О том, что отныне доноситель обязан подписываться собственным именем, Каррек меня не известил. Следовательно, Линде будет еще проще узнать, кто заявил на Риссена.
Рабочий день прошел без сенсаций, но отнюдь не тихо и спокойно. За обедом мы с Риссеном не обменялись ни словом. Я даже смотреть в его сторону не решался. Меня терзало подозрение, что он знает о моих мыслях и планах и в любой момент может нанести упреждающий удар. Одновременно я понимал, что не отважусь ничего предпринять, потому что не уверен в Линде. Каждый час промедления таил в себе опасность, но задуманное пришлось отложить.
Уже дома за ужином мне показалось, что повторяется тот ужасный разговор в большой столовой. Мне так же трудно было смотреть в глаза Линде, как тогда Риссену. Мне так же казалось, что ей все известно, в воздухе витала такая же враждебность. Бежали секунды, мне казалось, прислуга никогда не уйдет, а дети никогда не уснут. Наконец мы остались с Линдой одни, и чтобы избежать прослушки, я включил радио на полную громкость, после чего сел сам и усадил ее так, чтобы динамик оказался между нами и полицейским ухом.
О чем говорилось в оглушившей нас лекции, я не помню, я был внутренне слишком встревожен, чтобы это заметить. Линда же даже бровью не повела, никак не отреагировав ни на лекцию, ни на то, что я усадил ее именно на этот стул – видимо, она догадалась, что затевается, и, как и я, не прислушивалась к тому, что говорили по радио. И только когда я придвинул свой стул вплотную к ее, она посмотрела на меня вопросительно.
– Линда, я должен у тебя спросить, – начал я.
– Да, – ответила она без тени удивления. Я всегда знал, что ее самообладание безупречно. И всегда знал, что если однажды мы с ней дойдем до последнего предела, до борьбы не на жизнь, а на смерть, она станет самым страшным противником. Может быть, только поэтому я и не хотел ее отпускать? Я боялся того, что может произойти? Моя любовь скрывала в себе великий страх, я знал это давно и наверняка. Но была здесь и мечта о безграничном доверии, мечта о том, что придет день и моя упорная любовь сделает ее моим союзником. Как это произойдет и как я узнаю, что это произошло, я не представлял – это была мечта, такая же зыбкая и далекая от реальности, как мечта о будущих жизнях. Но через мгновение эту желанную безопасность можно было запросто потерять. Всего минута, и из ненадежных союзников мы могли превратиться в заклятых врагов, но я об этом не узнал бы, потому что она не выдавала бы себя ни гримасой, ни дрожью в голосе.
И все же нужно было действовать дальше.
– Разумеется, это чисто формальный вопрос, – сказал я и попытался улыбнуться. – В ответе я уверен. Я никогда ни во что подобное не верил, а если это окажется правдой, то ты же понимаешь, мне будет совершенно все равно. Ты же, надеюсь, хорошо меня знаешь – а я хорошо знаю тебя.
Я промокнул лоб носовым платком.
– Итак? – произнесла Линда, испытующе глядя на меня. Ее большие глаза напоминали софиты. Когда они были направлены на меня, я чувствовал себя беспомощным.
– Итак… Конкретно меня интересует, – произнес я (и действительно бодро улыбнулся), – были ли у тебя любовные отношения с Риссеном?
– Нет.
– Но ты его любишь?
– Нет, Лео. Не люблю.
Вот и все, тупик. Если бы она сказала да, я бы сразу ей поверил – мне так казалось. Но она сказала нет, и доверять ей я не мог. Чего я добился? Она увидела, что я лгу и что мне совсем не безразлично, что она ответит. Завтра или послезавтра она поймет, почему я спрашивал, – возможно, она уже это знает, возможно, Риссен намекнул, что над ним нависла угроза. Мой взгляд застыл на ее лице, я даже забыл, что нужно дышать, поэтому в какой-то момент у меня вырвался резкий вздох. А потом мое сердце почти остановилось, потому что я уловил едва заметное движение. Тревогу, ощущаемую кожей, – но это был знак. Знак, гораздо более красноречивый, чем все ее слова.
– Ты мне не веришь? – спросила она серьезно.
– Разумеется, верю, – ответил я с излишней горячностью в голосе. Только бы и она мне поверила! Если мне удастся усыпить ее бдительность, зла в мире станет меньше. Но я полагал, что одурачить себя она не позволит.
Двигаться дальше было некуда. Этот разговор уже стоил мне огромных усилий, и я чувствовал себя совершенно изнуренным – хотя ничего не добился. Никогда прежде зияющая пропасть между нами не казалась такой очевидной и непреодолимой. Мне не хватило самообладания, чтобы заполнить последующую часть вечера шутками и будничной болтовней, хотя оставался всего час, поскольку нам обоим предстояло ночное дежурство. Линда тоже молчала, и разлившаяся вокруг немая тревога пронизывала меня до мозга костей.
В конце концов, прошел и этот час.
Поздней ночью мы оба вернулись домой уставшими. Линда сразу уснула, я же лежал в кровати и слушал ее ровное дыхание. Периодически я проваливался в полудрему, из которой меня всякий раз выдергивало острое предчувствие опасности. Возможно, это была просто игра воображения, Линда продолжала крепко спать. Я же был близок к отчаянию. Неужели никто не задумывался, какое это рискованное предприятие – спать рядом с другим, два человека находятся наедине на протяжении долгой ночи, и никаких свидетелей, кроме полицейского ока и полицейского уха на стене, да и те ненадежны: во-первых, их использовали не постоянно, а во-вторых, они, разумеется, осуществляли контроль и собирали сведения, но помешать происходящему не могли. Двое наедине, ночь за ночью, год за годом, а они, возможно, ненавидят друг друга. Если жена проснется, что она может сделать с мужем… Если Линде сейчас ввести каллокаин…
Мысль закружила меня, как волна кружит щепку. Выбора у меня больше не было, я должен это сделать из чистой самозащиты, чтобы спасти свою жизнь. У меня должно получиться. Я найду предлог, чтобы взять небольшую нужную дозу. Линде придется выдать все свои секреты.
И тогда она окажется в моей власти, а я никогда не окажусь в ее. И тогда она не рискнет причинить мне вред. И тогда я смогу пойти дальше и заявить на Риссена.
И тогда я стану свободным.
Глава пятнадцатая
Той ночью мне почти не спалось, но, придя на работу, я стряхнул с себя страх и нерешительность, под гнетом которых жил в последние дни. Я собрался действовать, само по себе это уже было освобождением.
Дозу каллокаина для одного укола я раздобыл без труда. В эксперименте учитывалась естественная убыль препарата, а контрольные взвешивания проводились относительно редко, особенно в последнее время, когда из-за спешки привычные процедуры нарушились. Но главное – за взвешивания отвечал Риссен. Так что если сегодня-завтра ему не придет в голову прискорбная идея срочно провести все контрольные замеры, то потом он уже не сделает это никогда. А в нынешней всеобщей неразберихе какой-нибудь его помощник или случайный участник вряд ли обратит внимание на такую мелочь. Уже к концу завтрашнего дня я буду все знать. Нужно положиться на собственную удачу и на то, что у Риссена нет времени.
Итак, когда я вернулся в тот вечер домой, в кармане у меня лежал шприц и флакончик с жидкостью нежного светло-зеленого цвета. Сделав первый шаг к действию, я почувствовал освобождение и даже смог поговорить и пошутить с прислугой и детьми за ужином. Линде же просто кивнул, посмотрев в упор. Глаза у нее были как два прожектора, пусть и не такие всепроникающие, как то, что я прятал в кармане.
В тот вечер мы оба дежурили и в кровать легли поздно. Я долго лежал неподвижно, ожидая, когда она уснет. Когда это наконец произошло, я встал и, крадучись в слабом свете ночника, занавесил полицейское око, после чего так же дерзко, как когда-то Каррек, закрыл подушкой полицейское ухо. Разумеется, это было запрещено, но мое отчаяние достигло предела, и, что бы ни произошло дальше, полиция не должна была об этом узнать.
В полумраке Линда выглядела необычайно красивой. В комнате было жарко, но ее золотистая ладонь придерживала одеяло у подбородка, Линда как будто пыталась спрятаться. Голова повернута в сторону, на покрытой тенями наволочке четко отпечатывался правильный профиль; кожа излучала живое, нежное, бархатное свечение, подчеркиваемое темным цветом бровей и ресниц. Тетива алого лука во сне расслабилась, превратившись в мягкие губы очень уставшей юной девушки. Такой молодой я никогда ее раньше не видел, даже когда мы только познакомились, и никогда она не казалась мне такой трогательной. Я всегда боялся ее силы, но нынешняя детская беззащитность вызвала у меня почти сострадание. С этой Линдой я хотел бы сблизиться иначе, нежно и заботливо, как при нашей первой встрече. Но я знал, что стоит мне ее разбудить, как тетива красного лука снова натянется, а глаза превратятся в софиты. Она быстро проснется, сядет на постели, выпрямит спину и приподнимет бровь, обнаружив, что полицейское око закрыто простыней, а полицейское ухо – подушкой. А если я захочу близости, чтобы за любовью скрыть собственное недоверие, что это даст? Иллюзорный миг единения, опьянение, от которого уже завтра не останется и следа – и я так и не узнаю о её отношении к Риссену.
Я начал с того, что завязал ей рот носовым платком, чтобы она не смогла кричать во время борьбы. Разумеется, она тут же проснулась и попыталась высвободиться, но я был намного сильнее, и на моей стороне были все преимущества. Обе мои руки должны быть свободными, поэтому, чтобы она не увернулась, мне пришлось связать ей руки и ноги, что оказалось нетрудно.
Она вздрогнула, когда я ввел шприц, но потом замерла. Видимо, поняла, что сопротивляться бессмысленно.
По моим наблюдениям, жидкость начинала действовать максимум через восемь минут. И когда они прошли, я развязал носовой платок. По ее лицу было ясно, что препарат сработал. Она снова, как недавно во сне, стала похожа на девчонку.
– Я знаю, зачем ты это сделал, – произнесла она задумчиво, и в ее голосе тоже появилось что-то детское. – Ты хочешь что-то узнать. Что ты хочешь узнать? Ты слишком многое должен узнать. Я слишком многое должна тебе рассказать. Я не знаю, с чего начать. Я сама этого хочу, зачем тебе понадобилось принуждать меня? Но, возможно, иначе я бы так никогда и не смогла. Так было все эти годы. Я хочу что-то сказать или сделать, но что именно, не знаю. Возможно, это были какие-то мелочи, дружеские, приятные или нежные, но у меня ничего не выходило, и все большое и важное тоже становилось невозможным. Я знаю только одно,