15. Незадолго до того, как ему запретили заниматься медициной, Калиостро пожелал продать фармацевту свое лекарство против эпилепсии и назвал высокую цену, ибо, по словам его, ему нужны были деньги, дабы он мог отдохнуть после страданий, причиненных ему в Париже. Но люди отговорили аптекаря, потому что думали, что, получив деньги, Калиостро затянет в свою сеть еще больше людей.
Пришел к Калиостро горбун и попросил избавить его от горба. Калиостро сказал: “Положи на горб клинок весом в четыре фунта и каждый день спи на нем в течение шести часов, и через девять дней горб сойдет”. А так как рядом был врач, то Калиостро улыбался. После того как император запретил Калиостро лечить, тот разговаривал только с друзьями и дарил им сокровища из сокровищницы своих знаний. Он говорил им: “Если у кого-то есть недолеченный сифилис, я могу вновь возбудить болезнь, не заставляя страждущего спать с зараженными женщинами, а потом вылечу его навсегда. Итак, если вы не боитесь за душу, а опасаетесь только за тело, то идите и веселитесь. Одни лечат сифилис ртутью, другие ядом, но я так не лечу, ибо от такого лечения потом станет еще хуже”. Однако когда искали среди его лекарств, нашли ртуть.
Еще он с гордостью сообщал, что может изгнать из почек камень любой величины. Когда его спрашивали, как он это делает, он отвечал, что это его секрет. Еще он хвалил изобретенное им противоядие. Он говорил: “Я часто принимал яд на глазах у моих друзей, и они уже собирались оплакивать меня, но я принимал противоядие собственного изготовления и всегда оставался в живых”. А еще он рассказывал: “Врач русской Императрицы возненавидел меня, ибо я уличил его в невежестве, и он явился ко мне требовать сатисфакции. Тогда я сказал: мы оба врачи, и я предлагаю нам обоим избрать оружием пилюли с мышьяком. Я проглочу вашу ядовитую пилюлю, а вы — мою, а потом каждый примет свое противоядие. Тот, кто умрет, того назовут свиньей”[70]. О вызове этом рассказали Императрице, и она призвала Калиостро к себе. Тот же сказал: “Ваше Величество, дозвольте мне открыть вам истину: ваш врач, хотя вы и сделали его капитаном, настоящая свинья”. Тогда Императрица посоветовала Калиостро не принимать вызов недостойного человека, а самого Калиостро удалила с глаз долой.
Калиостро много говорил об алхимических арканах, говорил, что может сделать золото жидким как ртуть, а потом снова превратить его в твердый материал. Когда он был в Швейцарии (где жители Берна, зачарованные его речами, сделали его своим гражданином), он сказал швейцарцам: “Ваши горы покрыты толстым слоем снега, но в недрах этих гор много золота, серебра и хрусталя. Если вы позволите мне в течение десяти лет получать доходы с этих сокровищ, я растоплю льды и добуду эти сокровища”. “Нет, — ответили швейцарцы, — мы не хотим, чтобы вы тратили на такое предприятие деньги и время”. Какой-то человек же поинтересовался: “Как вы станете растапливать льды?” И Калиостро ответил: “С помощью уксуса”[71]. Тогда тот человек сказал: “Но, быть может, швейцарцы боятся, что льды, растаяв, обрушатся вниз и смоют их города”. И Калиостро ответил: “В Швейцарии много озер, так что воду можно направить в эти озера”.
Желая развлечь слушателей, Калиостро рассказал, как однажды ему понадобилась в помощницы женщина — не девственница, не куртизанка и не замужняя. “Я встретил хорошенькую девушку и сказал, что мне нужна в помощницы девственница и я буду ей хорошо платить”. “Я девственна”, — ответила она. “Нет, мне нужна девица, познавшая мужчину”, — быстро переменил я мнение свое. Девица покраснела и ответила: “Я вас обманула: я познала молодого человека. Я очень хочу получить место вашей помощницы”. И все смеялись над этой историей.
Калиостро получал много писем и, когда читал их, часто говорил жене, что Провидение карает врагов его и возвышает друзей. По первому зову его жена бежала в дом, и волосы ее развевались по ветру. В молодости она превосходила красотой всех прочих женщин.
Все, что сказано было выше, автор посчитал нужным сообщить о Калиостро. Тогда какой-то человек спросил у него, не насмехается ли автор над Евангелием. И тот ответил: “Нет, ибо я не привожу цитат, не насмешничаю и не ссылаюсь. А слова — они те же и в священных текстах, и в светских разговорах. Разница заключается в том, как мы эти слова расставляем. Слова наши подобны кирпичам, из которых можно построить и храм, и простое жилище”.
16. Калиостро перебрался на другой берег реки и начал вести прием. И люди специально приехали туда к нему, чтобы не нарушать повеления императора. Осмотрев всех, он с ними попрощался, вернулся, быстро собрал багаж и через два дня, 11 ноября 1787 года, уехал в Тренто.
Случилось это в четверг, на сорок седьмой день его пребывания в Роверето. Он сел в экипаж, но тут к нему подбежал тот самый слуга, которого он прогнал. Слуга хотел пожелать ему счастливого пути. Но Калиостро простер к нему руку и сказал: “Уйди, ты самый плохой слуга на всем свете”. И обернувшись к тем, кто случайно оказался рядом, он произнес: “Скажите гражданам Роверето, чтобы они простили служителю своему, если он не смог исполнить желание каждого”.
Лицо у Калиостро было весьма приятное, сам он был росту среднего, с сильной и мускулистой шеей. И хотя он был толст, ходил он быстро и никогда не стоял на месте. Кожа его цвет имела свежий, волосы были черные, глаза глубоко посаженные и блестящие. Когда он говорил голосом вдохновенным, возведя очи к небу и величественно поманая руками, казалось, что вдохновение нисходит на него свыше. Одежды его всегда были чисты, но не роскошны, беседа приятна. Говорят, в Тренто его приняли очень хорошо. Но в Роверето многие порядочные люди тому не поверили. Сей человек очень противоречив, настоящая загадка, а потому о нем суждение можно будет вынести только в конце его жизни, тогда станет ясно, кто он и что из себя представляет».
Хотя приведенное выше сочинение вышло из-под пера очевидца, в нем, как, впрочем, и во всем, что относится к Калиостро, факты теснейшим образом переплелись с вымыслом, в очередной раз доказывая, что уже при жизни магистра правда о нем, в сущности, не нужна была никому. Что ж, магистр беспрестанно творил свою легенду, и она постепенно зажила собственной жизнью, отдельно от своего творца.
Из Роверето, откуда его выслали по приказу императора Иосифа II, брата Марии-Антуанетты, Калиостро отправился в Тренто. Сопровождавшая его Серафина пребывала в мрачнейшем расположении духа. В Роверето она большую часть времени проводила в старинной церкви Святого Марка, где то просила у Господа прошения за прегрешения, совершенные не по своей вине, то умоляла его избавить ее от супруга. Тамошний священник отпустил ей грехи, но более ничем помочь ей не мог. Оставалось одно: упрямо направлять стопы супруга в Рим.
Прибыв в Тренто, Калиостро отправился к местному князю-епископу, дабы вручить рекомендательное письмо от советника из Роверето. Несмотря на свой сан, монсеньор Пьер-Вижиль Тон страстно увлекался алхимией и эзотерическими науками, поэтому гостя своего принял с распростертыми объятиями. Подобно кардиналу Рогану, он обеспечил Калиостро безбедное существование; даже Серафина немного повеселела. Но стоило ей подумать, что удобства, коими она наслаждается в этом городе, в любую минуту могут исчезнуть и ей снова придется трястись в дорожной карете по пыльной дороге в никуда, она впадала в отчаяние и бежала искать утешения в церкви Санта-Мария-Маджоре, той самой, где в 1545 году начал заседать знаменитый Тридентский собор. Историческая значимость храма вряд ли интересовала Серафину; ее привлекало самое здание церкви: приземистое, спокойное, оно уже при подходе навевало мысли о незыблемости и постоянстве.
При поддержке епископа Калиостро приступил к своеобычной практике целительства и вскоре поднял на ноги недужного 76-летнего старца и тяжелобольную женщину. Слухи о чудесном выздоровлении облетели город, и люди потянулись к целителю. Но через несколько недель оба чудесно исцеленных скончались, и вокруг Калиостро вновь образовалась зловещая пустота. А вскоре городским властям пришел императорский приказ о высылке Калиостро — «иллюмината, шарлатана и проповедника запрещенного обряда». Возможно, если бы князь-епископ был менее расположен к своему гостю и поспешил выполнить высочайшее приказание, магистр снова направился бы куда глаза глядят и, может, так бы и не доехал до Рима. Но монсеньор Тон очень хотел оказать услугу своему необыкновенному гостю и написал в Рим кардиналу Бонкомпаньи с просьбой выдать Калиостро охранную грамоту. Тем временем пришло письмо от отца Серафины, где говорилось, что ее муж может свободно въехать в Вечный город. Разумеется, слова зажиточного ремесленника не имели никакого веса для властей, но Серафину, с самого отъезда из Швейцарии состоявшую в переписке с родителями, они приободрили настолько, что она решила пойти на хитрость и принялась уговаривать епископа Тона представить папе Египетский ритуал ее супруга. Тон, ознакомившийся с ритуалом по просьбе Калиостро и не обнаруживший в нем ничего противоречащего догмам католической церкви, долго уговаривать себя не заставил (тем более упрашивать Серафина умела прекрасно) и составил представление. Сам того не ожидая, Калиостро оказался в осаде, не оставлявшей ему иного выхода, кроме как ехать в столицу католицизма. В принципе все вроде бы складывалось так, как ему хотелось: «Ритуал» получил одобрение трех высоких служителей церкви (кардинала Рогана, епископов Фелипо д’Эрбо и Тона), а значит, его можно представлять папе. Князь-епископ охотно залатал финансовые дыры в бюджете семейства, а «дорогая женушка» Серафина готова идти в Рим хоть пешком. Да и сам он не прочь помириться с церковью, хотя, в сущности, ссориться с ней у него даже в мыслях не было. В суете он просто позабыл о ее существовании, перестал ходить к мессе, не исполнял церковных обрядов… Но разве в этом дело? В душе он как верил в Господа, так и продолжает в него верить. И «Ритуал» его исполнен почтения к религии и христианству. Кстати, прежде чем представлять его папе, надо бы заручиться поддержкой еще и Мальтийского ордена; впрочем, орден постоянно держит в Риме своего посла… И хотя внутри что-то упорно противилось этой мысли, Калиостро р