Каллисто — страница 10 из 15

В ЛЕСУ

Дневное светило опустилось за горизонт, и сразу, без сумерек, плотная мгла окутала землю. Сверху низко нависала тяжелая пелена туч, закрывая звезды и делая ночь еще более непроглядной. Порывистый ветер шумел в кронах исполинских деревьев густого леса, окружавшего небольшую поляну.

Воздух был влажным, с сильным запахом леса, цветов и гниющих растений. В глубине леса что-то тяжелое двигалось и с треском ломало деревья. Иногда раздавался низкий и густой рев, а за ним пронзительный вой. Немедленно отвечали другие такие же голоса, и поляна казалась окруженной со всех сторон огромными пастями, издававшими отвратительный воющий звук.

А когда смолкал вой, слышался ритмичный шелестящий шорох крыльев. На фоне мрачных туч мелькали черные контуры крылатых существ. Их было три. Стремительными зигзагами они носились над поляной, то опускаясь, то взмывая вверх. Одно из них вдруг стремительно ринулось к земле, словно намереваясь со всего разгона врезаться в нее. Зеленым огнем горели два глаза. Размах перепончатых крыльев достигал четырех метров.

С земли поднялся человек. Навстречу зеленым глазам беззвучно прорезала темноту тонкая огненная нить. С глухим шумом огромная птица упала на землю. Две другие метнулись в сторону и исчезли.

Человек снова опустился на траву. Раздался мягкий голос, произнесший на каллистянском языке:

— Четвертая!

Ему ответил другой мягкий и приятный голос:

— Если бы только они! А вдруг явятся те?..

— Они сюда не придут. Эта поляна находится в стороне от тех троп, по которым они ходят по ночам к реке.

— Если почуют нас, могут прийти.

— Будем надеяться, что этого не случится^[17].

Разговор прекратился. Три человека сидели молча на земле, напряженно прислушиваясь к звукам леса. Еще двое лежали между ними.

Снова послышался приближающийся шорох. Над поляной замелькали две пары огромных крыльев.

— Вот упрямые! Они не успокоятся, пока мы не убьем последнюю.

— А потом явятся другие.

— Внимание! Атакуют обе.

Двое людей встали. Две крылатые тени с горящими точками зеленых глаз устремились на них. Две молнии поразили их на лету.

— Пока всё!

— Будем ждать следующих.

Треск упавшего дерева раздался совсем близко, чуть ли не рядом на опушке леса, находящейся в ста метрах. Люди услышали тяжелый топот громадных ног.

— Это уже не на тропе, — шепотом сказал один.

— Слушайте внимательнее! — также шепотом ответил другой. — В такой темноте он может подойти совсем близко.

Оглушительный рев наполнил всю поляну. Последовавший за ним вой был так пронзителен, что люди схватились руками за головы, закрывая уши, защищаясь от невыносимого, сверлящего мозг звука.

Земля вздрагивала под ногами громадного зверя, трещали ветви, звонко щелкали лопающиеся лианы.

— Кажется, не почуял.

Тяжелые шаги удалялись в сторону от поляны.

— Веселая ночь, — сказал человек, убивший первую птицу.

Он наклонился над теми, кто лежал на земле.

— Они без сознания, — сказал он. — Этот вой разбудил бы спящего. — В его голосе прозвучала тревога.

Двое других наклонились, всматриваясь в лица лежащих.

— Зажгите свет!

— Очень опасно.

— Надо! Зажгите!

В руках одного из каллистян белым светом вспыхнул маленький шарик. Все трое ближе подвинулись друг к другу, стараясь по возможности закрыть собой свет.

— Вы правы, — сказал человек, приказавший зажечь фонарь, — они потеряли сознание. Это очень плохо.

Он вынул из сумки склянку и по очереди поднес ко рту лежавших на земле без признаков жизни.

Черные лица с закрытыми глазами остались неподвижными.

— Но они живы?

— Пока еще живы, — ответил тот, кто, по-видимому, был врачом, подчеркивая слово «пока». — Применим более сильное средство. Бессознательное состояние для них — смерть.

Он расстегнул красные воротники серых комбинезонов и положил на обнаженную шею лежавших два маленьких кубика. Находившаяся в них жидкость почти мгновенно исчезла. Через полминуты легкое движение век показало, что к ним вернулось сознание.

— Погасите свет!

Снова сомкнулся темный полог ночи. Люди с тревогой прислушивались, но было тихо.

— Если бы мы были на станции, — с тоской сказал молодой голос, принадлежащий, казалось, мальчику лет пятнадцати.

— Мы будем там завтра. Это последняя ночь в лесу. А послезавтра прилетит звездолет с Каллисто.

— Прилетит слишком поздно.

— Тише!

— Они не слышат. Теперь они крепко спят.

— Может быть, они доживут до прилета корабля?

— Нет! Самое позднее завтра днем все будет кончено.

— Неужели не могли вылететь сразу после нашего сообщения?

— Если не вылетели, — значит, не могли.

— Это так ужасно! Узнаем ли мы когда-нибудь, что послужило причиной взрыва?

— Достоверно не узнаем никогда, но инженеры найдут объяснение.

— Но от этого не легче. Неужели у вас, Ресьинь, нет никаких средств спасти их?

— Все погибло с нашим кораблем, — ответил врач. — На станции нашлась только эта сумка. В ней средства оказания первой помощи, но распространение изотопного ожога остановить нечем. Раны на ногах не опасны.

— Как долго нет сообщений от Линьга!..

— Ему нечего нам сообщить, и потому он молчит.

— Хорошо, что уцелели две пары крыльев. Что бы мы делали без них?

— Результат был бы тот же самый. Правда, пришлось бы поголодать, пока не добрались до станции, но для раненых нет разницы, послано сообщение вчера или было бы послано завтра.

— Разница есть, — сказал Ресьинь. — Они живы, а без этой сумки были бы уже мертвы.

— Не все ли равно, если спасти их нельзя.

Откуда-то издалека снова донесся рев и вой обитателей леса.

— Я не могу слышать этого ужасного воя, — сказал тот же самый молодой голос.

— Это нервы, а для путешественника по планетам нервы излишни. Я не знал, Дьеньи, что они у вас есть.

— Представьте себе, что есть. Все же я девушка.

— До сих пор я этого не замечал.

— Чего вы не замечали, Вьиньинь? Того, что Дьеньи девушка, или того, что у нее есть нервы?

Трое собеседников рассмеялись.

— Когда люди способны смеяться, — сказал Ресьинь, — положение не так уж плохо.

— Это верно, — грустно сказала Дьеньи. — Но мы смеемся сквозь слезы.

— Бедный Вьеньонь, — сказал Ресьинь. — Он так мечтал встретить звездолет Диегоня.

— Вы думаете, что он еще вернется? — с сомнением в голосе спросил Вьиньинь.

— Конечно вернется.

— Вряд ли. Экспедиция к Мьеньи должна была вернуться девяносто два дня тому назад, но она не вернулась.

— Мне кажется, что они нашли населенную планету, — сказала Дьеньи, — и тогда, конечно, задержались, чтобы ознакомиться с нею.

— Такая задержка предвидена в их плане. Девяносто два дня тому назад истек последний срок их возвращения.

— Что значат девяносто два дня? Я верю, что они вернутся. Так хочется увидеть моего знаменитого деда.

— Да, я совсем забыл! Ведь вы внучка Диегоня.

— Я никогда не видела деда. Я родилась вскоре после того, как улетел звездолет. Через два года.

— Как вы еще молоды, Дьеньи!

Разговор снова прервался. Двое мужчин и девушка молча прислушивались, тревожно всматриваясь в темноту.

— Скорей бы рассвет!

Долгое время звери, бродящие по лесу, не подавали голоса. Тишину нарушал только шум деревьев, раскачивающихся под свирепыми порывами ветра. Громадные птицы, так недавно упорно нападавшие на путников, не появлялись больше.

На мгновение мелькнул и погас свет.

— До рассвета еще три часа, — сказал Вьиньинь.

Ночь становилась холоднее. Для каллистян, привыкших к теплу, она была слишком холодной.

Дьеньи задремала, приникнув к плечу Ресьиня. Он старался не шевелиться, чутко прислушиваясь к дыханию раненых. На сердце врача было тоскливо. Он знал, что пройдет еще несколько часов и это прерывистое дыхание прекратится навсегда. Помочь он не мог, но, хорошо зная, что смерть неизбежна, был готов в любую минуту сделать все, чтобы хоть ненамного, но продлить жизнь.

Все события страшного дня неотступно стояли в его памяти.

Еще не прошло и тридцати часов после катастрофы, а она казалась уже далекой, так много пришлось пережить после нее.

Вместе с Линьгом — командиром звездолета — и Дьеньи Ресьинь ушел в то утро далеко от места стоянки корабля в лес, намереваясь пересечь его и выйти к горам, откуда брала начало небольшая речка, текущая возле их лагеря. Они хотели походить по горам и не взяли с собой крыльев.

Они шли по берегу, внимательно следя, не появится ли где-нибудь одно из тех гигантских животных, которые водились на Сетито. Линьг мечтал убить такое чудовище, сжечь его тушу, а скелет захватить с собой на Каллисто. До сих пор все попытки охоты на кетьра кончались неудачей.

Они отошли километров на восемь, когда случилось это.

День был безоблачный. Ярко сиял Рельос. И вот, затмевая блеск солнца, вся местность осветилась странным зелено-синим светом. Его источник был позади них.

Потом донесся гремящий гул взрыва.

Обернувшись, они увидели над лесом, в той стороне, где был корабль, громадное разноцветное облако, которое быстро поднималось, похожее на исполинский зонт.

Несколько секунд они стояли, еще ничего не понимая, но смутно чувствуя, что случилось страшное.

— Звездолет! — отчаянным голосом крикнул Линьг и бросился бежать назад, словно мог пробежать восемь километров, отделявшие их от лагеря.

Ресьинь и Дьеньи побежали за ним.

…Полтора часа они то шли, то бежали, мучимые страхом неизвестности. Действительность оказалась хуже самых мрачных предположений.

В двух километрах от лагеря они встретили Вьиньиня. Штурман звездолета быстро шел навстречу, неся в руках крылья.

— Я знал, куда вы пошли, — задыхаясь, сказал он. — Я пошел навстречу, чтобы предупредить — дальше идти нельзя.

— Что случилось? — спросил Линьг, и по его лицу было видно, что он знал, какой последует ответ.

— Звездолета больше не существует, — ответил Вьиньинь.

Линьг сжал голову руками. Но через минуту он овладел собой и обычным голосом спросил:

— Где вы были в это время?

— В двадцати пяти километрах к югу от корабля. Я летел к нему на значительной высоте и все видел. Не могу понять, как я не ослеп от вспышки. Корабль взорвался. От него ничего не осталось, так же как и от лагеря.

— Ничего не осталось, — повторил Линьг.

Ресьинь и Дьеньи не могли произнести ни одного слова от ужаса.

— А Льетьи, Вьеньонь, Синьянь? — спросил Линьг. — Они погибли?

— Синьянь вылетел на крыльях одновременно со мной, только в другую сторону, — ответил штурман. — А Вьеньонь ушел к большой реке. На корабле остался один Льетьи. Он говорил мне, что собирается проверить подачу в центральный двигатель.

— Отчего же произошел взрыв? — Линьг задумался. — Надо найти Синьяня и Вьеньоня, — сказал он.

— Я поищу их. — Вьиньинь надел крылья. — Не подходите к месту, где стоял корабль, излучения еще сильны.

— Мы будем ожидать вас на этом месте.

Штурман вернулся через час. Все это время трое каллистян молчали. Охватившее их горе было так сильно, что они не могли говорить. Гибель товарища и неизвестность об участи двух других вытеснили из их сознания факт гибели звездолета и того тяжелого положения, в котором они сами очутились.

Вьиньинь сообщил, что нашел обоих членов экипажа в разных местах, но на одном и том же расстоянии от уничтоженного взрывом лагеря.

— Оба получили ожоги, — сказал он, — так как в момент взрыва находились не дальше полукилометра от корабля. У Синьяня сломаны ноги. Он упал, сброшенный на землю взрывной волной; хорошо еще, что летел низко. У Вьеньоня тоже ранена нога. Оба ничего не видят.

— Где они? — поспешно спросил Ресьинь.

— Синьянь в километре отсюда, на опушке леса. Вьеньонь километрах в пяти, тоже на опушке.

— Давайте сюда ваши крылья, — сказал Ресьинь. — Я полечу к ним, а вы идите за мной.

Он быстро нашел пострадавших товарищей и оказал им первую помощь. В его кармане лежал футляр с необходимыми средствами, с которыми он никогда не расставался.

Оба каллистянина ослепли. Но не это встревожило Ресьиня. На Каллисто давно исчезло самое понятие о слепом человеке, медицина возвращала зрение в любом случае. Опасность заключалась в другом. Обследовав ожоги, врач убедился, что они грозят скорой смертью. Но с теми средствами, которые находились в его распоряжении, ничего нельзя было сделать. Он занялся ногами пострадавших.

Оба звездоплавателя лежали на значительном расстоянии друг от друга, и врачу пришлось несколько раз перелетать от одного к другому.

Когда подошли Линьг, Вьиньинь и Дьеньи, они перенесли Синьяня к месту, где лежал Вьеньонь, и стали обсуждать, что делать дальше.

Оставаться здесь не было никакого смысла. Лагеря, состоявшего из пяти палаток, где помещались научные приборы, больше не существовало. В полутора километрах они видели черную обгорелую яму. Никаких следов огромного космического корабля… Казалось, что звездолет полностью испарился. Никто из них не сомневался, что корабль был уничтожен в результате соприкосновения изотопных материалов с антиизотопными вне двигателя. Ничто другое не могло бесследно уничтожить звездолет и лагерь. Но как могло произойти это соприкосновение? На этот вопрос мог ответить только инженер Льетьи, но он погиб.

Было решено идти к станции, построенной на Сетито одной из предыдущих экспедиций. По прямой линии до нее было километров двадцать, но путь этот шел через лес, в котором водились огромные хищные животные.

Дорога была опасной, но другого выхода не было. Приходилось рисковать. Только со станции можно было сообщить на Каллисто о катастрофе и вызвать помощь. Там находилась установка межпланетной связи — бьеньета.

Вьеньонь мог идти сам, если его поддерживали под руку, но Синьяня пришлось нести.

— Быстрее! — торопил Линьг. — Как можно скорее надо уйти отсюда. Местность может быть заражена в результате взрыва.

Бросив последний взгляд на место гибели товарища, пятеро каллистян, неся на руках Синьяня, углубились в лес.

Им предстояло продираться через непроходимую чащу не менее двух суток. У них ничего не было для расчистки пути, даже ножей, одни только голые руки.

Вьеньонь вскоре почувствовал себя так плохо, что не смог идти. Сделали вторые носилки из веток и понесли обоих раненых. Уже через два часа пришлось остановиться на отдых. Прошли всего полтора километра.

— Положение из рук вон плохо, — резюмировал результаты короткого совещания Линьг. — Таким темпом мы не дойдем и в двое суток. Ночью идти нельзя, а день на Сетито короток. Надо лететь на станцию. Может быть, там найдется что-нибудь для расчистки пути. И продукты надо взять.

— А главное, сообщить на Каллисто, — добавил Вьиньинь.

Решили, что двое останутся на месте с ранеными, а двое других слетают на станцию, что не должно было занять много времени.

Полетел Линьг и Ресьинь (крылья Синьяня, по счастью, не пострадали при падении).

Когда они поднялись над лесом и товарищи не могли больше их слышать, Ресьинь сообщил командиру звездолета об истинном положении раненых. До сих пор он скрывал страшную правду главным образом из-за Дьеньи. Изотопный ожог распространялся в организме, и только быстрая помощь могла предотвратить смерть.

Линьг выслушал его внешне спокойно.

— Сколько времени они могут прожить? — спросил он.

— Если на станции найдется хоть что-нибудь из тех средств, которые нужны в этом случае, — ответил Ресьинь, — то все равно не более сорока восьми часов.

— Так быстро от Каллисто до Сетито не долететь, — с горечью сказал Линьг.

Станция межпланетной связи представляла собой небольшой домик, над которым возвышались огромные металлические кольца, вложенные друг в друга. Линьг знал, что на станции Каллисто всегда находится дежурный.

Он послал бьеньету и через сорок минут получил ответ.

Он был таким, как и ожидал Линьг. Помощь могла прийти только через сто восемьдесят часов.

Это означало, что Синьянь и Вьеньонь обречены на неминуемую смерть.

На станции не нашлось никаких орудий, годных для расчистки пути по лесу. Захватив с собой сумку с медикаментами, продукты и маленькую переносную бьеньету и договорившись с Каллисто о времени следующей связи, Линьг и Ресьинь полетели обратно и вскоре присоединились к товарищам.

За оставшиеся часы дня прошли еще пять километров. С наступлением темноты расположились на отдых. Все были измучены, но о сне не могло быть и речи. Все время нужно было находиться в готовности отразить нападение зверей и гигантских птиц.

Как только взошел Рельос, тронулись дальше.

Идти было невероятно трудно, да еще с носилками. Поваленные деревья, кустарник и перепутанные лианы на каждом шагу преграждали дорогу. Приходилось обходить их, а иногда возвращаться назад и искать другой путь. К ночи прошли еще семь километров. Примерно столько же осталось до станции.

Если бы не Ресьинь и его средства, они выбились бы из сил, особенно Дьеньи. Три раза в день врач звездолета давал всем какие-то темные таблетки и заставлял глотать их. Таблетки были совершенно безвкусными, но хорошо поддерживали силы и разгоняли сон.

Вторую ночь в лесу, на случайно встретившейся обширной поляне, с ними не было Линьга. Он улетел на станцию, чтобы следить за сигналами летящего с Каллисто звездолета.

Они все еще надеялись, что помощь каким-то образом придет вовремя.

Раненым становилось все хуже. Ресьиню было ясно, что конец близок.

Ночь была на исходе. Рассвет на экваторе планеты наступал быстро.

Рев и вой кетьров прекратился к утру. Птицы больше не появлялись. Шесть штук было убито ночью.

Находясь на Сетито, каллистяне не расставались с кью-дьелями[18]. Это давало им надежную защиту от птиц, но будет ли действенно их оружие против гигантских кетьров, еще не было проверено на практике. Пока еще ни один зверь не напал на путников.

В течение ночи Линьг несколько раз говорил с товарищами по бьеньетосвязи. Он сообщил им, что экипаж летящего на помощь корабля довел ускорение до максимально возможного предела, но все же раньше чем к утру следующего дня не мог достигнуть Сетито.

— Они напрасно рискуют, — сказал Ресьинь. — Все равно будет поздно.

Предутренний холод становился сильнее.

Ночью, из осторожности, не разжигали костра, но теперь, когда звери и птицы не появлялись больше и не были слышны, Вьиньинь, оставшийся в отсутствие Линьга старшим, разрешил развести огонь.

Сучьев было сколько угодно, и скоро пламя весело заиграло на поляне.

— Вот уж не думала, что мне придется когда-нибудь отогреваться теплом огня, — сказала Дьеньи. — О кострах я только читала в книгах.

— Скоро прилетит Линьг, — сказал Вьиньинь. — И мы пойдем дальше, в последний переход.

— Это еще вопрос, будет ли он последним, — отозвался Ресьинь. — Кто может знать, каков лес впереди.

Раздалось мелодичное гудение. Экран портативной бьеньеты замерцал синеватым светом. Появилось уменьшенное, но отчетливо видное лицо Линьга. Все сразу заметили, что их командир чем-то сильно возбужден.

— Друзья! — сказал Линьг, и его голос звучал взволнованно и радостно. — Я только что говорил с Диегонем!

НЕОЖИДАННОЕ СПАСЕНИЕ

Трудно представить эффект, произведенный этим сообщением.

— С каким Диегонем? — воскликнули все трое.

Дьеньи на мгновение показалось, что Линьг говорит об ее отце.

— С командиром межзвездного корабля, с кем же еще! — радостно ответил Линьг. — Они летят к нам!

— Летят к нам?!

— Подлетают к Сетито. Диегонь сказал, что они перехватили наше сообщение о катастрофе и повернули звездолет к Сетито. Ждите на месте. Я должен давать Диегоню пеленг.

— Далеко они? — спросил Ресьинь, но экран погас и ответа не последовало.

— Очевидно, очень близко, — сказал Вьиньинь, — раз дело дошло до пеленга.

— Но это значит… — начала Дьеньи.

— Да! — звенящим голосом ответил Ресьинь. — Да, Дьеньи! Это значит, что Вьеньонь и Синьянь останутся живы. На корабле Диегоня должны быть средства оказания помощи в любом мыслимом случае. Но прилетят ли они вовремя? Успеют ли?

— Успеют, — уверенно сказал Вьиньинь. — Я хорошо помню описание корабля Диегоня. На нем очень маломощная станция. Ведь тогда техника бьеньетосвязи только нащупывала пути межпланетных передач. Экипаж корабля может принимать бьеньеты, но сам не может посылать их далеко. Если Линьг разговаривал с Диегонем, то это значит — звездолет совсем рядом.

Усталости от бессонной ночи как не бывало. Они с нетерпением ожидали следующего сообщения Линьга. Было досадно, что нельзя самим слышать, как он давал пеленг космическому кораблю. Их переносная бьеньета имела жестко ограниченный диапазон.

Вьеньонь и Синьянь продолжали спать и не знали о радости, переполнившей сердца их товарищей, не знали, что их собственное спасение близко.

Рассвет приближался. Облака, плотной пеленой затянувшие небо, посветлели и начали расходиться. На востоке виднелась чистая голубая полоса, предвещавшая ясный день. Порывистый ветер, дувший всю ночь, почти совсем прекратился, и в лесу стояла полная тишина. Долгожданное сообщение, наконец, пришло. Засветился экран, и на нем появилось лицо Линьга.

— Звездолет Диегоня, — сказал он, — находится в атмосфере Сетито. Он летит прямо на станцию, строго по пеленгу. Следите за западной стороной.

Быстро рассветало; вот-вот появится над горизонтом диск Рельоса, но западная сторона неба, видная над верхушками леса, была еще совсем темной.

С глубоким волнением трое каллистян ожидали появления легендарного корабля. Одиннадцать лет[19] все население Каллисто думало и говорило о нем, о двенадцати смелых людях, впервые в истории отважившихся покинуть планетную систему Рельоса и направиться к соседней звезде в поисках жизни. Одиннадцать лет каллистяне ждали их возвращения, и вот они вернулись, вернулись спасителями попавших в беду товарищей.

Это был прекрасный финал подвига!

И вот далеко-далеко на облаках появился свет. Сначала он казался точкой, нужно было ожидать его, чтобы заметить, потом стал быстро приближаться и увеличиваться в яркости. Круглое светлое пятно двигалось прямо на поляну.

— Звездолет летит выше облаков, — сказал Вьиньинь. — Его прожектор освещает их сверху.

Ослепительно блеснуло, и длинный прямой луч упал на землю. Космический корабль опустился под облака.

В это мгновение лучи восходящего Рельоса коснулись неба над лесом. Сразу стало совсем светло, и трое каллистян увидели, как из облаков плавно показался и засверкал белый шар.

Его внешний вид был им хорошо известен по бесчисленным описаниям, рисункам и фотографиям. Ярко освещенный Рельосом, весь на виду, звездолет летел прямо на них, постепенно опускаясь. Прожектор погас.

Они услышали сильный, стремительно приближающийся шум, точно внезапная буря налетела на лес.

Минуту спустя ураганный ветер обрушился на поляну.

Опрокинутые на землю, трое каллистян не успели увидеть, как пронесся над ними гигантский корабль. Когда они поднялись на ноги, потревоженный лес шумел уже где-то далеко на востоке.

Ошеломленные падением, они все же сразу вспомнили о раненых, лежавших на земле, и бросились к ним.

— Теперь вы не умрете, дорогие, — говорил Ресьинь, осторожно снимая лепестки, прилипшие к лицам спавших товарищей.

Дьеньи подняла упавшую бьеньету и осмотрела ее.

— В порядке, — с удовлетворением сказала девушка.

— Ну вот и хорошо, — отозвался Вьиньинь, с беспокойством наблюдавший за ней. — Линьг не замедлит сообщить нам о приземлении корабля.

Он еще говорил, когда раздался мелодичный гудок вызова. Появилось лицо Линьга.

— Звездолет опустился в километре от станции, — сказал он. — Сейчас я полечу к нему. Не покидайте поляны. Скоро будем у вас.

— Скорее бы! — вздохнул Ресьинь, когда экран погас.

Теперь, когда помощь была так близка, ему казалось, что она опоздает. Он с тревогой всматривался в лица раненых.

День уже вступил в свои пава. Половина неба очистилась от облаков, и лучи Рельоса разогнали ночной холод.

Хотя Сетито находилась гораздо дальше от Рельоса, чем Каллисто, для каллистян, одетых в меховые комбинезоны, было достаточно тепло. Человек Земли чувствовал бы себя совсем хорошо; температура воздуха была не меньше двадцати градусов выше нуля.

Но трое каллистян, находившиеся на поляне, не подозревали даже о существовании Земли.

Ждать пришлось всего полчаса.

Как раньше они смотрели на запад, ожидая появления звездолета, так теперь все трое не спускали глаз с восточной стороны, откуда должны были появиться Линьг и закончившие на Сетито свой межзвездный полет отважные звездоплаватели.

— Кто из них прилетит к нам? — ни к кому не обращаясь, спросила Дьеньи.

— Вероятно, Диегонь и, разумеется, Синьг, — ответил Ресьинь. — А может быть, и еще кто-нибудь. Скоро, Дьеньи, вы увидите своего деда.

— Я так мечтаю его увидеть, — сказала Дьеньи.

Пять точек появились вдали, быстро приближаясь к поляне.

Прилетевшие опустились метрах в двадцати от потухшего костра и, сняв крылья, направились к ожидавшим их каллистянам, взволнованным этой необычайной встречей на необитаемой планете.

Дьеньи вдруг схватила и сжала руку Ресьиня.

— Кто это? — прошептала она.

Но Ресьинь и Вьиньинь сами уже увидели и замерли от удивления и неожиданности.

Впереди, рядом с Линьгом, шел врач звездолета Синьг, а рядом с ним…

Одетый в легкий, совсем не подходящий к климату Сетито костюм невиданного покроя, к ним подходил невысокого роста человек с бледно-розовым, почти белым лицом. У него были светлые волнистые волосы. Черты лица, похожие на черты каллистян, казались более мелкими и не такими резкими. Необычайного разреза, широко открытые глаза были синего цвета. Красные губы улыбались. Его руки, видные из рукавов коричневой кожаной рубашки, были, как и лицо, светлыми.

Немного позади шли Мьеньонь и Бьяининь. Диегоня не было среди прилетевших.

Ресьинь и его товарищи готовились восторженно встретить прославленных звездоплавателей, с нетерпением ждали момента, когда, наконец, увидят их. И вот долгожданные члены легендарного экипажа здесь, перед ними, а они внезапно потеряли способность говорить и двигаться. Появление загадочного незнакомца так поразило их, что они смотрели только на него, забыв обо всем на свете.

Голос Синьга вывел их из состояния оцепенения.

— Поздоровайтесь же с нами, — сказал он. — И обнимите нашего гостя. Его зовут Петр Широков. Он с далекой прекрасной планеты, которую нам посчастливилось найти. Его товарищ остался на корабле и ждет вас.

«Их двое, этих странных людей, — подумала Дьеньи. — Они жители другого мира!»

Все трое сразу поняли смысл услышанного, все огромное значение слов Синьга.

Каллистяне давно отказались от мысли, что только на их планете существует разумная жизнь. На планете Кетьо они видели таких же, как они сами, людей, правда, стоявших еще на низкой ступени, наделенных развивающимся разумом. Было несомненно, что в просторах Вселенной существует бесконечное количество планет, несущих на себе жизнь. Но им казалось, и наука подтверждала это, что Мьеньи слишком холодная звезда, чтобы на ее планетах могла развиться жизнь, подобная каллистянской. Подавляющее большинство ученых Каллисто считало, что экспедиция Диегоня вернется ни с чем. Только он сам и одиннадцать его товарищей верили, что у Мьеньи они найдут разумную жизнь, и с этим убеждением отправились в свой далекий путь.

И вот они оказались правы!

Под лучами Рельоса, на поляне девственного леса Сетито, перед тремя каллистянами стоял человек, ничем не напоминавший диких обитателей Кетьо.

Он был другим существом, не похожим на каллистян ростом, цветом кожи, глаз, губ, но это был высокоразумный обитатель неизвестной им планеты, живущей под светом Мьеньи.

Трое каллистян чувствовали глубокую радость, что им первым выпала счастливая судьба приветствовать посланцев планеты, даже названия которой они еще не знали.

Все трое одновременно сделали шаг навстречу синеглазому пришельцу.

Он улыбнулся и сказал на чистом каллистянском языке, чуть твердо выговаривая слова:

— Здравствуйте, друзья! Приветствую вас от имени человечества Земли, пославшего нас к вам. Диегонь и его товарищи прилетели на Землю и познакомились с нашей жизнью. Теперь мы направляемся на Каллисто, чтобы познакомиться с вашей. Я знаю, что нас ждет дружеский прием. Еще раз здравствуйте, друзья!

— Пожмите ему руку, — сказал Синьг. — На их родине такой обычай.

— Зачем? — сказал Широков. — На Каллисто другой обычай, и я буду придерживаться его.

Он обнял Ресьиня, стоявшего ближе всех, и провел пальцами по его лбу. Взволнованный врач ответил тем же.

Широков повернулся к Дьеньи. Уже подняв руки для обьятия, он вдруг опустил их, пристально всматриваясь в черты лица стоявшего перед ним стройного молодого каллистянина, одетого в такой же серый комбинезон с красным мехом на воротнике, как и другие. Он не мог сказать почему, но лицо Дьеньи показалось ему знакомым.

— Вы женщина? — спросил он.

— Да, — удивленно ответила Дьеньи.

— Тогда, — сказал Широков, — я особо приветствую вас, первую женщину Каллисто, которую я увидел.

Дьеньи обняла его. Нежное прикосновение ее пальцев глубоко взволновало Широкова. Неожиданно для себя он взял ее руку и поцеловал.

— На Земле есть такой обычай, — пояснил он, видя удивление не только новых, но и старых своих друзей.

Он был смущен своим поступком. Чем-то далеким и почти забытым повеяло на него. Он вспомнил свою мать, единственную женщину, руку которой он целовал в детстве. Лицо Дьеньи, чуждое ему — человеку Земли, вдруг показалось родным и милым.

— Ваше лицо, — сказал он, чтобы скрыть свое смущение, — кого-то мне напоминает.

— Меня зовут Дьеньи, — сказала девушка. — Я внучка человека, которого вы хорошо знаете.

— Кого же?

— Рьига Диегоня.

Этот ответ поразил не только Широкова, но и Синьга, Бьяининя и Мьеньоня.

— Внучка Диегоня? — одновременно переспросили все четверо.

Широков понял, почему ее лицо показалось ему знакомым. Он даже удивился, что сам не догадался, кто перед ним. Поразительное сходство теперь бросалось в глаза.

— Диегонь никогда не говорил нам о вас, — сказал Мьеньонь.

— Он сам не знает о моем существовании, — улыбнулась Дьеньи.

— Чья вы дочь?

— Вьега Диегоня.

— Замечательный сюрприз нашему командиру, — сказал Бьяининь.

Пока Широков знакомился с тремя каллистянами, Синьг не терял даром времени. Он достал небольшой аппарат и установил его на земле возле Синьяня.

— Надо обнажить место ожога, — сказал он.

Ресьинь и Линьг принялись помогать ему. Меховой комбинезон был расстегнут, а одежда под ним разрезана. Раздеть раненого они не решились, так как для каллистянина воздух был слишком холодным. Один Широков не чувствовал холода.

На черной груди Синьяня резко выделялись серые пятна.

— Ожог проник очень глубоко, — сказал Синьг. — Если бы мы опоздали… А другие ожоги есть? — перебил он сам себя, обращаясь к Ресьиню.

— Есть на ногах, но наиболее опасны эти.

Синьг включил аппарат. Серые пятна внезапно превратились в зеленые.

Широков, позабыв о новых знакомых, внимательно следил за процессом. Он уже достаточно знал о медицине Каллисто и разбирался в лечебных аппаратах, но видеть их в действии ему не приходилось, кроме того далекого случая, когда Синьг, в его присутствии, удалял из тела Вьеньяня пули Ю Син-Чжоу. Как давно это было! Каким чудесным казался тогда прибор Синьга земным медикам, и каким простым оказался он, когда Синьг объяснил его устройство и принцип работы.

Стоя в отдалении, вместе с другими каллистянами, чтобы не мешать врачам, Дьеньи не спускала глаз с лица Широкова.

«Так вот как они выглядят, — думала девушка. — Похожи и не похожи на нас. Белые каллистяне. Как хорошо, что мои опасения не оправдались».

Дьеньи была молода, впечатлительна и склонна к мечтательности. С раннего детства от своего отца она слышала бесконечные рассказы о звездолете, улетевшем к далекой звезде, и о его командире. Все дети Каллисто знали имена отважных звездоплавателей, и Дьеньи радовалась и гордилась тем, что один из них ее дед. Она любила мечтать о времени, когда звездолет вернется.

Дьеньи часто представляла себе неизвестную планету, которую найдет ее дед, и обитателей этой планеты. В ее детском воображении они рисовались во всем подобными каллистянам.

Шло время; ребенок превратился в девушку, но мечты о людях иного мира по-прежнему волновали Дьеньи. Думать о них стало ее привычкой.

Она сама стала астронавтом, увидела обитателей Кетьо, но они никак не могли служить воплощением ее мечты.

Наивные детские представления сменились знаниями взрослого человека. Дьеньи уже не думала, что жители другой планетной системы обязательно должны быть копиями каллистян. Она знала, что формы жизни бесконечно разнообразны. Но увидеть своими глазами «человека Мьеньи» оставалось ее затаенной мечтой.

Пусть даже это существо окажется совсем не похожим на каллистян, но обладающее разумом, а следовательно родственное.

И вот совсем не так, как она ожидала, мечта стала явью. «Человек Мьеньи» перед ней, и формы его тела совсем не причудливы, а самые обычные. И его белое лицо даже своеобразно красиво.

«Какие странные у него глаза! Синие, как небо Сетито. И как широко открыты… А губы красные. Как странно! Наверное, это потому, что кожа на них тонка и просвечивает кровь».

Она вспомнила, как эти губы коснулись ее руки. Они были нежны и мягки.

«Какой удивительный обычай — касаться губами руки женщины! Моя рука, наверное, показалась ему грубой».

Она посмотрела на руку Широкова. Рука была почти белая и чуть ли не прозрачная.

Дьеньи вдруг захотелось коснуться этой руки своими губами. Горячая волна крови прилила к ее лицу, и щеки девушки посерели.

Она ничего не знала о поцелуе. Даже такого слова не было на каллистянском языке.

Широков чувствовал на себе взгляд Дьеньи. Ему хотелось, чтобы она отвернулась, перестала его рассматривать. В ее глазах он, вероятно, выглядит уродом. Ведь она привыкла к черному цвету и резким, определенным чертам лица.

За эти годы Широков и Синяев настолько пригляделись к каллистянам, что перестали замечать разницу между собой и ими. Но они помнили, какими необычайными казались каллистяне в первые дни их пребывания на Земле.

Ей, этой девушке с Каллисто (то, что Диегонь не знал о ее существовании, доказывало, что Дьеньи очень молода), должен казаться странным цвет его кожи. Белое лицо, красные губы, синие глаза, — Широков впервые подумал, что такое разнообразие красок может производить неприятное впечатление.

«Ну что ж! — решил он. — Пусть смотрит. Надо привыкать к этому. На Каллисто все будут нас рассматривать».

Он нахмурился и, не обращая больше внимания на Дьеньи, сосредоточенно наблюдал за операцией.

Синьг медленно вращал маленький диск на корпусе аппарата, усиливая, как знал Широков, невидимый поток нейтронных частиц. Зеленый цвет места ожога постепенно темнел, переходя в фиолетовый. Это продолжалось около часа.

— Теперь второй, — сказал Синьг.

Та же процедура была проделана над Вьеньонем.

Пораженные места покрыли толстым слоем остро пахнувшей мази и забинтовали. Оба раненых все еще не проснулись.

— Теперь все в порядке, — сказал Синьг, вставая. — Окончательную обработку произведем на звездолете.

Не задерживаясь, тронулись в путь. Раненых несли по очереди.

Мьеньонь и Дьеньи шли впереди, расчищая дорогу, уничтожая препятствия «лучами» ультразвука.

Звери и птицы не показывались. Только один раз донесся издалека рев и вой кетьра.

Наконец вышли из лесу, и перед ними открылась равнина, уходящая за горизонт. Впереди была видна станция, стоявшая на невысоком холме, а справа от нее — белый шар космического корабля.

Над ним летало несколько членов экипажа, ожидавших появления из леса своих товарищей. Как только они показались, четверо направились в их сторону, быстро приблизились и опустились возле них на землю. Это были Диегонь, Вьеньянь, Леньиньг и Синяев.

Прежде чем приветствовать своих соотечественников, Диегонь обратился к Синьгу с вопросом о раненых.

— Они вне опасности, — ответил врач корабля.

Дьеньи сразу узнала Диегоня. Она смотрела только на него, не видя даже Синяева, на котором сосредоточилось внимание ее спутников.

В их доме на Каллисто всюду были скульптуры Диегоня, и Дьеньи хорошо знала суровые и резкие черты его лица. И вот он перед ней, постаревший, еще более суровый, чем на портретах, но с тем же родным лицом.

Она стояла немного в стороне от других, и Диегонь, поздоровавшись с Ресьинем и Вьиньинем, подошел к ней последней.

— Я рад видеть столь юную представительницу нашей науки, — ласково сказал он, обнимая ее.

Дьеньи прижалась лицом к его груди. Ее руки остались опущенными, и Диегонь почувствовал, как сильно дрожит все ее тело от непонятного ему глубокого волнения.

Он заметил внезапно наступившее молчание и оглянулся на своих спутников.

Никто не смотрел в их сторону. Каллистяне и оба человека с Земли, словно намеренно, отвернулись.

Еще не догадываясь о причине такого поведения товарищей, Диегонь осторожно, но решительно поднял рукой ее голову и внимательно всмотрелся в черты ее лица.

— Как вас зовут, девушка? — спросил он, уже не сомневаясь в том, какой последует ответ. Эти черты были ему слишком хорошо знакомы.

— Дьеньи Диегонь, — ответила она и еще сильнее прижалась к нему.

НА МЕЖПЛАНЕТНОЙ СТАНЦИИ

Здание стояло на холме, склоны которого были искусственно срезаны, очевидно для того, чтобы сделать невозможным доступ на него огромным животным Сетито. Наверх вела узкая лестница, высеченная в каменистом грунте.

Станция была построена без всяких украшений, в форме голубого куба. На каждой стене было два окна, высоких, но очень узких, напоминавших скорее щели, чем окна, без рам и стекол.

Линьг объяснил, что это сделано для защиты оборудования от птиц, которые могли проникнуть внутрь, если бы окна были широкими. «Станция, — сказал он, — построена давно и потому имеет окна. Такая же станция на Кетьо, построенная позже, без каких-либо отверстий». «Значит, она освещается искусственно?» — спросил Синяев. — «Нет, ее стены прозрачны».

Огромные кольца, диаметром не меньше пятидесяти метров, тускло блестевшие под лучами Рельоса, непонятно как держались над плоской крышей.

Широков и Синяев с интересом рассматривали эти кольца и самый дом. Это была первая увиденная ими в жизни межпланетная «радиостанция», и они не могли смотреть на нее без волнения, думая о сверхмощных «генераторах», которые посылали свои «волны» на столь исполинское расстояние, делали возможным разговор между планетами.

И кроме того, это было не радио, а что-то совсем иное, основанное на других принципах.

Станция бьеньеты была вершиной современной каллистянской техники. До старта звездолета Диегоня, двадцать два года тому назад (одиннадцать лет по каллистянекому счету), на соседних с Каллисто планетах таких станций еще не было. Диегонь, Мьеньонь и их товарищи, так же как люди Земли, видели ее в первый раз.

— Вероятно, — спросил Широков, — разговор возможен только тогда, когда между Каллисто и Сетито кратчайшее расстояние?

— Нет, это не имеет значения, — ответил Линьг. — Разговор возможен всегда, за исключением тех случаев, когда Сетито и Каллисто находятся на одной линии с Рельосом, по разные стороны от него. Тогда бьеньеты дойти не могут. Но мы учитываем это обстоятельство, и экспедиции организуются, только когда связь бесперебойна.

— Почему не могут? — спросил Синяев.

— Потому, что поле Рельоса очень мощно.

— Поле гравитации?

— Да, разумеется.

Синяеву этот ответ дал многое. Он уже смутно подозревал, на чем основываются передачи сообщений с планеты на планету. Наука Земли вплотную подошла к раскрытию тайны тяготения и уже достоверно знала, что энергия гравитации распространяется почти мгновенно, неизмеримо быстрее энергии света.

— С какой скоростью идет передача? — спросил он, желая окончательно убедиться, что догадка верна.

На лице Линьга появилось странное выражение. Он словно смутился. Казалось, ему чего-то стало стыдно.

— Мы знаем, — извиняющимся тоном ответил он, — что передача должна проходить мгновенно. Но она почему-то задерживается. Скорее всего, в этом виноваты аппараты связи. Передача доходит только вдвое быстрее луча света. А у вас? — спросил он, понижая голос.

«Так вот почему он смутился, — подумал Синяев. — Ему стало неловко за „отсталость“ техники Каллисто. Он думает, что мы достигли большего».

Он чуть не рассмеялся. Технике его родины еще далеко до бьеньеты каллистян.

На вопрос Линьга Синяев ничего не ответил и задал встречный вопрос:

— Что вам дают экспедиции на соседние планеты?

— Каждая планета развивается своим путем, и изучение этих путей — благодарная задача. Легче понять пути развития нашей планеты. В этом вопросе еще много неясного.

Линьг, Ресьинь, Вьиньинь и Дьеньи после первого, вполне понятного и естественного удивления ничем не выказывали любопытства, которое должны были вызывать в них люди Земли. Отношения сразу стали простыми. Широков подумал, что деликатность свойственна не только экипажу звездолета, но является общей чертой характера каллистян, чертой, воспитанной в них коммунистическим строем их жизни. Назойливое любопытство, очевидно, было им чуждо.

«А Дьеньи, — вспомнил он. — Она так настойчиво рассматривала меня в лесу. Значит, женщины Каллисто более любопытны, чем мужчины».

Но он тут же отверг этот вывод. Поведение Дьеньи имело какую-то особую причину.

Широков уже привык, что каллистяне всегда с полной откровенностью высказывали свои мысли. Он был уверен, что Дьеньи ответит ему с такой же откровенностью, и он решил спросить ее при первом удобном случае.

Они подошли к самому холму и остановились у подножия лестницы.

По обе стороны входа стояли две статуи — вернее, барельефы, высеченные на поверхности круглых столбов, от которых начиналась лестница. Столбы были около трех метров высотой.

Широков и Синяев знали, что самым распространенным на Каллисто видом искусства была скульптура.

— Давно они тут стоят? — спросил Диегонь.

— Поставлены пять лет тому назад.

— Вы были на Сетито раньше? — спросил Широков.

— Был два раза, — ответил Диегонь. — Но этих статуй, так же как и этих колец, — он кивнул на крышу, — тогда еще не было.

— Что помещалось тогда в этом доме?

— Ничего. Просто дом отдыха экипажей.

Синяев внимательно рассматривал барельефы. Каменные черты одного из каллистян показались ему знакомыми. Он вгляделся пристальнее.

— Кажется, это вы? — обратился он к Мьеньоню.

— Вы не ошиблись, — ответил инженер. — Это действительно я. Дело в том, что я был в числе четырех членов экипажа звездолета, первым посетившего эту планету. Чья это работа? — спросил он, повернувшись к Линьгу.

Тот назвал имя. Оно было, конечно, совершенно неизвестно Широкову и Синяеву, но, очевидно, хорошо известно каллистянам.

— Вот как! — сказал Мьеньонь. — Не знал, что удостоился такой чести.

— Это еще вопрос, — сказала Дьеньи, — кто удостоился чести: вы или автор памятника.

Мьеньонь улыбнулся.

— Вы слишком высоко ставите нас, — сказал он.

— Разве можно поставить вас выше, чем вы стоите? — возразила Дьеньи.

— Давайте поднимать раненых. — Мьеньонь уклонился от дальнейшего разговора на эту тему.

«Интересно, — подумал Широков, — сохранилось ли у каллистян чувство тщеславия? Общественный строй их жизни как будто не оставляет для него никакой почвы».

Диегонь ласково посмотрел на внучку.

— Энтузиастка! — сказал он. — Вам самой надо слетать на Зьемьлю[20].

Дьеньи ничего не ответила.

Широкову все больше и больше нравилась эта девушка.

Чем-то неуловимым она напоминала ему ту, которая была его невестой и умерла, не успев стать женой.

Синьяня и Вьеньоня осторожно подняли по лестнице. Они продолжали спать, их лица были неподвижны и безучастны.

Вслед за несшими носилки поднялись остальные.

Лестница оканчивалась у самой двери. Правда, в первый момент ни Широков, ни Синяев никакой двери не увидели. Стена казалась такой же, как во всех других местах. Но Линьг нажал на едва заметную кнопку, и часть стены сдвинулась с места, отошла немного назад и поднялась. Образовался проход шириной не больше полуметра. Носилки из веток не могли пройти через эту дверь. Каллистяне на руках внесли раненых внутрь. За ними прошел Синьг.

— Почему дверь так узка? — спросил Широков.

— Для защиты от летающих животных, — ответил Вьиньинь. — На Сетито их много. Птица может налететь на дверь и случайно нажать на кнопку. Ведь мы прилетаем сюда нечасто.

— Внимание! — раздался голос Дьеньи. — Гисельи!

Все поспешно обернулись.

Со стороны леса к холму приближались огромные крылатые существа. Их было не менее пятнадцати.

— Старые знакомые! — сказал Мьеньонь.

Гисельи быстро подлетали. Их перепончатые крылья издавали шелестящий звук. Даже среди дня светились на тупых мордах зеленые глаза. Уродливые тела, с длинными, несколько раз согнутыми ногами, на концах которых были видны острые когти, достигали в длину трех метров. Не то звери, не то птицы — гисельи летели не прямо, а порывистыми зигзагами, судорожно метаясь из стороны в сторону.

— Сегодня ночью мы убили шесть штук, — сказала Дьеньи.

Она первая достала оружие. Широков, наблюдавший за нею, не заметил ни малейшего признака страха или волнения. Эта девушка, едва вышедшая из детского возраста, вела себя так же спокойно, как мужчины, только что вернувшиеся из звездного рейса.

Ее спокойствие было неприятно Широкову.

«Если бы она проявила женскую слабость, — подумал он, — то стала бы больше похожа на девушек Земли».

Вслед за каллистянами, очевидно решившими не прятаться от гиселий внутри станции, Широков и Синяев достали пистолеты.

Перед тем как выйти из корабля на землю Сетито, Диегонь предложил им кью-дьели, но они отказались, предпочитая привычное земное оружие, которое, в числе прочих вещей, оказалось в их багаже. Кто и зачем положил его в чемоданы, они не знали. Но теперь пистолеты пригодились.

Гисельи приближались. Вот-вот раздадутся выстрелы и протянутся навстречу хищникам огненные нити кью-дьелей. Но птицы внезапно круто повернули в сторону и направились к белому шару звездолета. Может быть, они испугались такого количества людей?

— Нет, — ответил Мьеньонь на вопрос Синяева, — гисельи ничего не боятся. Кто их знает, почему они передумали.

На вершине корабля виднелась крохотная фигурка кого-то из экипажа.

— Видит ли он их? — тревожно сказал Диегонь.

— Наверное, видит.

Гисельи все ближе подлетали к шару, где все так же стоял одинокий человек.

— Почему он не спускается вниз? — топнув ногой, сказал Диегонь. — Их слишком много. Ему не справиться со всеми.

Синяев достал из чехла сильный бинокль и поднес его к глазам.

— Это, кажется, Ньяньиньг, — сказал он. — Он что-то рассматривает на той стороне и стоит спиной к птицам.

Но если Ньяньиньг не видел опасности, то должен был услышать шум крыльев. Никаких признаков, что он знает о птицах и готов отразить нападение, не было заметно.

— Идите вниз! — крикнула Дьеньи, точно инженер мог услышать ее на таком расстоянии.

— Ваше бесшумное оружие здесь бесполезно, — сказал Широков. — Попробуем наше.

Он поднял пистолет и три раза выстрелил в воздух.

— Обернулся, — сказал Синяев.

Было видно, как Ньяньиньг метнулся к люку подъемной машины. Едва он скрылся, гисельи пролетели над самой вершиной шара. Синяев видел в бинокль, как одна из птиц ударилась о кессиндовую поверхность.

— Еще секунда промедления, — сказал он, опуская бинокль, — и она схватила бы его.

— Спасибо, Петя, — сказал Диегонь.

— Каллистяне во всем избегают шума, — засмеялся Широков. — Но иногда шум может оказаться полезным.

— Кетьр! — воскликнула Дьеньи.

— Так вот он на что засмотрелся! — сказал Линьг.

Зверь только что показался из-за корабля. По-видимому, он обходил его кругом, рассматривая незнакомый предмет. Благодаря тому, что кетьр находился возле корабля, размеры которого были хорошо известны людям, они смогли составить ясное представление о размерах животного.

— Чудовище! — сказал Синяев.

Ничего другого и нельзя было сказать. Зверь, не менее шести метров в высоту и двенадцати в длину, вполне заслуживал названия чудовища. Даже рядом со звездолетом он казался огромным. Темно-серая туша на неимоверно толстых коротких ногах, казалось, не шла, а ползла по равнине. Раздвоенный хвост волочился по земле. Непропорционально тонкая шея оканчивалась маленькой головой, которую нельзя было рассмотреть на таком расстоянии даже в бинокль. Обнаженное, без шерсти, тело кетьра тускло блестело.

— Я во что бы то ни стало хочу увидеть его вблизи и сфотографировать, — сказал Широков. — Когда еще выпадет случай встретить живого бронтозавра?[21]

В возбуждении он даже не заметил, что говорит по-русски. Бьяининь перевел его слова.

— Откуда вы хотите его снять? — спросил Линьг.

— С корабля, — ответил Широков.

Он поспешно стал надевать крылья. Фотоаппарат висел у него на плече, и за время короткого пребывания на Сетито было сделано уже много снимков.

— Я не пущу тебя одного, — сказал Синяев.

— Только не вздумайте опускаться на землю, — предостерег их Диегонь. — Кетьр очень опасен и, несмотря на внешнюю неуклюжесть, может бегать очень быстро.

— Мы будем об этом помнить, — ответил Синяев.

— Может быть, лучше не надо? — сказала Дьеньи, и Широков вдруг вспомнил, что точно такие же слова сказал ему Куприянов в тот памятный день, когда он впервые собирался лететь на крыльях вместе с каллистянами, после их выхода из шара на поле под Курском.

Где сейчас Михаил Михайлович? Жив ли он? Вспоминает ли о нем?..

— Осторожнее, — тихо прибавила Дьеньи, и в узких прорезях ее темных глаз Широкову почудился мелькнувший огонек.

— Кетьр же не летает, — ответил он. — Какая же может быть опасность? А гиселий давно уже не видно.

Они сразу включили полную скорость, опасаясь, что зверь отойдет от звездолета и тогда окажется на снимке слишком мелким. Расстояние в один километр, отделявшее корабль от холма, преодолели за одну минуту.

С близкого расстояния кетьр казался еще более неуклюжим, чем издали. Они хорошо рассмотрели его морщинистую, как у земного слона, голую кожу и странно маленькую плоскую голову.

— Настоящий бронтозавр! — крикнул Широков.

Синяев кивнул головой.

Кетьр, очевидно, услышал. Он поднял голову, и они увидели его злые глаза, так же, как у гиселий, горевшие зеленым огнем.

Опустившись на вершину шара, Широков поспешно снял крылья и взялся за аппарат. Кетьр был виден отсюда как на ладони.

Снимок за снимком Широков использовал всю пленку. Жалеть не приходилось, — такой случай мог никогда не повториться.

— Ну вот и все! — облегченно вздохнул он, щелкнув последний раз затвором и сняв, через телеобъектив, морду зверя. — Жаль, что нет киноаппарата.

Но, оглянувшись, он никого не увидел позади себя. Синяев исчез. Его крылья лежали у люка подъемной машины.

«Пошел за камерой», — обрадовался Широков.

Кетьру, очевидно, надоел корабль. Он медленно повернулся и пошел к лесу, не оборачиваясь.

— Он не считает нас опасными для себя, — сказал Синяев, снова появляясь наверху в сопровождении Ньяньиньга. — Отойди немного!

У него в руках была кинокамера.

Пять минут, пока кетьр не отошел слишком далеко, Синяев непрерывно снимал его.

— Теперь на Земле увидят, как он ходит, — удовлетворенно сказал он. — Жалко, что гисельи не попали на пленку.

— Спасибо! — сказал Ньяньиньг, обнимая Широкова. — Это вы спасли меня.

— Как это вы чуть не прозевали?

— Меня поразило появление кетьра, — пояснил инженер. — Я его никогда раньте не видел.

Они втроем вернулись на холм.

Широков и Синяев еще не были внутри станции. Они с интересом рассматривали внутреннее убранство первого каллистянского дома, увиденного ими не на рисунке. Но обстановка была очень простой и ничего нового для себя, кроме, разумеется, аппаратов бьеньеты, они не увидели.

В доме было три комнаты. Одна из них была жилой, и в ней находились сейчас Вьеньонь и Синьянь. Во второй помещались агрегаты, дающие бьеньетоэнергию, а в третьей — приемные и передающие устройства.

Диегонь попросил Линьга вызвать Каллисто.

Пока устанавливалась связь, а это отнимало около двадцати пяти минут, Ньяньиньг слетал на корабль, и вскоре весь экипаж собрался на станции. Все хотели присутствовать при разговоре.

Пришел ответ. Далекая каллистянская станция запрашивала о здоровье раненых. Там еще не знали о прилете на Сетито корабля Диегоня и думали, что вызывает Линьг.

Диегонь посмотрел на Мьеньоня. Эти два каллистянина удивительно хорошо понимали друг друга. Так и на этот раз Мьеньонь ответил на безмолвный вопрос Диегоня только глазами.

— Да, — сказал Диегонь. — Так будет лучше. Передавайте! — обратился он к Линьгу.

Широков и Синяев подошли ближе. С приемом бьеньет они были уже знакомы, но как осуществлялась передача, они еще не знали.

Перед креслом, в котором сидел Линьг, помещался большой, наклонно расположенный диск, сделанный как будто из черного стекла. Как только Линьг повернул маленькую рукоятку, цвет диска сразу стал синим.

Линьг взял в руку длинную трубочку с шариком на одном конце и металлическим острием на другом. Шарик был прозрачен, и от него отходил тонкий гибкий провод.

Этим острием Линьг стал вычерчивать на диске ломаные линии бьеньеты. Несколько секунд они оставались видны на синей поверхности, потом исчезали. Внутри шарика что-то потрескивало, и временами появлялись вспышки.

Каждую фразу передавали по три раза.

— «Космический корабль, — диктовал Диегонь, — вернулся от Мьеньи. Бьеньета Линьга была нами перехвачена.

Звездолет повернул к Сетито. Оба раненых спасены. Ждем прилета спасательной экспедиции и с нею вместе вылетим на Каллисто. Все члены нашего экипажа здоровы. Диегонь».

Широков ясно представлял себе, какое впечатление произведет эта бьеньетограмма на родине звездоплавателей. Он видел, что Диегонь сильно волновался, его голос заметно дрожал.

Каллистяне не проронили ни слова и не двинулись с места все двадцать пять минут, отделявшие передачу от ответа с Каллисто. И вот, быстро и явно нервно, побежали линии по экрану.

«Спешу передать всем радостную весть, — говорил неизвестный оператор на станции Каллисто. — Приветствуем вас. Благодарим за спасение пострадавших».

Текст бьеньеты прошел по экрану только один раз. Очевидно, передававший ее каллистянин настолько взволновался, что забыл повторить и даже не назвал своего имени.

Почти тотчас же экран засветился снова. Побежали линии.

— «Экипаж звездолета, — читал Линьг, — приветствует героев Вселенной. Гесьянь». Это имя командира корабля, летящего к нам на помощь, — пояснил он.

На спасательном корабле следили за бьеньетами с Сетито и «слышали» разговор Диегоня с Каллисто.

— «Поняли. Ждем вас», — ответил Линьг.

Только погас экран, как Каллисто снова начала передачу.

«Дорогие друзья! — гласила бьеньета. — Рад, что нахожусь на станции и могу первым приветствовать ваше возвращение. Прошу кратко передать: оправдались ли ваши предположения? Нашли ли вы у Мьеньи жизнь? Женьсины».

Диегонь снова посмотрел на Мьеньоня и улыбнулся.

— Этого следовало ожидать, — сказал он. — Придется сказать сейчас.

Широков понял, о чем безмолвно договорились Диегонь с Мьеньонем полчаса тому назад. Они хотели не сообщать пока о людях Земли.

— Передавайте! — решительно сказал Диегонь. — «Дорогой друг! Предположения полностью подтвердились. Мы нашли у Мьеньи населенную планету. Ее обитатели во всем подобны нам. Двое из них прилетели с нами, вы их скоро увидите. Обнимаю вас. Диегонь».

Через двадцать пять минут пришел ответ:

«Обнимите от нас дорогих гостей. Еще с большим нетерпением будем ожидать ваш корабль. Женьсиньг».

Почти точно такая же бьеньетограмма немедленно поступила и с борта спасательного звездолета. Из нее выяснилось, что Гесьянь рассчитывал быть на Сетито к завтрашнему утру.

После этого экран окончательно погас.

Приближалась ночь. Все, кроме Синьга и Ресьиня, отправились на корабль. Дьеньи осталась дежурить у постели раненых.

— Я тоже могу остаться, — предложил Широков.

— Спасибо, — ответил Синьг, — но этого не нужно. Нас троих вполне достаточно. Вы устали — отдохните!

ГЕСЬЯНЬ

— Мы полетели на Каллисто, чтобы увидеть будущее нашей Земли, — сказал Синяев. — А по дороге увидели ее прошлое.

— Да, это верно, — согласился Широков. — Сетито можно назвать прошлым Земли.

— И Рельос тут совсем как Солнце, — продолжал Синяев. — И небо голубое. А лес напоминает каменноугольный период, как его изображают в школьных учебниках. Такой была наша планета много миллионов лет назад. Как и здесь, по ней бродили гигантские бронтозавры и летали птеродактили. И не было людей.

— На Каллисто не будет зеленой травы, — сказал Широков. Они сидели на «крыше» звездолета и грелись под лучами высоко стоявшего Рельоса. Оба любовались природой Сетито, зеленым лесом, травой, небом. Все здесь напоминало природу далекой родной Земли.

Для каллистян Сетито была холодной планетой, а людям было жарко. Широков даже снял рубашку.

— Хорошо! — сказал он. — На Каллисто мы будем мучиться от жары.

— Если станет невтерпеж, — засмеялся Синяев, — отправимся на отдых в полярные области.

Как всегда, беззвучно поднялась подъемная машина. Появился Диегонь в сопровождении Мьеньоня и Линьга. Командир погибшего звездолета с изумлением посмотрел на Широкова.

— Что вы делаете? — сказал он. — Разве можно раздеваться на таком холоде?

Диегонь улыбнулся.

— Они привыкли, — сказал он. — На их планете такая температура воздуха считается теплой.

— Сегодня не тепло, а жарко, — сказал Широков.

Линьг с сомнением покачал головой. Он не скрываясь рассматривал розовую грудь и руки Широкова. Еще не привыкнув к людям Земли, он видел в них много необычайного, что давно стало привычным для Диегоня и Мьеньоня.

— Погрейтесь! — ласково сказал Диегонь. — На Сетито Рельос ничем не отличается от вашего Солнца. На Каллисто вы нигде не найдете таких условий.

— Мы только что говорили, — сказал Синяев, — что если устанем от жары, то отправимся в полярные области Каллисто.

По лицу Диегоня прошла тень озабоченности.

— Все равно, — сказал он. — На нашей родине нигде нет условий, подобных земным.

— Как же так? В полярных областях должен быть холод! Относительный, конечно.

— Это верно, но все же вы не будете чувствовать себя так, как чувствуете здесь.

— Объясните, — попросил Широков.

— Это сделает Синьг. Сейчас он поднимется наверх и поговорит с вами.

Тон Диегоня был каким-то необычным. Оба друга заметили это.

— Случилось что-нибудь? — спросил Широков.

— Случилось то, что и должно было случиться. Наша вина, что мы не подумали об этом раньше.

— Ничего не понимаю, — сказал встревоженный Широков.

И он и Синяев смотрели на Диегоня, ожидая более ясного объяснения, но командир звездолета ничего больше не сказал. Он и его спутники надели крылья и улетели к кораблю Гесьяня, стоявшему в стороне леса, на расстоянии полутора километров.

Он прилетел рано утром. Едва взошел Рельос, над лесом показался необычайного вида аппарат. Широков и Синяев привыкли думать, что космические корабли должны иметь сигарообразную форму или быть круглыми, как звездолет Диегоня. Во всяком случае, обтекаемая форма казалась им обязательной. Ведь при взлете и посадке кораблю приходилось прорезывать плотные слои атмосферы.

Звездолет Гесьяня, «корабль внутренних рейсов», как говорили каллистяне, имел форму отнюдь не обтекаемую — скорее наоборот. Это был удлиненный прямоугольный летающий брус, метров двадцати в длину и приблизительно трех в поперечнике. Он был бледно-зеленого цвета и не имел крыльев.

Странное впечатление производил этот «ящик», медленно плывший над равниной; нельзя было понять, какие силы поддерживали его в воздухе.

Синяев посмотрел на Мьеньоня и увидел такое же выражение удивления, как и на лице Широкова. Было ясно, что инженер звездолета впервые в жизни видит такую конструкцию.

Зеленый корабль пролетел над самой вершиной шара, где стояли оба человека Земли и все каллистяне.

— Как он держится в воздухе? — спросил Синяев.

— Антигравитационное поле, — коротко и малопонятно ответил Линьг.

Снова гравитация! Каллистяне, прилетавшие на Землю, ничего не говорили о такой технике. Очевидно, она появилась на Каллисто за время их отсутствия.

Двадцать два года — огромный срок для высокоразвитой науки!

«Чем дальше, тем интереснее», — подумал Синяев.

Зеленый «ящик» летел все медленнее и медленнее. Вот он совсем остановился над выбранным местом и неподвижно повис в воздухе.

Не слышно ни звука. Ничто не указывает, что на корабле есть какой-нибудь двигатель. Волшебным кажется весь его «невозмутимый» вид. Точно не существуют для него законы всемирного тяготения.

Медленно и осторожно корабль опустился на землю по вертикальной линии.

— Да! — сказал Мьеньонь, обращаясь к Ньяньиньгу. — Чтобы снова стать инженерами, нам придется немало поучиться.

Экипаж прилетевшего корабля состоял из четырех каллистян. Трое из них сразу после посадки прилетели на звездолет.

Они пользовались «обыкновенными» крыльями, и это показалось Синяеву удивительным. Вероятно, он не удивился, если бы они летели совсем без крыльев.

Широков и его друг уже знали от Ресьиня, что командир корабля — Гесьянь — по специальности врач. Несмотря на свою молодость, он был широко известен на Каллисто своими научными работами и пользовался большим авторитетом.

Опустившись на вершину шара, Гесьянь поспешно снял крылья и одного за другим обнял людей Земли.

Он был одет в черный комбинезон с черным мехом на воротнике и манжетах.

В первую минуту появление этой странной, сплошь черной, фигуры произвело на Широкова и Синяева ошеломляющее впечатление. Словно персонаж из детской сказки, какой-то волшебный «черт», появился рядом с ними. Потом они разглядели молодое приветливое лицо, производившее приятное впечатление.

Двое других были одеты в обычные для каллистянских звездоплавателей серые костюмы с красным мехом.

— Мы были очень рады, — с газ ал Гесьянь, — когда узнали, что вернулся корабль Диегоня и на нем прилетели два человека от Мьеньи. Приветствую вас, дорогие гости! — Он повернулся к Диегоню и, обнимая его, сказал: — Вы, наверное, знаете их язык. Переведите им мои слова.

— Они вас поняли, — ответил Диегонь.

— Поняли, — сказал Широков. — И очень благодарны за теплое приветствие.

— За время пути наши гости хорошо овладели каллистянским языком, — пояснил Мьеньонь.

— А вы?

— Один только Бьяининь. Их язык очень труден для нас.

Два других члена экипажа, в свою очередь, обняли людей Земли. Один из них — Мьесинь — был тоже врачом и так же молод, как его командир. Другой, значительно старше, оказался женщиной.

— Меня зовут Сетьи, — сказала она. — Я вьеньти Синьяня.

Слово «вьеньти» на каллистянском языке обозначало «подруга» и было равнозначно русскому слову «жена», но одновременно оно служило для обозначения дружбы между женщинами. Если же друзьями были мужчина и женщина, то они назывались «вьести», так же как и друзья-мужчины.[22]

— Дайте как следует рассмотреть вас, — сказал Гесьянь.

Он положил руки на плечи Широкова и улыбаясь смотрел в его лицо.

— Сколько вам лет, Гесьянь? — спросил Широков.

— Четырнадцать.

— Двадцать восемь, по-нашему. Вы ненамного моложе меня.

— Тем лучше, — сказал Гесьянь. — Больше оснований нам быть друзьями.

Синьг и Ресьинь подошли к нему.

— Да, да! — заторопился Гесьянь. — Пойдемте к раненым. Я хочу их видеть. — Он снова повернулся к людям Земли и снова окинул их внимательным взглядом. — Вы очень легко одеты, — сказал он совсем другим, профессиональным тоном.

— Для нас здесь достаточно тепло, — ответил Широков.

— Вот как! — Гесьянь нахмурился. — Какая средняя температура на вашей планете?

Синяев ответил.

— На каком расстоянии ваша планета от Мьеньи?

Получив ответ и на этот вопрос, Гесьянь повернулся к Синьгу.

— Вы, кажется, собирались лететь прямо на Каллисто? — спросил он.

— Да.

— Хорошо! Там увидим. Идемте, Синьг.

Четыре врача надели крылья и улетели на станцию.

Это было первым намеком на то, что с прилетом людей Земли на Каллисто не все обстоит так просто, как они думали. Но в тот момент Широков и Синяев еще не заподозрили ничего неладного.

Примерно через час Синьг и Мьесинь вернулись на звездолет.

— Как раненые? — спросил Диегонь.

— С ними все в порядке, — ответил Синьг. — Вот только зрение можно вернуть на Каллисто, не раньше.

— Гесьянь там?

— Да. Он разговаривает с Каллисто. — Синьг посмотрел на Широкова, стоявшего рядом, и Петр Аркадьевич заметил странное выражение на лице своего друга. Казалось, что Синьг чем-то взволнован и огорчен.

— Гесьянь разговаривает о нас? — прямо спросил Широков, глядя в глаза Синьга.

— Да, о вас. Мне надо поговорить с вами, — сказал Синьг, обращаясь к Диегоню.

И они ушли.

Это было вторым намеком, возбудившим уже тревогу.

И вот сейчас, спустя несколько часов после прилета корабля Гесьяня, слова Диегоня в третий раз намекнули на что-то, по-видимому, неприятное.

Что же могло случиться?

Они с нетерпением ждали прихода Синьга.

Врач звездолета появился наверху явно расстроенный.

Он сел рядом с Широковым и долго молчал.

— Вот, Петя, — сказал он наконец. — Меня считают хорошим врачом, а это совсем не так.

— Что-нибудь с ранеными?

— Нет, не то. Дело не в раненых, а в вас.

— Мы ни разу не болели.

Широков уже начал догадываться, в чем дело, но хотел вызвать Синьга на полную откровенность.

«Хорошо, там увидим», — звучали в его ушах слова Гесьяня.

Не об этом ли говорил он с Каллисто? Очевидно, об этом.

— Говорите прямо: в чем дело? — спросил Синяев.

— Я был на Земле, — словно самому себе сказал Синьг. — Я знаю ее климат, знаю организм людей. И все же я не подумал о разнице средних температур Земли и Каллисто.

— И что же? — спросил Широков, поняв все.

— Гесьянь считает, что вам нельзя лететь на Каллисто. Пока нельзя, — поправился Синьг. — Надо привыкнуть к лучам Рельоса.

— Здесь?

— Нет, здесь ничего не выйдет. Сетито слишком далеко от Рельоса. Гесьянь советовался с врачами и астрономами Каллисто. И они решили отправить вас на Кетьо, для акклиматизации. Кетьо ближе к Рельосу, чем Сетито, но дальше, чем Каллисто. Это будет промежуточной остановкой.

— И долго нас собираются там держать?

— Дней пятьдесят.

Широков переглянулся с Синяевым. Пятьдесят дней! Это было не так уж страшно. Они ожидали худшего.

— Из-за этого не стоит расстраиваться, — сказал Широков.

— Как ты не понимаешь? — по-русски сказал Синяев. — Не это их расстраивает. Дело не в том, что мы попадем на Каллисто с опозданием.

— А в чем же?

— В них самих.

Широков посмотрел на грустное лицо Синьга и понял.

— Летите на Каллисто, — сказал он, — без нас. Мы отправимся на Кетьо с Гесьянем.

— Диегонь не хочет этого. Да и другие не хотят. Мы говорили об этом. Мы сами доставим вас на Кетьо и останемся там вместе с вами. Вы наши друзья, а друзей не бросают.

Широков и Синяев хорошо знали, что экипаж звездолета любит их, но такого самоотверженного проявления этой любви они не ожидали. Ведь эти люди двадцать два года не видели своей родины. Каллисто была так близка!

— Не делайте этого, — сказал Синяев.

— Это решено, — ответил Синьг. — Но, конечно, нам грустно.

Широков обнял каллистянина и поцеловал его в серые губы.

— Спасибо! — сказал он взволнованно. — Мы не забудем жертвы, которую вы нам приносите.

СНОВА В ПУТЬ

Гесьянь пригласил Широкова и Синяева посетить его звездолет и познакомиться с четвертым членом экипажа. Сегодня вечером корабль должен был покинуть Сетито, чтобы как можно скорее перевезти раненых на Каллисто. До старта оставалось немного времени.

Нечего и говорить, что оба друга с удовольствием воспользовались этим приглашением.

Звездолет Диегоня был им понятен. Его конструкция и двигатели, хотя и недоступные пока земной технике, не представляли собой ничего загадочного. Наука Земли стояла на самом пороге открытий, которые были сделаны каллистянами к моменту старта их корабля к Солнечной системе, то есть двадцать два года тому назад. Но корабль Гесьяня был детищем иной техники. Ведь даже Мьеньонь, несомненно выдающийся инженер Каллисто, не понимал принципов его устройства. Техника, основанная на силах гравитации, — это было нечто совсем новое, загадочное и потому особенно интересное. Когда Широков и Синяев покидали Землю, наука их родины еще не знала достоверно, что представляет собой физическая сущность тяготения, она только подходила к решению этой загадки природы.

Космический корабль «внутренних рейсов» не имел ничего общего с кораблем Диегоня, и не только по внешнему виду, но и по внутреннему устройству.

Вход в него помещался на одном из концов «бруса». Это была обычная сдвижная дверь, правда абсолютно герметичная, а за ней сразу начинался коридор, идущий вдоль всего корабля. Не было ничего похожего на выходную камеру. На Сетито и Кетьо состав атмосферы был такой же, как на Каллисто, и в камере не было надобности.

Коридор шел слева, у самой стенки. Направо помещались каюты. Их было всего четыре, каждая длиной около пяти метров и двух с половиной в ширину и высоту.

После межзвездного корабля с его многочисленными просторными помещениями звездолет Гесьяня показался Широкову и Синяеву совсем маленьким.

Им сразу бросилось в глаза, что на корабле как будто не было помещений для двигателей, а также пульта управления.

— Они есть, — пояснил Гесьянь. — Аппараты, создающие движущую силу (он не сказал «двигатели»), помещены под полом и изолированы от других помещений. Это необходимо для избежания опасности аннигиляции. А аппараты, предназначенные для изменения направления полета, или, если хотите, пульт управления, помещаются в передней части корабля. Мы туда сейчас пройдем. Но вообще, строго говоря, на звездолете нет ни передней, ни задней части.

— Как это понять? — спросил Синяев.

— Очень просто. Корабль летит всегда вверх. Пол всегда остается полом. При движении в горизонтальной плоскости, а это происходит только близко от поверхности планет, он может лететь в любом положении. Специально передней части не существует.

— А в моменты невесомости?

— Их не бывает. Наши корабли внутренних рейсов половину пути летят с ускорением, а вторую половину — с замедлением. Сила тяжести всегда нормальна и направлена вниз, к полу.

Они прошли до конца коридора, и Гесьянь с помощью кнопки открыл дверь.

— Вот здесь, — сказал он, — находится водитель корабля, когда надо производить маневр взлета или посадки.

Если бы Широков и Синяев не видели раньше командного пункта корабля Диегоня при «открытых» экранах, они могли бы подумать, что вышли наружу. Но они привыкли к кажущемуся отсутствию экранов и поняли, что стены, пол и потолок здесь есть, но только совершенно невидимы. Вокруг расстилался пейзаж Сетито, а под ногами, в полуметре расстояния, они видели зеленую траву равнины. Ступив на пол, они оказались «висящими» в воздухе.

У маленького круглого «пульта», покрытого множеством крохотных кнопок, стояла небольшого роста молодая женщина, лет двенадцати по каллистянскому счету времени.

— Моя жена, — представил ее Гесьянь. — Бьесьи. Мы с ней впервые встретились именно на Сетито и потому особенно любим эту планету.

— И нам очень приятно, что мы можем приветствовать вас именно здесь, — сказала Бьесьи.

Она посмотрела на мужа, и он, поняв ее взгляд, поспешил сказать, что пришельцы из другого мира понимают их язык.

— Они оба владеют им совершенно свободно.

— Как хорошо, — продолжала каллистянка, — что вы успели прийти на помощь. Без вас Синьянь и Вьеньонь погибли бы. Мы торопились, как могли, но знали, что опаздываем, и были в отчаянии. Особенно Сетьи.

Она говорила так, словно Широков и Синяев были членами экипажа межзвездного корабля. Никакого любопытства, которое они должны были вызывать, не было заметно в ее обращении с ними.

— Диегонь и его товарищи, — ответил Синяев, — ни минуты не колебались. Как только была перехвачена бьеньета Линьга, звездолет повернул к Сетито.

— Чудесный конец чудесного рейса, — сказала Бьесьи. — А как мы торопились! — прибавила она. — Было тяжело, очень тяжело.

— Она довела ускорение до такой величины, — сказал Гесьянь, — что мы лежали почти без сознания.

Оба друга с удивлением взглянули на Гесьяня. До сих пор они слышали, что именно Гесьянь был командиром звездолета. И вдруг он говорит совсем иное.

— Я вас не понял, — сказал Синяев, уже усвоивший манеру каллистян говорить и спрашивать обо всем прямо. — Кто же из вас командир корабля?

— Я руководитель спасательной экспедиции, — ответил Гесьянь. — А кораблем управляет Бьесьи. Она инженер-астронавт, а я только врач.

— В таком случае, — сказал Синяев, — разрешите задать вам несколько вопросов.

— Я с радостью отвечу вам, если только смогу, — сказала Бьесьи.

Из последующего разговора Широков почти ничего не понял.

Синяев и Бьесьи говорили о проблемах гравитации, о которых он знал только понаслышке. Но хотя ему казалось, что его друг понимает все, в действительности Синяев также понял очень мало. В этой области наука Каллисто ушла вперед слишком далеко.

Ответ Бьесьи на вопрос о принципах движения корабля сводился к тому, что загадка сил гравитации была полностью раскрыта каллистянами десять лет тому назад (двадцать поземному). И не только раскрыта, но и приспособлена к нуждам техники. Появились аппараты, основанные на энергии гравитационных и антигравитационных полей. Нейтрализация тяготения сначала была впервые достигнута с помощью мощного электростатического поля, имеющего заряд, противоположный по знаку гравитационному полю. Но этот метод был громоздок и требовал огромных расходов энергии. Каллистянские ученые сосредоточили свое внимание на поисках антигравитации, так сказать, в чистом виде и решили эту задачу.

Так появились звездолеты, не имеющие никаких двигателей и летящие с помощью сил взаимодействия полей гравитации: одного — создаваемого искусственно в них самих, а другого — внешнего, причем оба поля имели противоположные знаки.

Из объяснений Бьесьи Синяев уяснил себе, что каллистяне могли произвольно менять знак поля своего корабля, что и давало им возможность маневрировать в широких пределах. Но как это делалось — он не понял, да и не мог понять, так как не был знаком с основами «гравитационной науки», о которой говорила Бьесьи.

— Насколько я понял, — сказал он, — вы используете притяжение и отталкивание небесных тел. Но мы видели, что ваш корабль летал над Сетито в горизонтальной плоскости…

— О! — улыбнулась Бьесьи. — Об этом не стоит и говорить. Вес корабля нейтрализован, и его может приводить в движение двигатель ничтожной мощности. Такой у нас есть.

— Откуда берется энергия для полета корабля? Я говорю о межпланетном полете.

— Я же вам сказала, — удивилась Бьесьи. — Энергия гравитационных полей есть везде. Корабль может лететь бесконечно долго. Энергия для создания его собственного поля черпается из окружающего пространства. Остается только переменить ее знак нужным образом.

— Об этом я и спрашиваю. Как достигается превращение прямого поля в обратное?

— Это делают аппараты, расположенные в нижней части корабля.

И Бьесьи принялась объяснять устройство и принцип работы аппаратов. Но здесь Синяев уже окончательно ничего не понял. Он слушал нежный голос каллистянки, говорившей как будто на совершенно ему незнакомом языке, и думал, сознаться в своем невежестве или дать ей договорить. Ему почему-то было стыдно признаваться, и он позволил довести объяснение до конца.

— Теперь вам ясно? — спросила Бьесьи.

Синяев не выдержал при этом прямом вопросе.

— Ничего не понял, — неожиданно для себя ответил он, к немалому удивлению Широкова.

Бьесьи явно огорчилась.

— Я не сумела вам объяснить, — сказала она. — Извините меня. На Каллисто вы найдете людей, которые сделают это гораздо лучше.

— Будем надеяться, — сказал Синяев.

Он боялся, что такой ответ может еще больше огорчить Бьесьи, но ничего другого не мог сказать. Ему казалось невозможным принижать в ее глазах науку Земли при первом же знакомстве.

Но каллистянка, казалось, нисколько не обиделась. Разговор продолжался как ни в чем не бывало.

Они долго беседовали. Широков и Синяев чувствовали себя как-то особенно хорошо с молодыми супругами, которые также, очевидно, симпатизировали людям Земли.

— Как жаль, что нам придется расстаться с вами, — сказала Бьесьи, когда они собрались на свой звездолет.

— Увидимся на Каллисто, — ответил Широков.

Он случайно посмотрел при этом на Гесьяня и заметил, как на высоком лбу каллистянина появилась глубокая морщина.

Бьесьи также взглянула на мужа.

— Если вам так хочется… — начала она.

— Нет, этого нельзя, — перебил Гесьянь.

— А что такое? — спросил Широков.

— Нельзя, — повторил Гесьянь.

— Ему очень хочется лететь с вами на Кетьо, — пояснила Бьесьи.

— Почему же нельзя? Раненые будут находиться под наблюдением двух врачей. Или вы им не доверяете?

— Я взял на себя руководство спасательной экспедицией и должен довести ее до конца. Я знаю, что Месьинь сделает все не хуже меня.

— Так в чем же дело?

— Я отвечаю за раненых.

— Перед кем? — спросил Широков.

— Перед своей совестью.

Это был закономерный ответ.

Каллистяне формально могли вести себя как хотели, ничто их не ограничивало. Но всегда и во всем они руководствовались велениями совести и общечеловеческой морали.

Широков и Синяев не стали уговаривать Гесьяня, — они знали, что это бесполезно.

Выйдя из корабля, они увидели Леньиньга, который только что опустился на землю.

— Диегонь послал меня за вами, — сказал он. — Не хотите ли сопровождать его к месту катастрофы?

— Конечно! С большим удовольствием!

Полетели на крыльях. Кроме Диегоня, Широкова и Синяева, в экскурсии участвовали Линьг, Мьеньонь и Гесьянь.

Прежде чем подняться в воздух, Диегонь обратился к Широкову и Синяеву.

— Если мы встретимся с гисельями, — сказал он, — немедленно опускайтесь на землю и ложитесь. Отражать нападение будем мы. А если это произойдет над лесом, уходите вперед на полной скорости. Ни при каких обстоятельствах не вмешивайтесь, что бы ни произошло. Думайте только о собственной безопасности. — Заметив, что Широков собирается возразить, Диегонь прибавил очень серьезно: — Каллистян сотни миллионов, а вас двое. Не забывайте этого.

— Хорошо, — сказал Широков. — Обещаем.

— Обещаем, — повторил Синяев.

Они не могли не признать справедливости слов Диегоня. Не стоило несколько лет провести на звездолете, чтобы в самом конце пути поставить на карту результат их миссии. Достигнув планетной системы Рельоса, Широков и Синяев уже не имели права распоряжаться собой. Заменить их было некем. Они принадлежали не себе, а науке Земли и Каллисто.

Двадцатикилометровый перелет над лесом прошел благополучно. Только в самом конце, уже над полем, где произошла катастрофа, увидели несколько гиселий.

Помня свое обещание, Широков и Синяев немедленно опустились и спрятались на опушке.

Но хищники не заметили людей. Они повернули в сторону и вскоре исчезли.

Каллистяне тщательно осмотрели место, где стоял звездолет. От него и от лагеря не осталось ровно ничего — огромная воронка сожженной земли. Ни единого обломка, ни одного самого маленького куска металла. Космический корабль исчез бесследно.

— Тут ничего не выяснишь, — сказал Мьеньонь. — Несомненно, произошла аннигиляция. Но почему и как, остается только предполагать.

Широков незаметно наблюдал за Линьгом. По его понятиям, командир погибшего корабля должен был нести ответственность за гибель звездолета и смерть одного из членов экипажа. В какую же форму может вылиться эта ответственность, если, как он знал, на Каллисто нет никаких следственных органов, судебных учреждений, не говоря уже о тюрьмах или исправительно-трудовых лагерях, никакого аппарата для наказания виновных?

Лицо Линьга было грустно, но такая же грусть чувствовалась и у всех остальных. Она относилась к погибшему каллистянину, а не к сознанию своей вины. Неужели на Каллисто любой поступок остается безнаказанным? Это была бы уже не свобода личности, а анархия.

Воспользовавшись тем, что Гесьянь отошел немного в сторону, Широков обратился к нему со своими вопросами.

— Я понимаю, — ответил Гесьянь, выслушав Широкова, — чем вызвано ваше недоумение. Несколько веков тому назад у нас было то, что вы называете «судом». Люди судили поступки других людей. Теперь мы смотрим на эти вопросы несколько иначе. Лучшим судьей человека является он сам. Суд совести самый страшный и беспощадный, гораздо более суровый, чем суд других людей. Мы не знаем, виноват Линьг или нет. Он знает это лучше нас. И если виноват, мне жаль его.

Он замолчал, задумчиво глядя вдаль.

— Я расскажу вам случай, который произошел на Каллисто лет шестьдесят тому назад. Это поможет вам понять нашу точку зрения. Я читал об этом случае. Тогда только что появились в обиходе олити — летающие лодки, — пояснил он. — Правил движения в воздухе еще не успели выработать. И случилось так, что две олити столкнулись. Один каллистянин остался жив, второй умер. Никто не знал, по чьей вине случилось несчастье. Оставшегося в живых никто не обвинял ни в чем. Погибший был ему незнаком. Они были совсем чужие люди. И вот этот человек покончил с собой. Очевидно, виноват был он и не перенес этого. Никакой суд людей не вынес бы ему такого приговора.

— Вы одобряете его поступок?

— Трудно ответить на такой вопрос. Самоубийство на Каллисто редчайшее явление. Мы не считаем человека автоматом, но не признаем за ним права на добровольный уход из жизни. Это в некотором роде трусость. Но и трудно представить, как может жить человек, зная, что убил другого. Вопрос очень сложный.

— Вероятно, случались и другие столкновения?

— Нет, с тех пор не было ни одного. Существуют правила движения в воздухе; как же оно может произойти?

Широкова поразили эти слова, сказанные так, как будто выполнение правил движения само собой подразумевалось.

Но ведь и на Земле есть правила. Но, несмотря на них, происходят сотни катастроф и на земле, и в воздухе. Почему же у каллистян достаточно было ввести правила — и ни одного несчастья больше не произошло?

При всем желании Гесьянь не мог привести более красноречивого примера. Высокая сознательность и бережное отношение друг к другу, хорошо известные Широкову черты каллистян, проявлялись здесь с особой рельефностью.

Он совсем другими глазами посмотрел на Линьга, стараясь по его лицу определить, виновен он в смерти инженера Льетьи или нет. Посмотрел с тревогой, так как не сомневался больше, что если командир погибшего корабля виновен, то его постигнет суровый приговор, который он сам вынесет и сам приведет в исполнение.

Лицо Линьга показалось ему спокойным. Нет, вероятно, он ни в чем не виноват. Широков почувствовал облегчение, хотя и не мог с полной достоверностью утверждать, что понимает выражение лиц каллистян.

На обратном пути он продолжал думать о том же.

На вершине шара группу встретил Ньяньиньг.

— Вас вызывает Каллисто, — сказал он, обращаясь к Гесьяню.

Молодой врач немедленно улетел на станцию.

Вьеньонь и Синьянь были уже перенесены на корабль Гесьяня. Через два часа он покинет Сетито.

— Мы улетим одновременно с ними, — сказал Диегонь. — Кетьо находится сейчас примерно в том же направлении, что и Каллисто, только по другую сторону Рельоса. Часть пути у нас общая.

— Значит, мы пролетим мимо Каллисто? — спросил Синяев.

— Нет, — Диегонь нахмурился. — Мы могли бы это сделать, но не сделаем. Это свыше наших сил.

Синяев пожалел о своем вопросе. Мог бы сам сообразить.

— Напрасно вы это делаете, — сказал он.

Диегонь ничего не ответил.

Через час Гесьянь вернулся. У него было очень радостное выражение лица.

— Я лечу с вами, — сказал он. — Так решили на Каллисто. Раненых будет сопровождать Мьесинь.

Широков подумал, что такое решение может обидеть Синьга. Ему как будто не доверяют. И, словно в ответ на его мысли, Синьг сказал:

— Я сам просил об этом. Очень рад, что мое желание встретило поддержку.

«Нет, — подумал Широков, — каллистяне не люди. Они чище нас. Недаром на их языке нет слова „самолюбие“».

— Значит, — сказал Диегонь, — экипаж нашего корабля будет состоять теперь из шестнадцати человек.

— А кто еще? — спросил Синяев.

— С нами летит Дьеньи, — ответил Диегонь, — ей не хочется расставаться со мной.

Он был доволен решением внучки. Это было понятно. До сих пор он не мог как следует поговорить с ней, расспросить ее о своем сыне и других близких людях. По дороге на Кетьо будет много времени.

— А почему с нами не летит Бьесьи? — спросил Широков.

— Она торопится на Каллисто, — ответил Гесьянь. — Соскучилась по дочке.

Прошел еще час, и Рельос низко склонился к западному горизонту. Приближалась ночь.

— Пора в путь, — сказал Диегонь.

Он посмотрел на лица своих земных друзей и ласково спросил:

— Вам грустно расставаться с Сетито? Она так похожа на Землю. Это сходство мы сразу заметили, когда впервые увидели природу Земли.

— Да, немного грустно, — за себя и своего товарища ответил Синяев.

— Вы можете еще раз прилететь сюда. Вместо того чтобы отдыхать в полярных областях Каллисто, гораздо лучше будет здесь. Наши звездолеты всегда к вашим услугам.

— Это очень хорошо. Спасибо!

— Сетито интересная планета. Вы видели только гиселий и одного кетьра, а животный мир очень разнообразен и совсем не похож на животный мир Каллисто.

— А на Кетьо?

— Она во всем подобна Каллисто. Растительность, животные, птицы, люди — все такое же.

— Если не считать культуры и техники.

— Конечно, но это вопрос времени.

— Любопытно, — сказал Синяев, обращаясь к Широкову на русском языке, — как относятся каллистяне к дикарям Кетьо. Какую работу они ведут с ними? Ведь по существу Кетьо — колония Каллисто.

— Ну, о колониализме здесь и речи быть не может. Но ты прав, это очень интересно. Я даже рад, что мы не сразу попадем на Каллисто.

Представления о вежливости у каллистян были иные, чем на Земле. Широков и Синяев часто прибегали к русскому языку, а иногда и к французскому, если рядом находился Бьяининь, а они не хотели, чтобы их поняли. С точки зрения каллистян это было естественно. Они расценивали поступки людей просто и никогда не обижались.

Звездолет Бьесьи поднялся первым. На нем улетали на Каллисто восемь человек: трое из его старого экипажа и пятеро с погибшего корабля.

Синьяня и Вьеньоня все еще держали в состоянии глубокого сна. Они ничего не знали о людях Земли.

Экипаж белого шара собрался в центральном посту и через экраны наблюдал за стартом.

Бледно-зеленый «ящик» незаметно отделился от земли и поднялся строго вертикально на высоту около километра. На мгновение звездолет замер неподвижно, четко вырисовываясь на фоне уже потемневшего неба, потом со стремительной быстротой промелькнул и исчез. Никакого следа от его полета не осталось в воздухе.

Диегонь выжидал.

Через пять минут засветился экран, и Бьесьи сообщила, что ее корабль находится за пределами атмосферы.

— Вьельи! — сказал Диегонь.

Это слово, которое Широков когда-то услышал от Леньиньга в ставший уже таким далеким день выхода каллистян из шара и которое он понял тогда как «смелее», означало «вперед».

Каллистяне поспешно разошлись по своим местам, где должны были находиться при старте. Широков, Синяев, Гесьянь и Дьеньи остались возле Диегоня.

Оба друга с грустью смотрели на зеленый пейзаж, окружавший корабль. Что-то похожее на чувство, которое они испытали при старте с Земли, охватило их. Много времени пройдет, пока они увидят еще раз столь знакомую и родную картину. Впереди были красные, желтые и оранжевые цветы Кетьо и Каллисто.

Повторилось то же, что происходило при старте с Земли. Тучи пыли, смешанной с вырванной травой, закрыли экраны непроницаемой стеной. В этом облаке звездолет плавно поднялся. Двигатели работали беззвучно, и это создавало иллюзию легкости их работы. Чудовищная сила, оторвавшая от земли исполинский корабль, не чувствовалась.

Через несколько минут туча, поднятая при старте, осталась внизу.

Звездолет поднимался все быстрее и быстрее. Небо постепенно темнело. Исчезла нежная голубизна, туманная дымка скрыла поверхность Сетито с ее лесами, равнинами, реками и «ископаемыми» хозяевами — гигантскими кетьрами, уродливыми гисельями, которых видели люди, и многими другими представителями животного мира, которых они не успели увидеть.

Еще немного — и знакомая картина звездного мира окружила корабль.

Диегонь немного увеличил ускорение, чтобы догнать Бьесьи. Через два часа увидели на экране блестящую в лучах Рельоса быстро летящую точку; и вскоре оба корабля летели рядом, на расстоянии нескольких километров друг от друга.

— Сколько времени будет продолжаться ускорение? — спросил Синяев.

— Мы будем лететь девяносто два часа с ускорением и столько же с замедлением, — ответил Диегонь. — Невесомого состояния больше не будет. Если вы соскучились по нему, — пошутил он, — то подождите обратного рейса на Землю.

— Вы не опасаетесь, что в пустом пространстве оба корабля должны притягиваться друг к другу?

— Опасался, — ответил Диегонь. — Но Бьесьи сказала, что эта опасность нам не угрожает.

— Ах да! — сказал Синяев. — Я забыл, что их корабль окружен антигравитационным полем.

Все быстрее мчались вперед огромный шар и его маленький спутник. Через тридцать два часа они разойдутся в пространстве, направляясь каждый к своей цели.

Далеко позади виднелся зеленоватый диск Сетито, становившийся все меньше и меньше.

Впереди была Кетьо — последняя остановка перед долгожданным финишем.

Часть четвертая