енаторов и всадников. Почти все они сразу же признали вину, и только нескольким пришлось «помочь» пыткой.
Калигула праздновал триумф. Победа — победа по всему фронту! Он хотел превратить казнь изменников в массовое зрелище и долго обсуждал это со своими советчиками. Местом проведения казни были выбраны ватиканские сады, куда пригласили очень много зрителей.
31
Дул попутный ветер, и маленький парусник императорского флота летел по волнам, как на крыльях. Для Сабина было загадкой, как такое маленькое суденышко могло отыскать в открытом море крошечный остров? Корабельный префект только рассмеялся, когда Сабин спросил его об этом:
— Да, есть всякие способы, хотя главное, конечно, опыт. Сначала я ориентировался на мыс Кирки, а там поверну по солнцу на юг и буду плыть до самого острова Понтия, где мы тебя и высадим. В тридцати милях от него к востоку лежит Пандатериа — наша следующая цель.
Он знает, что там живет Агриппина, но остерегается произносить ее имя.
— Что ты там будешь делать?
Префект повернул к нему обветренное лицо, ухмыльнулся и пожал плечами.
— Ничего, что бы касалось тебя, трибун.
Сабин хлопнул его по плечу и снова принялся смотреть на воду. Когда вдалеке показался остров, он спросил:
— Где мы причалим?
— С восточной стороны есть маленькая гавань. Там живет только пара рыбаков.
— Какого размера этот остров?
— Где-то пять миль в длину, а пересечь ты его сможешь в самом широком месте за полчаса. И все-таки это счастье быть сосланным сюда, а не на Пандатерию или Синонию: те острова не больше двух акров, за час можно обойти все.
— Спасибо за пояснения. К счастью, я отправился сюда добровольно и долго не останусь.
— Но провести здесь всю жизнь… — префекта передернуло. — Да, ничего хорошего, но пока человек живет…
— …он надеется! — закончил Сабин.
В гавани их уже ждали легионеры, которые, правда, не знали, что им пришлют в начальники трибуна, но рассчитывали получить кого-нибудь вместо Приска.
Слуга помог Сабину надеть броню, шлем и сандалии и проверил быстрым взглядом состояние короткого меча.
— Вот они удивятся, господин, — сказал он, — когда увидят, что на место центуриона прибыл трибун.
— Легионер не удивляется, Руф, а подчиняется, центурион ли его командир или трибун.
— Так точно, трибун!
И все-таки они немало удивились, собравшиеся легионеры. Ни один из них не был здесь добровольно, каждый когда-то проштрафился и под угрозой позорного увольнения из легиона должен был пробыть здесь какое-то время.
Один из солдат вышел вперед и отрапортовал:
— Приветствуем тебя, трибун! Декурион Квинт Кукулл и его двенадцать легионеров построены в честь твоего прибытия!
Сабин подавил улыбку, потому что у слова «Кукулл» было еще значение «дурачок» или «лентяй».
В Риме его познакомили со списком солдат охраны. И напротив имени декуриона он прочитал: «Около пятидесяти лет, мужественный, всегда готов лезть в драку, вспыльчивый, был неоднократно разжалован, в конце концов служил декурионом сирийского легиона. Рекомендовано обращаться жестко, но справедливо».
«Да, — подумал Сабин, — внешность твоя о многом говорит, мой друг». Два глубоких шрама — один ото лба к правой щеке, другой от левой щеки к подбородку — рассекали широкое лицо. Раны эти так искажали его рот, что казалось, будто Кукулл всегда ухмыляется. Его левый глаз был мутным и, по всей вероятности, слепым, правый угрюмо смотрел на Сабина.
В гавани стояли наготове две лошади: для трибуна и для декуриона.
— Могу я спросить, трибун, что произошло с Приском, с центурионом Авлом Приском?
— Конечно, Кукулл, это никакая не тайна. Он был приговорен военным судом к бичеванию до смерти, но император смягчил наказание и приказал отрубить ему голову.
— А я думал, я думал… — бормотал декурион.
Но Сабин не обратил на это внимания. Дорога стала подниматься вверх, пока они не достигли равнины, обрамленной скалами, на которой в отдалении друг от друга стояли два дома. Декурион показал на них рукой.
— В том, который поменьше, живет ссыльная Ливилла, большой дом — это наша казарма, за ней — отсюда его не видно — еще один маленький дом, где жил центурион. Догадываясь о твоем прибытии, я распорядился навести там порядок.
Оставшиеся две дюжины легионеров выстроились перед казармой и приветствовали своего нового начальника.
«Сорок человек для охраны одной женщины», — подумал Сабин, удивляясь, какой опасной считал Калигула сестру.
Он спрыгнул с лошади и прошелся вдоль ряда солдат. В основном это были заслуженные, видавшие виды легионеры, по чьим лицам читались истории целой жизни. Вот, например, хитрый лис с маленькими бегающими глазками, который каждый раз все же оказывался немного глупее начальников, за что и расплачивался. А другой с его отсутствующим взглядом и недоверчивым лицом походил на лодыря, всегда готового увильнуть от любого дела, в чем его и уличали. Дальше стояли мелкие воришки, вечно недовольные и обиженные мятежники, драчуны и пьяницы.
Сабина проводили до его дома, который выглядел весьма запущенным. Внутри стоял запах пыли, пота и отходов.
— Распахни ставни, Руф, пусть вонь выветрится, а потом приготовь мне ванну.
Декурион ухмыльнулся, и Сабин хотел уже накинуться на него, но остановился: возможно, причиной ухмылки были шрамы.
— Ты свободен, декурион. Я позову тебя позже.
Прошел почти час, пока Руф нагрел достаточно воды, чтобы наполнить помятую медную ванну. Со вздохом погрузился Сабин в уже почти остывшую воду и принялся себя намыливать. Воняло страшно, и он с отвращением понюхал серый жирный кусок мыла. Да, жизнь Приска на острове была далека от цивилизованной. Неудивительно, что он мечтал о лучшей, достичь которую ему должна была помочь Ливилла. Пока Руф вытирал его, Сабин рассуждал вслух:
— Парни ждут, что я их построю, выступлю с короткой речью, пригрожу, назначу наказания, а потом все опять пойдет своим чередом.
— Да, трибун, в частях так обычно и бывает.
Сабин засмеялся:
— Откуда знать это такому зеленому юнцу, как ты? Я уже служил в одиннадцатом легионе в Эфесе, когда ты еще сосал материнскую грудь.
— Так точно, трибун.
В этот момент Сабин вдруг осознал, что вся его военная жизнь была ошибкой и всегда диктовалась обстоятельствами, которые ничего общего не имели с карьерой. От скуки он начал тренироваться с Хереей, и это было началом. Потом, поскольку Херея стал его другом, он подружился и с его занятием, с военным делом, а когда надо было разыскать Елену, сделал следующий шаг. Сабин стукнул себя кулаком по лбу. Казалось, что Марс положил на него глаз и не дает снять броню и шлем. Он уже почти сделал это, но тут умер дядя, и он решил отомстить за его насильственную смерть.
А теперь прибыл сюда, должен был разыгрывать начальника и командира для кучки опустившихся солдат, показывать им, что такое римский трибун и что шутки с ним плохи. Но этим он займется завтра, а сейчас надо было навестить Ливиллу. Руф хотел побежать за ним, как преданная собачонка, но Сабин остановил его.
— Иди в казарму, Руф, и скажи остальным, что мне не нужно сопровождение.
Небо помрачнело, поднялся холодный резкий ветер, куда ни кинь взгляд — кругом безрадостная картина. На маленькой скалистой площадке чахла пара иссушенных летним солнцем кустов, отчаянно цепляющихся за скалистую поверхность. К югу открывался вид на долину с редкими виноградниками, но на расстоянии они казались такими же серыми, как сумрачное небо и бескрайнее море.
Тропа к дому Ливиллы немного поднималась вверх, и он прошел уже почти половину, когда позади послышалось покашливание. Сабин обернулся и увидел декуриона, приближавшегося к нему торопливой походкой.
— Трибун, трибун… — прохрипел запыхавшийся Кукулл, — тебе, наверное, незнакомы здешние правила, но никому независимо от ранга не разрешается разговаривать с пленницей один на один, никому…
— Декурион! — рявкнул Сабин. — Ты обязан стоять по стойке смирно, когда обращаешься ко мне! Кроме того, меня не интересуют твои правила! Уже давно существуют другие, о которых мне сообщил император лично. Завтра на утренней перекличке вы все о них узнаете. Ты свободен!
Единственный глаз декуриона светился ненавистью, но он выполнил приказ и отрапортовал:
— Слушаюсь, трибун!
Охрана у двери в дом с любопытством разглядывала Сабина.
— Я ваш новый начальник, трибун Корнелий Сабин. Завтра на перекличке вы узнаете о новом порядке. Пока я разговариваю с узницей, прогуляйтесь вокруг дома на расстоянии не меньше тридцати локтей. Понятно?
— Понятно, трибун!
Сабин постучал в обитую железом дверь, и она приоткрылась.
— Кто это? — услышал он голос из глубины дома.
— Трибун Корнелий Сабин, госпожа, назначенный императором на место Приска. Могу я войти?
— Пусть войдет, Миртия!
Рабыня пропустила его в дом. Небольшое помещение было уютно обставлено простой мебелью; первое, что бросалось в глаза, — полки с книгами.
— Да, ты устроила здесь настоящий кабинет ученого, госпожа.
Ливилла сидела у окна, разглядывая гостя.
— Мы случайно не знакомы, трибун?
С гладко зачесанными волосами, в простом платье, Ливилла едва ли выглядела привлекательной, но ее большие, умные глаза излучали силу и самоуверенность.
— Не то чтобы знакомы, мы встречались за обедом у императора.
— Ах да, тот самый молодой, старательный трибун, который так хотел на службу к императору.
— Если у тебя сложилось такое впечатление, госпожа…
— Здесь нет никакой госпожи, трибун, а только пожизненно сосланная Юлия Ливилла, которая проклинает свою судьбу за то, что родилась сестрой чудовища.
Сабин не стал развивать тему.
— Возможно, ты бы с большим удовольствием стала моей сестрой? Мой отец хранитель библиотеки, и такая любительница чтения, как ты, была бы для него желанной дочерью.
Ливилла улыбнулась, и показалось, будто лицо ее озарил луч света.