Катя уезжать не хотела, но ее никто и не спрашивал. Перед смертью Кирсанов позаботился о дочери и оформил трастовый фонд, о котором знал только Мещерский. На эти деньги он организовал для своей подопечной школу-пансион в предместьях Лондона. Пока готовились документы для поступления, девочку ненадолго согласилась принять у себя мама Профессора.
Машина Мещерского свернула с трассы к небольшому поселку на берегу залива. У калитки дома, окруженного высокими соснами, стояла мать: благородная осанка, седые волосы, собранные в пучок, и тонкие пальцы.
Катя вышла из машины и скрылась в доме, не поздоровавшись с хозяйкой. Она чувствовала себя домашним животным, которое отправили на передержку. Она знала, что привязываться к этой женщине не стоит. А на то, чтобы соблюдать правила приличия и быть вежливой, не было сил. Что бы она ни делала, как бы ни старалась, ей никогда и нигде не будут рады.
Мещерский сдержанно обнял мать. После обработал руки влажной салфеткой, завязав ее в узел.
– Витя, может, хоть на обед останешься?
– Не могу, извини. Очень много дел.
Мама хорошо знала своего сына и была достаточна мудра, чтобы не обижаться.
– Я благодарен тебе. У Кати сейчас непростой период. Присмотри за ней, пожалуйста.
Женщина с тревогой посмотрела в окно комнаты своей новой постоялицы.
– Ты можешь со мной не соглашаться, но девочка к тебе привязалась, а ты ее отталкиваешь. Ты уверен, что так для нее будет лучше?
– Нет, но так будет лучше для меня. Не хочу потерять все, над чем работал. А для этого мне нужно держать ее на расстоянии.
Женщина притянула к себе сына и поцеловала в лоб. Катя наблюдала из окна, как последний близкий человек сел в машину и уехал прочь, оставив после себя клубы пыли.
Часть 8
Дневник сновидений. Запись #76
Сегодня мне приснился эксперимент. Только он проходил не в клинике Профессора, а у нас дома.
Все поднялись в кабинет отца, и произошло что-то странное: один за другим они начали утопать в полу, будто их пожирали зыбучие пески. А я снова не могла пошевелиться и как-то помочь им…
172 часа с начала эксперимента
В помещении эксперимента стоял жуткий смрад, но оставшиеся в живых участники этого не замечали. Под потолком в спальне Преступников мигала последняя люминесцентная лампа. Из динамиков звучала калимба.
Рома лежал на матрасе, облизывая сухим языком потрескавшиеся губы. На его лице не было ни тени страха, ни отчаяния. Он понимал, что конец близок, и был готов к освобождению. В руке крепко сжимал четки.
Рядом лежал Андрей, его рука безвольно свисала на пол. Он давно уже ничего не говорил и, кажется, не шевелился.
– Ты бате передай… – тихо сказал Рома, – что я на него зла не держу… А матери… матери… что это не я у тети Тани сережки украл тогда… Может, хоть тебе поверит… А сам… Сам в Москву езжай… В газету пойдешь… женишься, может… Будешь потом спиногрызам байки про веселого дядьку травить… Пацана Ромкой только не называй, примета плохая… Обещаешь?
Андрей не ответил. Рома с трудом перевернулся на бок, вложил в руку брата свои четки и крепко сжал его кулак.
– Ну все, братишка, ты пообещал…
Рома отпустил руку Андрея, и четки из его ладони выскользнули на пол. Рома закрыл глаза. Лицо его озарила теплая улыбка. Неровное дыхание затихало.
В глубине коридора промелькнула тень. Голая Татьяна вошла в тусклую гостиную, опираясь о стену. Ноги ее дрожали, сальные волосы прилипли к груди.
Она хватала воздух губами и с трудом добралась до кухни. Татьяна открыла кран, оперлась о раковину трясущимися руками. Она подставила открытый рот под несуществующую струю воды и стала жадно «пить», закрыв глаза от удовольствия и полностью отдавшись фальшивому наслаждению. Татьяна вытерла рот рукой и побрела дальше. Она по-детски смеялась и что-то шептала.
17 дней 8 часов с начала эксперимента
В кладовке Брындин и Лопатина наблюдали, как Дима по стремянке поднялся к вентиляционной шахте.
– Надо проверить всю вентиляцию до туннеля… – Дима посветил внутрь фонарем. И, немного смутившись, добавил:
– Только я тесноты боюсь…
– И что? – возмутился Брындин. – А у меня брюки новые!
Следователи синхронно посмотрели на Лопатину:
– Значит, смотри, Лопатина. Проверишь путь до туннеля и обратно… Держи, – Дима передал ей фонарик. – Мы ищем телефон Кирсановой. А вообще, обрати внимание на все, что покажется тебе странным. Если что-то найдешь, фотографируй. Туда и обратно, хорошо?
– Хорошо, – кивнула она.
Лопатина поставила ногу на ступеньку.
– Погоди, ты же не боишься? – спросил Дима.
– Нет, конечно.
Дима помог миниатюрной девушке забраться в люк, и Лопатина без лишних промедлений поползла к цели. Металлические стенки шахты ухали при каждом ее движении.
– Ну как?
– Нормально, телефона пока не вижу!
– Если что, кричи, поняла?
Сергей посмотрел на озабоченного Диму и хитро улыбнулся:
– Бедная…
– Почему бедная? Места для нее там достаточно, – серьезно ответил Дима.
Сергей закинул в рот жвачку и хмыкнул:
– Ты слепой, Заварзин! Девчонка на потолок готова лезть, лишь бы ты ее заметил.
Дима смущенно посмотрел на дыру под потолком. Телефон Сергея зазвонил.
– Слушаю, капитан Брындин… А вы кто?
Сергей смутился.
– Да, рядом. Секунду…
Сергей протянул телефон напарнику.
– Тебя. Отец.
Заварзин почувствовал, как его лицо загорелось. Он нехотя взял трубку.
– Да, – выдавил Дима.
– Вечером за тобой заеду, и мы поговорим. Это не обсуждается, – прозвучал строгий голос отца.
Дима сдался.
– До вечера…
Заварзин вернул телефон напарнику, сел на стремянку, задумался.
Брындин выждал некоторое время:
– Это не мое, конечно, дело…
– Вот именно, не твое, – огрызнулся Дима.
– Не перебивай старшего по званию! Я, так-то, тоже отец. И за дочку, бывает, переживаю так, что спать не могу ночами…
Сергей достал телефон и показал напарнику несколько фотографий. На снимках девочка с зелеными прядками каталась с Брындиным на карусели и выглядела счастливой.
– Я Дашке, вообще-то, не родной. С двух лет ее растил. Колготки ей стирал, костюм белки из пенопласта делал. Даже сраный фартук для трудов шить помогал! А ее родной папаша – дятел еще тот. Он ей на день рождения как-то раз банку оливок подарил. Оливок, блин! Я, знаешь, как стараюсь хорошим папой быть? Из кожи вон лезу. Только это сложно, понял? Дашка меня, конечно, любит, но и обижается иногда. Потому что она от меня другого ждет. Понимаешь?
– Не особенно, – пробурчал Дима.
Сергей оттянул воротник рубашки:
– Я же ей, кроме добра, ничего не желаю. Хочу, чтоб она здоровенькой была и человеком хорошим стала. А она хочет, чтобы я просто рядом был, когда ей плохо, и чтобы жить давал, как ей нравится. Вот и выходит, что как кошка с собакой иногда.
Дима открыл рот, чтобы возразить, но напарник ему не позволил:
– Так что хватит, Заварзин, во всем отца винить! Не надо его наказывать. Он хочет, чтобы у тебя жизнь сложилась – в его понимании, само собой. Вот и давит. Другой вопрос, что и ты ведь ждешь, что он изменится. Зато ему не все равно. Ты подумай как-нибудь на досуге, какой отец лучше. Который везде свой нос сует или который оливки на день рожденья дарит.
Дима не ответил. Кажется, он еще никогда не смотрел на отношения с отцом через призму оливок, и это показалось ему любопытным.
Дверь в кладовку открылась, и на пороге появилась Лопатина, покрытая паутиной.
– Ты откуда здесь взялась?
– По главной лестнице спустилась, со второго этажа.
Напарники переглянулись.
– Сверху?
Лопатина испугалась, что что-то напутала, и торопливо объяснила:
– Я всю вентиляцию до туннеля внимательно осмотрела, телефона нигде не было. Где-то на середине пути заметила развилку. Но и там ничего. Шахта закончилась на втором этаже, в процедурке. Я решила, лучше уж там выйду, чем обратно по трубе ползти.
Лопатина чихнула и убрала путину с волос.
– Там что, есть какой-то другой путь?
– Да, но только один. В остальных местах глухие решетки.
– Сколько мы ее ждали? – спросил Дима.
– Минут пятнадцать, не больше.
Дима по стремянке взобрался к шахте, но тут же спрыгнул вниз.
– Ну да! Как же я сразу не понял? Я знаю! Знаю, как доказать, что девчонка врет!
Дима просиял. Пазл наконец сложился.
17 дней 8 часов 15 минут с начала эксперимента
Мещерский снял пальто, зашторил окна и подпер дверь в палату Кирсановой стулом. Он осторожно сел напротив девушки, изо всех сил стараясь не передать ей свое волнение. Профессор вытянул вперед два пальца и стал медленно водить ими перед Катиным лицом.
– Я буду считать от одного до трех. Ты закроешь глаза и представишь, как заходишь в свою комнату, закрываешь дверь и ложишься в кровать.
Катя следила за пальцами, покорно следуя инструкциям. Мещерский щелкнул пальцами, и Катя закрыла глаза. Дыхание ее участилось.
– Раз. Ты заходишь в дом номер три, поднимаешься по лестнице. Здесь восемнадцать ступенек. Между этажами стоит скульптура всадника. Тебе хочется спать…
Профессор снова щелкнул пальцами. Катино дыхание выровнялось, напряженные плечи обмякли.
– Два. Твои босые ноги идут по мягкому зеленому ковру, в воздухе приятно пахнет булочками с корицей. Ты решаешь немного вздремнуть.
Щелчок. Катя слегка наклонила голову и улыбнулась. Глазные яблоки под веками забегали.
– Три. Часы на стене тикают, время двадцать три двадцать две… Ты заходишь в свою комнату, закрываешь дверь на замок и ложишься в постель, накрываешься мягким одеялом с головой и засыпаешь все крепче, и крепче, и крепче…
Катя полностью погрузилась в трансовое состояние. Дыхание замедлилось.