Гельмут рассмеялся:
— Да нет у тебя там никакого злодея. Сам посмотри: у тебя там рука царя Михаила Бесконечные Руки.
Мужик обернулся и ахнул:
— Батюшки! Сбежал! Сбежал, подлец! Ух и хитрая скотина, да ты ж зараза! Что ж теперь делать буду! Ах ты скотина, ах ты сволочь!
Гельмут молчал. Мужик спрыгнул с телеги и бегал вокруг, хватаясь за голову.
— Негодяй! Подлец! Уж я тебе! Спрыгнул, значит, и руку царя вместо своей пристегнул! Зараза ж ты гадская, поймаю снова — убью нахрен!
Мужик сел на землю и заплакал.
— Слушай, — поднял он вдруг взгляд на Гельмута. — А давай-ка ты мне поможешь этого Сеньку снова найти и изловить. Деньги пополам поделим. И руку эту тебе отдам. Идет?
— Идет, — согласился Гельмут.
— Отлично! — обрадовался мужик. — Садись в телегу, и поедем в Синицын Двор, он наверняка туда убег!
— А где этот Синицын Двор?
— Рядом совсем, тута, за этой горкой дорога, потом направо и полдня ехать по прямой, а потом налево и через мост. К вечеру доберемся!
— Поехали, — сказал Гельмут и забрался в телегу. Рука царя лежала рядом и нервно подергивала пальцами.
Они ехали целый день. По пути мужик рассказывал Гельмуту какие-то дурацкие истории, тут же забывал их и повторял раз за разом. Иногда он путался в деталях, а иногда и вовсе нес какой-то невероятный бред. Солнце уже клонилось к западу, на дорогу легли длинные тени от деревьев.
Они обогнули тополиную рощу и выехали на дорогу, которая вела к реке: Гельмут увидел, что на противоположном берегу высится огромный холм и дорога огибает его, раздваиваясь в разные стороны.
— Сейчас мост переедем, и, считай, уже на месте… — проговорил мужик.
Телега проехала еще десяток метров, и вдруг лошадь резко остановилась. Возничий привстал на цыпочках и от удивления выпустил из рук вожжи.
— Мать честная, — присвистнул он. — Да ведь мост разрушен!
Гельмут приподнялся в телеге. Действительно, от небольшого каменного моста через реку остались только руины.
— Безобразие! — выругался возничий. — Как так можно! Как мы теперь через реку переберемся!
Вдруг он замолчал и пристально уставился на Гельмута, сощурив маленькие злые глаза.
— Ты… — проговорил он.
— Что? — непонимающе переспросил Гельмут.
— Ты разрушил этот мост! — закричал вдруг мужик.
— Я… Я ничего не разрушал… — Гельмут растерянно захлопал глазами.
— Ты его взорвал. Ты. Я все знаю.
У Гельмута закружилась голова.
— Я не взрывал никаких мостов… — беспомощно пролепетал он, схватившись за лоб.
— Слезай с телеги и перебирайся вплавь. Сам разрушил, сам и справляйся с этим. А я поехал домой. Хватит с меня этого.
Гельмут послушно слез с телеги. Ноги вдруг стали ватными и не слушались, пальцы онемели. В висках протяжно гудело. Он медленно пошел в сторону моста: над руинами все еще клубился сизый дым, в воздухе пахло порохом.
Обернувшись, Гельмут увидел, что телеги, лошади и старика уже не было.
Он пошел дальше и остановился на берегу, оглядывая груду камней на том месте, где когда-то был мост.
Сначала невнятное, но затем все более отчетливое воспоминание заскреблось мышью в затылке.
Со стороны холма раздалось несколько приглушенных хлопков, в редких деревьях на склоне засверкали короткие вспышки, показались черные пятна дыма.
По склону быстро спускались несколько десятков высоких серых фигур с винтовками.
— Что смотришь, командир, — раздался вдруг сзади усталый хрипловатый голос. — Идти пора. Видишь, сколько их…
Гельмут обернулся. Рядом с ним стоял Хоакин в распахнутой серой шинели (и как ему не жарко, подумал Гельмут), со сдвинутой набок пилоткой, из-под которой дерзко торчала копна жестких черных волос. Одну руку он сунул в карман галифе, другой держался за ремень винтовки, висящей на плече.
— Хоакин…
Тот криво усмехнулся.
— Видишь, командир, у нас все получилось. Мы взорвали этот чертов мост, эти засранцы еще долго не подберутся к Бриуэге. Гляди, как занервничали…
Солдат на холме стало еще больше, они перемещались короткими перебежками от куста к кусту, залегали и пристреливались.
Пуля ударила в песок рядом с ботинком Гельмута.
— Пойдем, командир, пойдем, — продолжал Хоакин. — Пристрелят еще. Разворошили осиное гнездо, ничего не скажешь. Их там как минимум сотня, а то и больше. Вито и Аугусто приготовили машину, они уже ждут за поворотом. Сейчас поедем с ветерком, за десять минут доберемся до Бриуэги, а там и война кончится…
— Да, да, — Гельмут захлопал глазами и развернулся. Они пошли по дороге обратно.
Сзади по-прежнему слышались хлопки выстрелов.
— Мы в детстве с парнями во дворе играли в войну, — продолжал Хоакин. — У одного соседского мальчишки завалялась немецкая каска, старая, с такой смешной пикой сверху — ну ты знаешь.
— Пикельхельм, — машинально ответил Гельмут, не разбирая дороги перед собой.
— Пикель… ну да, он самый. Вот, и этот мальчишка, представляешь, эту каску выносил во двор, и мы по очереди ее носили, изображая кайзера. Кто надевал каску — тот командовал немцами. Мы ничего не знали про войну, она была далеко, знали только, что там воюют немцы и они носят эти смешные штуки. Откуда она у него, понятия не имею! Вместо винтовок у нас были смешные деревяшки, мы специально вырезали их из палок и бегали, дурачились… А вместо гранат кидали шишки. А как-то раз, представляешь, вместо шишки я кинул камень и попал прямо в окно нашему соседу, сеньору Алонсо. Он выбежал на крыльцо прямо в трусах! Прямо в трусах, представляешь?
Хоакин заливисто хохотал. Гельмут молчал: к его горлу подступал тяжелый и горький ком, готовый вот-вот расплыться внутри холодным и мокрым.
— Как мы хохотали, боже, как мы хохотали! Видел бы ты! Сеньор Алонсо в одних трусах… В красную горошину, нет, ты представляешь! Выбегает, толстый такой, грудь волосатая, и орет: «Ах вы, сукины дети, да я вас…» Ха-ха!
Гельмут невольно улыбнулся. Глаза его покраснели, глаза повлажнели.
— Боже, какое же это было время, как мы веселились… Сеньор Алонсо потом все рассказал моему отцу, он для вида пожурил меня, а потом наедине обнял и сказал: «Господи, Хоакин, у сеньора Алонсо правда трусы в красную горошину?» Ха-ха…
Гельмут почувствовал, как тяжелое, горькое и сильное разрастается в горле, поднимается выше, и сдержать это было уже невозможно. Он схватился рукой за лицо и в голос разрыдался.
— Хоакин… — с трудом сказал он, боясь повернуться к нему.
— Что?
— Пожалуйста, прости меня.
— За что? — недоуменно спросил Хоакин, и в голосе его все еще оставалось веселье.
— За то, что ты умер.
Гельмут сел на траву у дороги и опустил лицо в мокрые ладони. Хоакин замолчал.
— Вот уж… — смущенно ответил Хоакин. — Это да, брат. Ну да что уж поделать теперь. Давно это было.
Гельмут поднял лицо на Хоакина и увидел сквозь мутную пелену, что тот стоит, повесив голову, задумчиво пялится в асфальт и пинает сапогом камни на дороге.
— Будет тебе, командир, — сказал наконец Хоакин. — Что было, то было. В конце концов, был приказ. Ну, случается, на войне умирают, так что ж теперь… Пошли, пошли. Нас ждут.
Он тронул Гельмута за плечо. Тот с трудом поднялся, и они снова двинулись по дороге.
За поворотом их действительно ждал грузовик. К переднему колесу прислонился Аугусто в такой же распахнутой шинели: в зубах его торчала папироса, он весело заулыбался при виде Гельмута и протянул ему руку.
— Молодец, командир, — сказал он. — Мы сделали отличную работу. Такой взрыв! Ух! Бабах! До сих пор в ушах звенит.
— Да, да… — со слезами на глазах ответил Гельмут, растерянно пожимая крепкую руку Аугусто.
— Отлично поработали! — раздалось сверху.
Гельмут поднял голову: в кузове сидел Вито, он тоже курил, опершись на ствол пулемета.
— Видел, что ты делал на том берегу, — сказал Вито. — Здорово ты этому длинному нож в глаз всадил! Аж с другого берега было слышно, как он ревел!
Гельмут вздрогнул.
— Спасибо, ребята, — проговорил он сбивчивым голосом.
— Ну да хватит прохлаждаться. — Аугусто ударил по капоту грузовика. — Пора.
— Куда? — спросил Гельмут.
— Как — куда, — удивленно сказал Хоакин. — В Бриуэгу, я же говорил. А оттуда по домам. Война для нас кончилась, командир. Все.
— Никакой больше войны, — кивнул Вито.
Гельмут утер рукавом мокрое лицо.
— А вы не знаете, где находится Черносолье? — спросил он, снова приобретя твердость голоса.
Все трое одновременно присвистнули.
— Эк тебя… — проговорил Аугусто. — Допустим, знаем. Мы теперь все знаем. Но зачем тебе это Черносолье?
— Мне нужно туда попасть. Чтобы выбраться.
Хоакин, Аугусто и Вито нахмурились.
— И ты не хочешь с нами? В Бриуэгу? — спросил Вито.
— Ты не хочешь домой? — поддержал его Хоакин.
— Если ты поедешь с нами, для тебя война тоже кончится, — сказал Аугусто.
Гельмут вздохнул, сунул руку в карман, достал портсигар с папиросами. Их было семь. Чиркнул спичкой, закурил.
— Нет.
— Как знаешь, — пожал плечами Аугусто. — А мы домой.
— Пора бы нам уже, — кивнул Хоакин.
— Черносолье за мостом, — сказал Вито. — За тем самым мостом, который мы взорвали. Переберешься через реку — и сразу за холмом. Можешь пойти налево, можешь направо — все равно придешь в Черносолье. Точно не хочешь с нами?
Гельмут выпустил струйку дыма и покачал головой.
— Что ж, ладно. Тогда прощай, командир. С тобой было весело, — сказал Аугусто.
Они пожали друг другу руки и обнялись. Хоакин запрыгнул к Вито в кузов, Аугусто открыл дверцу кабины и залез внутрь. Грузовик дернулся, фыркнул, выпустил клубы черного дыма и двинулся с места. Хоакин и Вито не оборачивались.
Когда грузовик исчез за поворотом, на дороге стало совсем тихо. Солнце уже село, и в воздухе сгущались холодные сумерки.
Гельмут повернулся назад и зашагал к разрушенному мосту. С каждым шагом становилось все темнее и темнее.