— Мой цезарь! — неожиданно раздался откуда-то сбоку голос Корнелия Суллы. — Могу ли я пасть к твоим ногам и возблагодарить за величайшую честь, дарованную моей семье?
Калигула отвернулся от Клавдия и с раздражением посмотрел на помешавшего их разговору отца Мессалины.
— Я призываю присутствующих совершить возлияние в честь Юпитера Латинского! — продолжал Сулла, поднимая чашу с вином.
Все подобострастно вскочили со своих мест с чашами в руках, и кравчие поспешили подлить им вина.
И тут Клавдий увидел, как Мессалина ловким движением вылила что-то из флакона в свою чашу.
— Совершим же возлияние в честь Пантеи, самой прекрасной и достославной богини Рима! — выкрикнула девушка и, низко склонившись, поднесла чашу Калигуле.
Гай принял ее обеими руками и высоко поднял над головой. Глаза Мессалины горели злобным торжеством. Клавдий в ужасе смотрел на Калигулу. Еще миг и все будет кончено! Но тут Гай снова устремил на него пронзительный взгляд, от которого у Клавдия все внутри заледенело, и старик, не выдержав, зажмурился и помимо воли слегка качнул головой.
Цезарь медленно повернулся к Корнелию Сулле и протянул чашу ему.
— Прими, Сулла, в знак моего расположения эту чашу, ты первым пригубишь из нее в знак почтения к новым римским богам! — произнес Калигула, и Корнелий восторженно принял смерть из рук цезаря.
Мессалина замерла с широко раскрытыми глазами, сделала было шаг к отцу, но тот уже сделал несколько глотков.
Страшная гримаса вдруг исказила его полное добродушное лицо. Сулла резко согнулся, схватившись за живот. Фонтаном хлынула рвота, и Калигула с брезгливой гримасой отступил от него в сторону.
Корнелий упал, страшные судороги выгибали его тело, он захрипел, на губах выступила кровавая пена, он забился в конвульсиях, а затем неожиданно вытянулся как струна и замер. Громкий вопль прорезал воцарившуюся тишину. Это кричала Мессалина, не в силах отвести взгляда от выпученных глаз отчима. Астурик бросился к ней, но Клавдий опередил его, закрыв девушку своим телом. Калигула, устремившись навстречу Астурику, мощным ударом кулака свалил его наземь.
— Это заговор! Меня хотели отравить! Преторианцы, ко мне! — громовым голосом закричал он.
Жрецы и жрицы в ужасе сбились в углу. Вбежавшая стража тесным кольцом окружила Калигулу.
— Этих в Мамертинум! — из-за их спин распорядился Гай, указав на лежавшего Астурика, на Клавдия, все еще закрывавшего собой дрожащую Мессалину, и, поколебавшись, на нее тоже. — Вечером я лично допрошу их! Послать отряд в дом Макрона, он не должен ускользнуть от моего правосудия!
Юлий Луп, стоявший в дверях, выбежал вон. Слава Юпитеру, что Херея назначил его в отряд сопровождения. У Макрона теперь есть шанс спастись.
Полчаса спустя, весь в пыли от быстрой скачки, он стучал молотком в двери своего бывшего начальника. Хмурый Макрон молча выслушал его.
— Спасибо, Юлий Луп! — только и сказал он. — Возвращайся во дворец, теперь я сам позабочусь о себе.
Для бегства уже давно все было приготовлено. Макрон схватил ларец с бумагами и деньгами, вскочил на лошадь, усадил сзади себя полуодетую растрепанную Эннию и поскакал прочь из Рима. Путь его лежал в Египет, ведь он по-прежнему оставался его официально назначенным наместником.
По Риму прокатилась леденящая жилы новость: любимого императора пытались отравить, но заговорщики схвачены, и жизни цезаря уже ничто не угрожает. Тысячи людей пришли к палатинскому дворцу, намереваясь своими телами заслонить императора, если попытка заговора повторится. Слышались пожелания здравия цезарю, проклятия заговорщикам и клятвы умереть, если с любимым Сапожком случится какое несчастье.
Сам Калигула заперся в своих покоях и, все еще дрожа от пережитого ужаса, пил вино. Луций Вителлий успокаивал его, как мог, но и сам без конца вздрагивал, вспоминая страшную кончину Корнелия Суллы. Черная кошка, свернувшись клубком на коленях Гая, посверкивала желтыми глазами и умиротворенно мурлыкала.
— Она успокаивает меня, — объяснил Калигула Луцию и погладил кошку, отчего та, разомлев, вытянула вперед лапы, увенчанные изогнутыми когтями.
— Воля твоя, повелитель, — ответил Луций, подливая ему вина. — Давай совершим возлияние Юпитеру, ибо уберег он тебя от страшной беды.
Они выпили. Калигула все еще продолжал дрожать.
— Я ведь знал, что Макрона нельзя оставлять в живых, но медлил из-за неотложных дел. Я планировал начать слушания по его делу буквально на днях, но хитрый префект претория опередил и сплел целый заговор за моей спиной. Подлый негодяй! — сетовал Гай. — Не могу поверить, что мой дядя тоже замешан в это грязное дело. Они подсунули мне Фабия Астурика, выдав его за племянника Фабия Персика, человека, которого я любил и уважал всем сердцем, который был мне опорой и заменил отца. Злодеи просчитали заранее, что я не откажу в милостях юноше, связанному родством с дорогим мне человеком. Кто же он на самом деле?
Вителлий пожал плечами, снова беря в руки кувшин. Тихий удар в медный гонг заставил его вздрогнуть и пролить вино.
— Кто там еще? — вскричал он, загораживая собой цезаря. Кошка выгнула спину и угрожающе зашипела.
— Господин! — голова Кассия Хереи высунулась из-за занавеса. — Макрон бежал вместе с женой. В погоню за ними выслан отряд преторианцев, свидетели клянутся, что видели их на Остийской дороге.
— Догнать! — процедил Калигула. — Не дать ему сесть на корабль! Он стремится в Египет, теперь я понял его гнусный замысел. Там проще всего поднять восстание и отрезать Рим от основного источника пропитания. Он мечтает стать полноправням правителем Египта и объявить Риму войну. Но ему не удастся повторить деяния Марка Антония и развязать новую войну. Мы должны опередить его и схватить этого изменника.
— Слушаюсь, мой господин! — выкрикнул Херея.
— Убить! — приказал Калигула. — И принести мне его голову!
XXXI
Мессалина даже в самом страшном сне не могла представить себе, что существуют настолько мрачные и зловонные места, как Мамертинская тюрьма. Камера, куда ее грубо кинули, была настолько маленькой, что невозможно было встать в полный рост, узкое решетчатое окошко в потолке пропускало так мало света и летнего тепла, что дикий холод пробирал до костей. В углу было навалено какое-то тряпье, которое издавало настолько омерзительный запах, что девушка сжалась у стены напротив, кутаясь в разорванную столу. Слезы текли по ее нежным щекам, ей еще никогда в жизни не было так страшно.
Мессалина проклинала свою опрометчивость и самонадеянность. Как могла она из любви к Германику пойти на такое? Ее вечная жажда приключений не довела до добра, недаром брат всегда говорил ей, что рано или поздно она поплатится за свою необузданность.
Дверь темницы приоткрылась, и что-то упало к ее ногам. Девушка протянула руку, нащупала в темноте этот предмет, поднесла его к глазам и увидела, что это краюха заплесневелого хлеба. Она брезгливо отбросила ее прочь, но вдруг заметила, что из хлеба выпала записка. Трясущимися пальцами она развернула грязный клочок пергамента и попыталась разобрать буквы. Неожиданно она поняла, что писали кровью, и ее передернуло от ужаса.
«Все отрицай». От кого это послание? Едва ли от Гемелла. Мессалина догадалась, что Германик уже не жилец на этом свете. Кто-то предал их, и Калигула уже знал имена тех, кто покушался на его жизнь. Хоть Макрон и утвержал, что в заговоре настолько мало посвященных, что предать некому, но такой человек все же нашелся. Сейчас Макрон, скорее всего, тоже схвачен вместе с женой, и, вероятно, именно он написал ей эту записку. Ее любимый — единственный, на кого можно свалить всю вину. Цезарь быстро дознается, кто он такой на самом деле, и не оставит его в живых.
Увидятся ли они еще когда-нибудь с Германиком? Девушка зажмурилась, у нее защемило сердце. Но она понимала, что собственная жизнь дороже жизни возлюбленного. Его гибель скоро забудется, а ей очень хочется жить. Да, жить! Сжав кулаки, она вскочила и ударилась головой о низкий потолок.
— Нет! — закричала она в тесную пустоту. — Я буду жить! Я не умру! Скрип двери испугал ее, и она метнулась в угол, к вонючему тряпью, и попыталась зарыться в него.
Чьи-то руки рывком подняли ее, и она беспомощно затрепыхалась, рыдая и крича.
— Эта готова! — сказал грубый голос. — Похоже, совсем лишилась разума! Потащили ее. Приказано доставить во дворец немедля.
Мессалина попыталась вырваться, но удар по голове лишил ее чувств.
В оцепленном преторианцами дворце на Палатине царила мертвая тишина. Толпа у ворот тоже безмолствовала. Плебеи смешались с всадниками, тут и там мелькали белоснежные тоги сенаторов, которые вместе со всеми беззвучно молились богам о любимом императоре. Вчерашний скандал с попыткой убийства цезаря выбил привычную жизнь Рима из колеи.
Калигула восседал в золотом солиуме в центре атриума, рядом расположились Луций Вителлий и еще несколько близких друзей. Вокруг них стояли преторианцы. Перед цезарем стоял на коленях Тиберий Клавдий и бился седой косматой головой о мраморный пол.
— Меня обманули! Обвели вокруг пальца! — кричал старик. — Я не виновен! Прошу, пощади меня, цезарь!
— Ты мог предупредить меня раньше, дядя, — наконец разомкнул уста Калигула. — Я вырвал бы с корнем заразу, чтобы она не успела размножиться. Как я теперь могу быть уверен, что она не вползла в мое ближайшее окружение? Тебе я доверял всегда. Ты ведь поклялся моему отцу, что будешь всегда оберегать нас, его детей!
— Но ведь я не дал выпить тебе яд! — закричал Клавдий. — Я спас тебе жизнь! Это все Фабий Астурик! И Макрон! Они сговаривались за моей спиной! Девушка тоже не виновата! Мессалина не могла знать, что подносит тебе отраву!
Калигула усмехнулся, сузив зеленые глаза.
— Вижу, ты радеешь о ней больше, чем о себе! А что вы запоете, если встретитесь лицом к лицу? Ввести Мессалину!
Из-за занавеса вытолкнули растрепанную девушку. Ее стола была грязна и измята, на щеках виднелись потеки слез и сурьмы, а руки покрывали синяки. От грубого толчка стражника она полетела на пол, больно ударившись, да так и застыла, коленопреклоненная, перед цезарем. Худенькие плечи ее тряслись, она боялась поднять глаза, стыдясь собственного вида.