— Откуда такая уверенность?
— Он тоже ночь пережил, — пожала плечами ведунья. — Хоть и был в прошлой жизни кузнецом, даже Сварог, говорят, в него вселялся, но не железный же.
В дверь позвонили. Кот ковырнул замок, отпер и пошел к лифтам встречать гостя, не сомневаясь в том, кто пришел.
— А в него Сварог вселялся? — шепотом спросил бородатый.
— Так говорят, — пожала плечами старуха. — Может брешут. Но ковалем он был знатным, бесспорно.
Оборотень вернулся с Милонегом. Говорить было не обязательно, по лицу парня было ясно, что все для себя решил. Старуха поглядела на троих мужчин, что набились, заполнив крохотную прихожую. Было в них сейчас что-то общее. Да не что-то, а все. Одна решимость, одна боль, одна жажда жизни и одна готовность умереть за дело на всех.
— Идите уже, — охрипшим вдруг голосом проговорила она. — Идите, раз решили. Вот перебьют вас там, а я тут от инфаркта загнусь и конец.
— Не перебьют, — улыбнулся Игорь. — Мы не дадимся.
— А если перебьют, — рассудительно добавил Кот. — То ты ужо точно не сдохнешь. Сколько лет прожила и что б от инфаркта загнуться. Не верю.
— Тоже мне, Станиславский доморощенный, — проворчала Яга.
— Кто? — не понял оборотень.
Старуха лишь рукой махнула.
— Забудь. Не важно. Вы вот что, на мост конечно сходите, но совсем не оставайтесь. Возвращайтесь к вечеру. Мне надо знать, что там происходит. Да и не известно, как на ваше присутствие та сторона отреагирует.
Кот молча кивнул, вышел первым. Следом нырнул в дверной проем Милонег. Последним шел Игорь. В дверях замешкался, обернулся, кивнул вежливо:
— Счастливо, бабуля.
— Сегодня возвращайтесь обязательно, — повторила Яга. — Я за вами следить буду, чем смогу помогу. Если не вернетесь, сама на мост приду и пришибу. Усек?
Игорь кивнул и улыбнулся.
— Не боись, вернемся. Набьем морду тому уроду, который в башке разговоры разговаривает, чтоб не ржал, и придем.
Она молча закрыла за ними дверь, вернулась в комнату и села перед макетом. Знал бы кто, как страшно оставаться сейчас в одиночестве. Эти мужики ее за всеведующую и бессмертную держат, а она всего лишь старая бабка. Пусть ведунья, пусть яга. Суть-то от этого не меняется.
Старуха придвинула кресло поближе к барьеру, села и пристально вгляделась в макет.
— Покайтесь грешники! — над толпой, что колыхалась за оцеплением, бас разносился гулко и падал местами на весьма благодатную почву. — Близится конец света.
Огромный бородатый мужик в белой рясе возвышался над толпой. Он стоял в кузове открытого фургона и вещал так, словно в самом деле мог кого-то спасти своими проповедями. Мужик косил под церковь, но всем видом давал понять, что при этом стоит вне ее и к РПЦ отношения не имеет никакого.
Народ сперва не обращал на него особенного внимания, но тот продолжал басить, освящая толпу крестными знамениями и вскоре толпа начала прислушиваться, потом окружила его плотным кольцом.
Слушали многие. Некоторые ругались и кляли, как безбожника. Другие слушали чуть не плача, крестились и готовы были уже пасть на колени, или бежать ставить свечки в храме, отдать последние деньги, только бы Господь простил прегрешения.
— Как и было предсказано, огонь низвергнется на землю, — бубнил мужик. — И поднимутся мертвые. И ангелы божии придут забрать с собой достойных. Остальные же, кои не достойны, будут вечно гореть в геенне огненной.
В ноги мужику бросилась тетка из стоящих впереди. Ухватившись за край рясы заголосила:
— Батюшка, грешна я. Мужу изменила. Как искупить мне прегрешение мое.
Проповедник попятился, но тетка держала крепко, и он притормозил, поняв что иначе оторвет кусок рясы.
— Отринь от себя все нечистое. Отвергни блага земные, помыслы непристойные, деньги грязные. Очисть себя от скверны, иди в храм и молись господу, уповай на добродетель его и услышит, и простит тебе, как завещал прощать.
Тетка вздрогнула. Выхватила из сумочки кошелек и швырнула в сторону. Кошелек пролетел несколько метров и грохнулся к ногам проповедника.
— Очисть себя от скверны, — уверенным басом повторно напутствовал он.
Вслед за кошельком полетела и сумочка. Проповедник словно из воздуха выхватил тонкую церковную свечу, протянул тетке, как самое большое благо.
— А теперь иди в храм божий и моли господа, что бы простил грехи твои.
Тетка вцепилась в свечку двумя руками. Рванулась в сторону. Утирая слезы, протолкнулась сквозь толпу и побежала не разбирая дороги. Толпа ошарашено притихла.
— Дурят нашего брата, — крикнул кто-то.
Проповедник кинул взгляд поверх толпы, пытаясь выхватить взглядом оппонента. Но тот больше никак себя не проявил.
— Это скверна говорит в тебе, сын мой, — забасил бородатый. — Отриньте скверну, братья и сестры, очистьте сердца свои, и тела свои, и помыслы. И уповайте на милость божию.
— Кто тебя за язык тянет? — пробурчал Кот Игорю. — Хочешь, чтоб тебя эти, которые ему поверили на части порвали? Мы сюда вроде не за тем пришли.
Игорь шел насупленный. Милонег молчал всю дорогу, а бородатый вот не выдержал.
— Ну разводит же, — грустно отозвался он. — Причем светлыми вещами прикрывается, а черные творит. Разве нет? А мы вроде с этим и боремся.
Кот хотел возразить, дескать бороться сейчас шли на ту сторону, но задумался. А потом и с мыслей сбили. Метрах в пятистах от проповедника собралась другая толпа. Здесь были любопытствующие и журналисты. В центре толпы стояла группа людей в рубахах, сшитых под славянские. Кто-то опирался на бревноподобный посох, несколько человек выделялись глупыми красными, как у базарных петрушек, колпаками. Один стоял с бубном, щурился подслеповатыми глазенками, отчего лицо сморщивалось и принимало выражение, какое бывает у голодных грызунов. Периодически он мощно бил в бубен, словно пытаясь донести этим что-то.
Оборотень притормозил, пригляделся. Одернул спутников.
Впереди славяноподобной кучки стоял толстый невысокий мужик. Рыжая бороденка его топорщилась, словно к морде привязали старый веник. По краям лысеющей башки торчали рожками такие же рыжие волосенки.
Рядом пристроился мужик с микрофоном.
— Итак, — заговорил журналист глядя то на рыжего, то в камеру. — Мы беседуем с одним из участников Клуба Язычников Традиционалистов, волхвом Велеславом. Кто вы в обычной жизни?
— Доктор философских наук, профессор, — проглатывая букву «р» сообщил волхв.
— Что привело вас в язычество.
— В традицию, — поправил рыжий волхв. — Дело в том, что родноверие, назовем это так, исконная русская вера. Мы просто поддерживаем традицию предков.
Кот фыркнул, не удержался.
— Какая на хрен традиция? Традиция это то, что передается из поколения в поколение. Если традиция прерывается, то перестает быть таковой. И во что вы верите?
— Я жрец Велеса, — с достоинством отозвался волхв.
— Кто такой Велес? — поспешил вмешаться журналист. — И какое место он занимал в пантеоне древних славян?
— Велес это одно из центральных божеств, — закартавил рыжий, чувствуя, что возвращается на накатанные рельсы. — Велес — скотий бог, то есть в его ведении находилось все, что касалось домашнего скота. Кроме того, в его ведении находились дороги и путники. Он так же покровительствовал ступившим на путь магии. Медведь в русских сказках это тоже ипостась Велеса.
Кот снова демонстративно фыркнул.
— Скотий то скотий, только домашнее зверье тут причем?
— Молодой человек хорошо осведомлен? — разозлился волхв. — Может быть он нас проинформирует?
— Домашние животные на Руси никогда скотом не назывались, — буркнул Кот, чуя, что влез не в свое дело, но идти на попятную было уже поздно. — Называли их животиной. От Живы. А скотом называли тех, кто ценился дешевле животины. Рабов. Летописи то до вас хоть дошли? Почитайте, для кого писали? «Дружина клянется Перуном, чернь клянется Велесом».
Журналист раздухарился, на волхва смотрел с интересом.
— Что вы на это скажете?
— Чушь, — отозвался рыжий. — И мы это докажем, покажем, что Велес не только имел высокое место, но и занимает его до сих пор. Мы пришли сюда, чтобы провести обряд и с помощью Велеса исправить аномалию.
— Так вы знаете что это? — сделал стойку журналист.
— Конечно, — самодовольно отозвался рыжий. — Это дыра в пространственно-временном континууме. Я не буду объяснять сейчас и вдаваться в теологические подробности, но если говорить понятным языком, то это именно дыра. И мы проведем обряд и залатаем эту дыру…
Кот дернулся было вперед, но Игорь с Милонегом подхватили под руки и поспешно поволокли в сторону.
— И ты на меня еще наезжал, — весело подначил Игорь.
— Наезжал, — отозвался оборотень.
— А сам?
Кот смолчал.
— Что ты на него взъелся в самом деле? — пробурчал Милонег.
— Ты-то должен знать и помнить. Традиции у них. Что они знают? Все забыли, потом понадергали умных слов, понавешали на них фантазий, объяснили то, что недофантазировали и, преследуя свои цели, несут всю эту гнусь в массы.
— И чего с ними спорить, если они ничего не знают?
— Гнусь потому что, — недовольно отозвался Кот. — Скотий бог. Тоже мне. Скоты. Одни попрыгали из грязи в князи, других из князей в грязь вышвырнули, потом сравнялись. И богов себе так лепить пытаются. Что они знают о богах? Только скотье им и по чину.
Гнусь, дернула мысль. Вот оно. Гнусь не только с той стороны, гнусь и с этой стороны тоже. Но это вовсе не значит, что он борется за гнусь этого мира. Нет, борется он не за гнусь, а против гнуси. Причем в трех мирах. В нижнем, в верхнем и во внутреннем. Потому что в каждом живет эта гнусь. Только кто-то борется, а кто-то ей поддается. А значит…
— Пошли, — потянул за рукав Милонег. И он снова потерял мысль. А ведь, казалось, был уже на пороге истины.
До моста протиснулись не скоро. Чем ближе к оцеплению, тем плотнее обступала толпа. Облако на мосту колыхалось огромной шарообразной медузой. На макете оно выглядело устрашающе, но в натуральную величину во сто крат хуже. Кроме того, если на макете было видно лиловый прозрачный барьер, что держал тьму, не давая ей распространиться и пожрать все вокруг, то здесь барьеров не было. А оттого создавалось впечатление, что «аномалия», как ее окрестили журналисты, рванется в любой момент вперед и накроет весь мир.