Мещерский произнес контрольные слова, подкрепляя щелчками пальцев:
– три… восемнадцать… всадник… зеленый… корица… двадцать три двадцать две…
Профессор оценил расстояние до девушки и отодвинул стул подальше от кровати. Из коридора больницы послышались голоса. Мещерский удостоверился, что его процедуре ничто не помешает, и продолжил. Он обратился к Кате более холодным и строгим тоном.
– Агата, я досчитаю до одного, и ты проснешься в своей постели, откроешь дверь и выйдешь поговорить со мной.
Мещерский трижды щелкнул пальцами и произнес:
– Три. Два. Один…
Агата резко открыла глаза. Увидев своего мучителя, бросилась на Мещерского, но ее сдержал наручник на правой руке. Девушка попыталась вырваться.
– Пусти, гандон штопаный! Заору… – прошипела Агата сиплым низким голосом, совершенно не похожим на Катин.
– Успокойся, это не я тебя здесь запер, – спокойно произнес Мещерский.
Он поднял руки в знак того, что ей ничего не угрожает. Агата с ненавистью и презрением взглянула на Профессора и плюнула в его сторону.
– Мудак! Ненавижу! Обманул! – шипела девушка.
– Как и ты меня.
Осознав, что руку освободить не удастся, Агата тут же изменила стратегию поведения. Забралась на кровать с ногами, села в позу лотоса и завертела головой. Гибкая, легкая, любопытная и злая, она продолжила осыпать Мещерского проклятьями.
– Вонючая ты морда, ты первый начал! Говорил, две недели, две, мол, и все потом! А сам этих тварей там собрал и еще хотел, чтоб я на них не кидалася?
Казалось, перед Мещерским сидит не взрослая девушка, а маргинальный подросток, выросший на улице.
Профессор не перебивал. Он знал, что нужно позволить ей выплеснуть всю ненависть и только после этого с ней можно будет поговорить.
– Ты, болезный… Решил, что я ничего не узнаю? А они меня, прикинь, сами выпустили! Дебилы… – Агата хрипло рассмеялась. – Не ожидала от тебя, дедуль… Нагнуть меня хотел. А не прокатило.
Настроение Агаты резко переменилось.
Она зевнула и принялась изучать собственные коленки. Кажется, там появились свежие царапины.
Профессор посчитал это подходящим моментом.
– Ты ведь понимаешь, что натворила, верно? Теперь Катю обвинят в убийстве. И вас обеих отправят в психиатрическую клинику. Катю накачают таблетками, и тебя не станет. Это конец, ты это осознаешь?
Агате вдруг стало тяжело усидеть на месте. Она то поднималась, то присаживалась снова. Эти ужасные шторы на окнах сводили ее с ума.
– Ниче, это не конец. Чего конец-то, задолбал… – проговорила она, пытаясь дотянуться до шторы. – Пусть докажут… Никто ничего не знает! Оу!
Агата заметила на тумбочке пакет с фруктами и тут же забыла про шторы.
Схватила свободной рукой апельсин и швырнула в Мещерского. Кивком приказала ему сделать то, что от него требовалось. Профессор почистил апельсин, поглядывая на дверь. Нужно было торопиться.
– Ты, конечно, думаешь, что вокруг одни дураки, но следователи все докажут. Это вопрос времени.
– Гребаный по голове, что за жизнь такая, а? Нормальные люди спасибо сказали бы, что на земле на семь уродов меньше стало. А ты – в тюрь-мууу…
– Нурлан, Платон и Наташа к бедам твоей семьи отношения не имели.
Агата протянула руку, и Профессор вложил в нее очищенный фрукт. Она тут же забросила в рот несколько долек.
– Так я их и не трогала, – сообщила Агата, довольно причмокивая.
– Я видел отчеты экспертов. Платона еще можно было спасти, если бы ты вовремя позвала на помощь, ты так не считаешь?
Агата бросила остатки апельсина в Мещерского и прищурилась:
– А вот этого не надо. Не надо мне мозги ковырять. И на совесть не дави. У меня там этот, автоответчик. В твоем подвале святых не было. Темнилы одни, насильники и наркоманы. Сказочный биомусор. Я твои бумажки пролистала. Каждый свое получил, – Агата дернула наручник.
– Эти люди тебе не сделали ничего плохого, – продолжал он гнуть свою линию. Но терпение Агаты кончалось.
– Завали! Не каждое тело с руками и ногами зовется человеком и имеет право на жизнь! – прорычала она.
– А Катя? Катя имеет право на жизнь? Какой она будет, если ей придется расплачиваться за твои поступки?
Агата боковым зрением заметила Катину книжку с острой пластиковой закладкой внутри.
– Да вертела я, что ей там придется! Что эта дура может? Ничего! А мне мешать – себе дороже, – Агата наклонилась к Мещерскому. По его спине пробежал холодок. – Потому что теперь я здесь власть.
Агата ловко схватила закладку свободной рукой и воткнула в бедро Профессора. Мещерский сдержал крик и схватил ее за запястье. Он попытался вырвать закладку, но Агата была необычайно сильна. Она уперлась лбом в лоб Мещерского и проговорила сквозь зубы:
– Слушай сюда, шлюхин сын, я в этой сраной «комнате» торчать больше не собираюсь, – они сидели так близко друг к другу, что из коридора это напоминало теплые объятия.
– Теперь ее очередь… – продолжила девушка, – а ко всем остальным уродам, которых ты в подвале не собрал, я сама приду. Больше никто никого не обидит, ты меня понял?
Профессор ощутил, как Агата вынимает из его ноги свое оружие, и понял, что следующим шагом будет удар в шею. Он изо всех сил прижал ее кулак к своему бедру, глубже погружая закладку в рану, второй рукой достал из кармана телефон.
Лицо Агаты исказилось от злости. Телефон Мещерского упал на пол, из динамика донеслась успокаивающая мелодия.
– Сукин ты сын… – проскрежетала Агата.
Профессор щелкнул окровавленными пальцами и проговорил, преодолевая боль:
– Один… Ты закрываешь глаза и представляешь… как спускаешься в подвал, включаешь ночник… Тебе очень… хочется спать.
Профессор снова щелкнул пальцами. Давление на закладку ослабевало.
– Два… Ты закрываешь дверь на замок, подпираешь ее комодом и ложишься в постель. Твои веки становятся тяжелыми, все тело… расслабляется.
Напряженное лицо Агаты расправилось, она медленно закрыла глаза.
– Три… Ты засыпаешь все глубже и глубже, и спишь до тех пор, пока я не велю тебе проснуться…
Агата полностью погрузилась в транс, ее рука соскользнула, Профессор выдернул закладку из бедра, сдерживая стон. Из раны сочилась кровь.
Мещерский перевязал ногу полотенцем. Вымыл руки. Сердце бешено стучало. Он убрал подпирающий дверь стул и надел пальто, чтобы скрыть рану. Вытер кровь с Катиных рук влажной салфеткой. Убедившись, что следов борьбы не осталось, достал из пакета апельсин и сел напротив девушки.
– Катя, я досчитаю до одного, ты проснешься в своей постели, откроешь дверь и выйдешь поговорить со мной. Три… Два… Один.
Катя открыла глаза. Мещерский настороженно наблюдал за ней, не позволяя себе расслабиться. Агате уже не раз удавалось обмануть его на этом этапе.
– Как ты себя чувствуешь? – аккуратно спросил Профессор.
Катя размяла шею, проверила чувствительность ног. На правой руке заметила свежую сыпь. Почесала руку о живот и тихо сказала:
– Вроде ничего…
Профессор протянул Кате апельсин.
Катя смущенно улыбнулась:
– Странный вы. Я же вам только-только про аллергию напомнила.
Мещерский улыбнулся в ответ и отложил апельсин в сторону:
– Прости. Это, наверное, возраст.
На лице Кати появилась тень тревожности:
– Что она сказала?
Профессор постарался придать своему лицу выражение уверенной безмятежности:
– Ее там не было. Она не выходила из своей комнаты, можешь мне поверить.
Катя испытующе смотрела на него.
В дверь постучали, в палату заглянул дежурный полицейский:
– Все, вам пора заканчивать.
– Одну минуту, – попросил Профессор. Он крепко обнял девушку. – Я скоро вернусь. Обещаю. Тебе больше нечего бояться. Ни ты, ни Агата не виновны.
17 дней 8 часов 50 минут с начала эксперимента
Сергей, Дима и Лопатина вышли из кладовки.
– На допросе Катя говорила, что случайно провалилась в кладовку, правильно?
Дима вывел на экран видео с Роминого телефона:
– Смотрите, телефон у Кирсановой в руке, – он нажал на паузу. – Время, когда сделали запись: двадцать один сорок один.
Дима показал следующее видео, остановился на моменте, когда Катя провалилась внутрь кладовки.
– Время: двадцать три тридцать восемь. Между этими записями два часа и три минуты. Что она делала в шахте столько времени? У Лопатиной ушло всего пятнадцать минут на путь туда и обратно.
Брындин нахмурился и стал вспоминать рассказ Кирсановой о тех событиях.
– Запаниковала, может? Или потерялась?
Дима включил запись с допроса Кати:
«У меня схема была. Я по ней ползла. Но люк был не туда, куда они говорили. Я упала в кладовку, где швабры были…»
Дима остановил запись:
– Ни слова про панику. Ничего о том, что она потерялась и два часа блуждала по вентиляции. Где именно наверху ты вышла? – спросил у Лопатиной Дима.
– У процедурного кабинета.
Дима просиял и повернулся к напарнику.
– Понимаешь? Катя выбралась именно там, в процедурной. Как изначально и рассчитывали участники эксперимента. И телефон был при ней. Но, когда она через два часа вернулась в шахту и упала в кладовку…
– …телефона уже не было… – закончил за него Брындин.
– Или потеряла, или спрятала. Он где-то здесь, в клинике! Если мы найдем телефон…
– Сможем доказать, что она покидала вентиляцию и устроила этот спектакль.
Дима чувствовал приступ эйфории. Наконец-то у него появился шанс доказать, что за всем этим стоит Кирсанова.
17 дней 9 часов с начала эксперимента
Мещерский не сразу заметил, что в гостиной его уже ждали.
Антон и Тома не знали, как поведет себя Профессор. По лицам незваных гостей Мещерский понял, что им многое известно.
– Не ожидал. Что ж… Может, так даже лучше.
Он подошел ближе, опираясь на трость.
– Мне жаль, что не удалось поблагодарить вас обоих за мое спасение раньше, поэтому с радостью делаю это сейчас. Но, полагаю, вы здесь не за этим?