ночи. Словно светлячки почему-то решившие усесться в круг. Голос старухи зазвучал громче, окреп, став более походить на бас. Зверь напротив нетерпеливо затоптался на месте. Но старуха одарила его таким ярым взглядом, что тот окаменел. Бормотания однако не прервала.
Голос ее взлетал и падал, словно птица с перебитым крылом. То казалось, набирал сил и парил, то ухался камнем вниз, но не обрывался, а снова вздергивался куда-то. Последнюю фразу она практически выкрикнула. Вспыхнуло. В глазах зарябило от яркой вспышки, запестрели темные и светлые пятна. И она сощурилась, какое-то время ничего не видя и даже не пытаясь хоть что-то различить. Только чуяла, как оседает запах паленой шерсти.
Когда зрение восстановилось, она увидела то, что и надеялась увидеть. Зверя в клетке не было. На его месте скрючился голый мужчина. Он был поджарым, тощим. Но щуплым его было назвать никак нельзя. Все тело его было перевито веревками не мышц даже, а жил.
— Вставай, — потребовала старуха. — Поднимайся, Кот. Времени нет.
Человек попытался подняться на ноги, но вышло это не сразу. Даже когда встал видно было как тяжело ему это дается. Звериное клонило к земле, ломало осанку.
— Старррая ста-ла, — раздельно произнес мужчина. Голос его тоже сохранил звериные нотки.
— Поговори еще, — недовольно буркнула старуха.
— Пррррежде без крррруга об-ходи-лась, а теперррр…
— То прежде, а то теперь.
Она поднялась на ноги и только теперь осознала всю разницу между прежде и теперь. Тогда для того, чтобы запрятать оборотня в звериную сущность и запереть в ней, хватило взмаха руки и пары слов, теперь же и слов стало больше и произносить их труднее. Да и с корачек просто так не подняться. Правда опереться не на кого, Кота самого к земле клонит. Старуха поглядела на мужика, что стоял перед ней. Тот за сотни лет, что провел в шкуре зверя почти не изменился. Только седины в висках прибавилось, да тоски в глазах. Ну и спину тот прежний Кот держал прямо, не чета теперешнему.
Никак жалеть его вздумалось, одернула сама себя. Неча его жалеть. Не за так зверем жил, а за грех. Да и осанка, походка, речь и прочее — дело наживное. Поживет маленько человеком, пообвыкнется.
Старуха взяла оставленный на пакетах костюм и бросила оборотню.
— Оденься.
Кот, при всей свой кажущейся неуклюжести, ловко поймал тряпье, принюхался.
— Это чего? Испод-нее? Бррррагой скисшей пах-нет.
— Не придирайся. Одевай быстрей. Уходить нам отсюда быстрее надо, пока никто не всполошился. А там придумаем во что тебя одеть.
Кот поспешно натянул куртку. Повертел штаны, соображая на какую сторону одевать. Но сообразил быстро, помогли пузыри на коленях.
— Готов?
Тот кивнул.
— Вот и хорошо. Иди за мной, молчи побольше. А лучше вовсе молчи, пока кто-то рядом. Усек? Пакеты возьми.
— Че-го? — не понял Кот.
— Поклажу, — указала старуха на сумку со скромными пожитками и вторую с большими деньгами. — Да поосторожней с ними. Потеряешь, ей-богу обратно в звериной личине закрою.
Не смотря на опасения из зоопарка вышли легко. Проспали сторожа и старейшую сотрудницу, и пантеру-долгожительницу. Завтра опомнятся, но поздно будет. Кому-то выговор полетит, а кто-то и с места вылетит. Впрочем, ей теперь без разницы. С глаз долой — из сердца вон. Да и что ей мелкие людские проблемки?
Кот шел на полусогнутых, ежился. Пока шли по парку лишь принюхивался. А когда вышли под свет фонарей, от звуков и запахов ночного города ошалел окончательно. Казалось, вот-вот кинется на землю, обернется обратно зверем и помчится в панике не разбирая дороги. Но Кот, хоть и ежился, глядя на спокойно воспринимающую окружающее старуху, а панику свою старался не выдавать.
— Где мы?
— В городе, — отозвалась старуха.
— Лошадей взять не надо?
— Поучи отца, как детей зачинать.
Кот насупился, но умолк. Невдалеке светились непонятным светом маленькие домики с совсем уж неясными надписями. Возле одно из них старуха остановилась, сунула руку в один из мешков и, выудив оттуда десяток тонких небольших листочков, бросила «жди». Прежде чем Кот успел что-то сообразить старуха занырнула в домик.
Вернулась она оттуда довольно скоро. Вместо нескольких бумажек в руках у нее была теперь довольно увесистая пачка других листочков. Не говоря ни слова, она направилась в сторону, и Кот последовал за ней.
Она остановилась возле дороги, подняла руку. Машин здесь посреди ночи было мало. А тех, что хотели бы остановиться оказалось и того меньше. С протянутой рукой пришлось стоять минут пять. Слава богам, Кот ни о чем не спрашивал, хоть по роже видно, что не понимает чего происходит и ждет объяснений. Но объясняться здесь и сейчас возможности не было.
Светофор перемигнул с красного на зеленый, несколько машин рванули с места с такой прытью, словно собирались взлететь. Одна тут же с визгом притормозила возле старухи. Вниз сползло ветровое стекло. Водитель приглушил рвущую колонки музыку.
— Куда едем, мать?
— Гостиница «Россия».
— Садись.
Старуха распахнула заднюю дверь и зыркнула на Кота, тот неумело полез в салон. Дождавшись пока оборотень умостится на заднем сиденье, она хлопнула дверцей. Сама плюхнулась справа от водителя.
Машина тронулась.
— Тебе в какой корпус, мать?
— В каком номера есть.
— Там в любом номера есть, — усмехнулся водитель. — Были б деньги.
— Тогда с видом на кремль.
— Деньги есть, — бодро оценил водитель, и, добавив мощности рвущемуся из колонок саунду, дал по газам.
Доехали быстро. После того как автомобильный поток по садовому кольцу запустили в одну сторону, а центр прикрыли для въезда автотранспорта, сохранив въезд по спецпропускам для местных жителей и некоторых специальных служб, прорваться к кремлю на машине стало практически не возможно. Но по счастью у водителя пропуск был, так что старухе не пришлось даже нашептывать бдящим день и ночь сотрудникам милиции и автоинспекции.
«Россия» встретила приветливо. Тот гостиничный комплекс, что построили на месте прежней гостиницы, кроме названия от своей предшественницы не сохранил ничего. Здесь все сияло и блистало на высшем уровне. Тут останавливались миллионеры и правительственные гости. Новая «Россия» была не для простых смертных. Потому на простенько одетую старушку и мужика в поношенном спортивном костюме посмотрели настороженно. Однако волшебная сила денежных знаков быстро сделала свое дело.
Кому какая разница во что ты одет, если ты платежеспособен. Может, тебе нравятся пузыри на коленках и возбуждает запах дешевого алкоголя.
Шикарный номер был настолько огромен, что мог поразить самых взыскательных клиентов. Кот вошел по-звериному опасливо. Неторопясь обошел двухкомнатный люкс, принюхивался и фыркал. Наконец выдал свой вердикт:
— Стрранные палаты.
— Привыкнешь, — пожала плечами старуха.
Кот безразлично посмотрел на спутницу, скинул драные кроссовки и взобрался на диван. Старуха встала напротив, скрестила на груди крепкие не по-старушечьи руки.
— Ты что-то помнишь?
— Я помню, что был зверррем, — утробно рыкнул оборотень.
— Хорошо, спрошу по-другому. Ты знаешь что-то о мире, в котором мы сейчас живем?
— Я знаю, что был зверрем, — глухо повторил Кот. — Я очень долго был зверррем.
— Хорошо, — кивнула старуха. — Завтра поговорим серьезно. Тебе придется много узнать. Ложись спать.
Поворачиваться спиной к тому, кого сотни лет держала в зверином теле было боязно, но она поборола страх. Если сейчас не расставить точки над и, не определиться в отношениях с оборотнем, то потом можно даже не пробовать сделать что-то вместе.
Сзади уркнуло. Старуха остановилась в дверях, повернула голову.
— Что хотел?
— Василиса, — едва слышно произнес Кот. — Что с ней?
— Умерла, — тихо отозвалась старуха. — Как я тебя в зверя обернула, так чахнуть начала. А через год где-то пошла до реки и не вернулась. Утопла.
Кот издал странный гортанный звук, словно все еще был зверем, словно этого зверя медленно резали по живому. Старуха сглотнула.
— Ты за то меня столько лет зверррем, — не то спросил, не то сделал вывод оборотень. — А теперь что же, понадобился?
— Понадобился, — честно ответила старуха.
— Зачем я тебе, старррая?
— Не мне, — отрезала она. — Спи. Утро вечера мудренее. Завтра поговорим.
И решительно вышла.
Сон долго не шел. Ночь колола глаза, а когда забылся стало вдруг удивительно светло.
Вокруг был лес. Родной и понятный. Под ногами мягким ковром лежал мох. Пахло прелостью. Вокруг ровными розовато-коричневатыми стволами уносились вверх огромные сосны. Там, куда не достать, если ты не бог и не птица, сплетались лохмато-зелеными рвано-колючими ветками. И сквозь это сплетение ровными величественными потоками лился приглушенный свет. Серебрилась в этом свете тоненькая, но, казалось, вечная ниточка на которой озадаченно болтался паучок.
Он вдохнул в себя этот лес, этот свет. На миг показалось, что сам стал светлее. Взгляд оторвался от паучка побежал по раскинутому по мху золоту волос. Опустился ниже, впитал милое и такое родное лицо. И знал то ее всего ничего, а такое родное, словно знаком был с этой женщиной вечность.
— Вася, — услышал будто со стороны свой мурчащий голос.
Она улыбнулась. Ясно, чисто. Он почувствовал, что приближается к какой-то простой истине, которая не смотря на свою понятность и прозрачность почему-то все время ускользала, пряталась где-то. И он склонился над ней, касаясь губами шеи. Чувствуя, как ее рука путается в волосах, словно солнечные лучи в сосновых кронах. Он закрыл глаза только на секунду…
Ее рука дрогнула. Когда коснулась его шерсти снова в прикосновении чувствовалась боль. Он открыл глаза и чуть не заорал. Руки превратились в лапы, тело покрыла черная шерсть. Она же испугается, пронеслось в голове, надо обернуться.
Разбег был коротким. Он ударился о землю, но ничего не произошло. Внутри родился страх. Панический, животный, дикий. Второй удар был сильнее первого, но так же бесполезен. От третьего зазвенело в голове. Сквозь этот звон донесся старческий голос: