время. Эмилий Лепид получил удар по голове и сейчас находится в загородном доме Саллюстия Пассиена Криспа. Рискну предположить, что он появился там с намерением разыскать сбежавшую Ливиллу.
— О, боги! — с облегчением выдохнул Германик, подумавший о могуществе Макрона, явно приложившему руку к этому прискорбному событию. — К счастью, она ничего не знает. Я не был настолько глуп, чтобы откровенничать с ней. Может, они помирятся, и Агриппина не сможет им помешать.
Мессалина удивленно посмотрела на Гемелла.
— Птичка моя, а ты разве не знаешь, что Лепид спит с обеими сестрами? И каждая ревнует его к сопернице. У Ливиллы не было шансов противостоять бешеной Агриппине, но теперь, я уверен, она не упустит возможности поухаживать за раненым, — с презрительной усмешкой сказал Германик.
Макрон не удержался и подлил яду:
— А что, твои ухаживания за Ливиллой потерпели неудачу?
Мессалина сердито сдвинула брови.
— А я не очень-то и старался в этом преуспеть. Когда в твоем сердце царит другая, то неискренность подобных намерений не даст достичь успеха, — парировал этот выпад Гемелл. — Она не поверила мне. Да и если б Клавдий не стал на этом настаивать, я бы и сам никогда не попытался привлечь на нашу сторону эту глупую особу. Ливилла чересчур труслива и много пьет. От нее не было бы толку.
Германик с облегчением заметил, как Мессалина улыбнулась.
— А может, и зря. В борьбе все средства хороши, — с хитрой улыбкой сказала она. — Мне же придется переспать с Калигулой. Это единственный способ проникнуть в его покои, не правда ли?
Германик застонал и схватился за голову.
— Она права, — поспешил сказать Макрон. — И ты выставишь себя глупцом, если посмеешь отговаривать ее. Но не все так просто. Для встреч с женщинами Калигула использует другие покои. А тебе нужно оказаться именно в тех, где он предпочитает спать один.
Мессалина предупреждающе подняла руку.
— Предоставь это мне, уж я сумею с этим разобраться. Но что дальше? Кто-нибудь из вас спланировал убийство?